Михаил Бергер — известный российский медиа-менеджер, генеральный директор холдинга «Румедиа». В прошлом был экономическим обозревателем «Известий», занимал пост главного редактора газеты «Сегодня», журналов «Деловая хроника» и «Еженедельный журнал». В СМИ часто можно встретить его комментарии, посвященные экономике и бизнесу, управлению активами и редакционной политике. Гораздо реже в интервью он рассказывает о том, почему не стал военным и как сложилась бы его жизнь, будь у него другая фамилия. Эта беседа — как раз на такие отвлеченные темы. 

— Михаил, я знаю, что вы родились на Украине. Расскажите о том, как прошли ваши детство и юность. Какие воспоминания остались о том времени?

— Я родился в Одессе, как многие евреи в нашей стране, чем незаслуженно горжусь (моей заслуги в этом нет). Отец был военным, у него классическая фронтовая биография: родился в 1924 году, в 17 лет, то есть в 41-м, закончил школу, затем офицерские курсы, фронт, война. Всю войну прошёл, после войны остался служить в армии. Когда пришла пора мне появиться на свет, отец служил под Одессой. Но задержались мы там ненадолго — часто переезжали. Мои первые сознательные воспоминания связаны с Евпаторией и Николаевом — тоже Украина. Мы жили в военном городке под Николаевом, главной достопримечательностью этого места было большое старое кладбище. Мы, дети, воспринимали его как парк. Мне ещё не было семи, но я уже умел читать, ходил и читал имена, написанные на могилах. До сих пор помню одну фамилию, которая меня впечатлила: Постой...

— Вы останавливались около нее?

— Да! Я спрашивал у матери и отца о жизни, о том, сколько люди живут, когда и почему они умирают. Наверное, это было моей первой попыткой философского осмысления действительности.

В военном городке Первомайск под Николаевом мы жили в таком сборно-разборном щитовом домике. Не помню, был ли там холодильник, возможно, нет — это было в конце 50-х годов. Но был такой погреб посреди кухни, с крышкой-люком. Однажды он оказался открытым, и двоюродная бабушка (сестра моей бабушки) — звали ее тетя Роза — упала туда... Она была нам с братом очень близка и замечательно, фантастически готовила! Настолько еврейской она была бабушкой, что иногда, забывшись, писала по-русски справа налево.

Вскоре мы переехали в Севастополь. В моей судьбе переезд этот сыграл очень важную роль. Это настоящий большой город, очень развитый, важная военная точка, много военных — база Черноморского флота все-таки. Люди все образованные, интеллигентные. Абсолютно русскоязычный, невероятно красивый, со своими традициями город. Я вот и сейчас (прошло больше 40 лет) — хоть и увидел полмира за это время — считаю Севастополь одним из самых красивых и интересных городов мира. Пересечённая местность, 50 разных бухт, огромная территория, одна Балаклава со своей подземной бухтой для подлодок чего стоит! Там было много живой культурной, инженерной мысли, очень хорошее качество школьного образования, какое могло быть в то время. Нас окружали офицеры — майоры, подполковники, полковники — работавшие вместе с отцом. Я, хоть и родился в Одессе, чем, повторяю, горжусь, считаю Севастополь родным городом — в нем я вырос.

Помню свои грустные мысли и ощущения, когда появилась граница между Россией и Украиной. «Вот интересно, — думал я, — родился в СССР, никуда не эмигрировал, здесь (в Украине) похоронен отец, а я на могилу к нему приезжаю как иностранец...» Это историческая реальность, но она не мешает мне очень любить Севастополь и регулярно туда приезжать.

У нас есть внучка — Соня. Я каждое лето отправляю ее к друзьям в Севастополь с одной методической целью: очень хочу, чтобы моя внучка полюбила этот город. Я практически добился своего: ей всего восемь лет, но она была там уже четыре раза и всегда ждет поездки туда.

— Получается, со своей будущей профессией вы определились, живя в Севастополе. Почему не пошли по стопам отца-военного, а выбрали журналистику?

— Мне было меньше 14 лет, когда отца не стало, но даже тогда я замечал, что его часто просто не было дома. Это не очень нравилось матери, и отец мне сам говорил: видишь, как живут военные. В Севастополе было два прекрасных высших военных училища — в одном готовили флотских командиров, а в другом — командиров и военных инженеров для подводного флота. Знаменитое здание военно-инженерного училища называется в народе «Голландия», оно одно из самых длинных в Европе. В принципе, почти все мальчики города Севастополя, которым позволяло здоровье, шли туда.

— А Михаил Бергер поехал в Москву поступать на журфак. Почему?

— В пятом классе я напечатал свою первую заметку в городской газете — бессмысленную, дурацкую, но напечатал. Как и все дети, я писал стихи, и учитель литературы отправил меня в Дом пионеров, где была литературная студия. Там мы писали стихи, рассуждали о поэзии и взаимодействовали с газетой «Слава Севастополю». Так я стал человеком, который пишет в газету. Важная история произошла, когда я учился в седьмом классе, был уже практически опытным журналистом (смеется), и меня позвали на Всесоюзный слет юных корреспондентов, который проходил в «Артеке». Попав туда, где были такие же, как я, сопливые репортеры, я уже тогда понимал, что буду журналистом. Признаюсь, это был еще детский, но чисто рациональный подход: для того чтобы стать генералом надо пройти много стадий, долго служить; нужно пройти много ступеней до позиции директора завода, большого начальника или председателя горисполкома, например. Я понял, что журналистика — это такой короткий путь к влиянию, это возможность почти сразу стать важным человеком. Старший брат настоял на том, чтобы поступать сразу в МГУ, сказав, что если уж ты выбрал что-то, надо брать по-максимому.

— Были ли какие-то сложности при поступлении на журфак МГУ? Я имею в виду не сами экзамены, а, возможно, определённые препоны из-за национальности.

— С этим я столкнулся немного позже. При поступлении, мне кажется, что ничего такого не было, потому как я поступал дважды. С первого раза я не поступил по простой причине: это было в 1970 году (Б-же мой, как же давно!), и я просто не набрал нужное количество баллов — не был достаточно готов. Тогда было два отдельных конкурса — для школьников и для тех, у кого имелся производственный стаж. Я был выпускником школы, а нас таких было 12 человек на место. После я — опять же рационально — пошел работать на завод слесарем, а не в газету стажером. Надо было заработать производственный стаж. Так я выучился на слесаря. Но второй раз поступать не смог. Тогда четко работала система призыва в армию, невозможно было откосить, откупиться. Меня призвали весной с завода, я отслужил два года срочной службы. Кто-то считает годы службы потерянными, у меня другое мнение. Эти два года дали важный опыт, на самом деле, не столько военный, сколько опыт отношений, иерархий, психологии, баланса интересов.

После армии я поступил легко: нас, производственников, было, кажется, пять человек на место. Всего-то. В армии, кстати, спасибо командирам, я готовился к поступлению в университет. Я даже учился на заочных подготовительных курсах. Мне это страшно помогло. Всех, кто учился на этих курсах, приглашали в Москву на месяц раньше остальных абитуриентов и в течение месяца натаскивали. Там мне объяснили, что на сочинении не стоит брать свободную тему — экзаменаторы расценивают это как слабое знание литератруы. Нужно писать по классике или по советской литературе, то есть выбирать одну из конкретных тем по конкретным произведениям. Я не знал такой простой вещи и, конечно, промахнулся бы, как при первом поступлении.

— Как получилось, что в дальнейшем вашей специализацией стала экономическая журналистика?

— Ближе к распределению я столкнулся с национальным вопросом. Оно, надо сказать, было государственное, нас могли отправить Б-г знает куда. Я к пятому курсу уже много печатался — «Комсомольская правда», «Неделя», «Крокодил». В редакциях мои тексты, заметки всем очень нравились. Но после того как я заполнял анкету, энтузиазм потенциальных работодателей пропадал. Мне вежливо отказывали. В университете же была такая жесткая система: если на студента с факультета журналистики поступала заявка из газеты, то его туда и направляли. Не было заявки — направляли туда, куда решала комиссия по распределению. Я, в принципе, готов был поехать куда угодно, но все же хотелось, конечно, сразу начать завоевывать Москву. К тому же я уже частично начал это делать. Тогда я проходил практику в «Комсомольской правде», и там были люди страшно заинтересованные в том, чтобы я пришел к ним на работу. Мне, однако, не повезло: когда я оканчивал университет, поменялся главный редактор «Комсомолки», пришел такой очень известный жидоборец. Как рассказывали, он посмотрел мою анкету и сказал: «Вы с ума сошли? Я собираюсь выгонять тех, что есть, а вы мне новых присылаете!»

На каникулах перед пятым курсом я принял решение написать что-нибудь выдающееся, впечатляющее. Я решил, что самый простой способ сделать это — устроиться куда-нибудь на работу и написать обо всем изнутри. На время каникул я устроился грузчиком в столовую. Видел, как готовят тухлых кур и все то, что происходит в обычной районной столовке. И я написал заметку «Кухня», мне и сейчас было бы не стыдно ее показать.

Хорошо помню, что меня тогда вдохновил булгаковский роман «Мастер и Маргарита». Я читал его и думал: эту книгу писал человек, внутренне абсолютно свободный, не думающий о том, что же по его поводу скажет или подумает начальство. Во времена соцреализма и двойных стандартов так писать было не принято. Я тоже попробовал внутренне себя освободить. Получилась довольно откровенная заметка. Шансов на то, что меня напечатают, было немного, но помог генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, который на одном из съездов сказал, что в сфере общественного питания у нас много проблем. Тут-то редакторы проявили всю свою смелость: вот же — у нас как раз про проблемы в общепите статья есть. Вот так случайно получилось, что советская демагогия мне помогла, хотя, конечно, мы, евреи, не верим в случайности...

А до выступления Брежнева на съезде я обошел с этой заметкой много редакций. Это был драматический момент в моей жизни: всем нравилось, но никто не хотел печатать. В итоге я оказался на пороге газеты «Советская торговля», где работали люди двух категорий: евреи и неудачники, как говорили тогда в самой редакции. При этом у газеты был космический тираж — 1 млн. 200 тыс. экз. Там работал мой знакомый, он взял статью и посоветовал мне прийти к главному редактору и просто предложить свои услуги. В советское время главный редактор был большой человек, его утверждали в ЦК КПСС. Я пришел и сказал, что если вам понравился текст, то я хочу вместе с текстом предложить себя. Это произвело впечатление, так я устроился на первую работу.

Позже один из старших коллег сказал: почему бы тебе не стать Соловьевым — по фамилии жены. Я говорю: «А зачем?» Он объяснил, что тогда я стал бы руководителем отдела.

— Ваш брат живет в Израиле, а у вас были когда-нибудь мысли об эмиграции?

— Всерьез нет. В 80-е годы, когда это стало возможным, я уже попал в «Известия», многого добился. Как я мог все это бросить? Мой брат эмигрировал в 90-м году, я к тому времени был уже большим перцем в журналистике, успел даже стать лауреатом Премии Союза журналистов СССР. На израильском рынке труда я не был бы конкурентоспособен. Моя профессия связана со словом, это меня всегда останавливало. Так что я остался доделывать свою карьеру.

Сейчас есть два города, о которых я думаю с волнением и в которые приезжаю по зову души: Севастополь и Тель-Авив. Недалеко от Тель-Авиве живет брат, там похоронена моя мать, и у меня очень много связано с этим городом. Я там бывал чаще, чем в любом другом месте.

— Михаил Львович, а как вы попали в сферу образования?

— Я еще немножко шить умею... Знаете такой анекдот?

— Нет, не знаю...

— Спрашивают у представителей разных народов, что бы они делали, если бы были русскими царями. Один говорит: «Переехал бы из своей Казани в столицу». Другой: «Жил бы по-царски». А еврей говорит: «Я бы жил немножечко лучше, чем царь». «Как это возможно», — спрашивают его? «А я бы еще немножечко себе шил!» Так что я «немножечко шью» в университете.

В 2005 году я перестал быть контент-менеджером, то есть главным редактором, и стал медиа-менеджером. На одной светской тусовке ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов, а мы знакомы с ним с конца 80-х годов, спросил, чем я сейчас занимаюсь. Я ответил: пытаюсь примирить мое прошлое с моим настоящим. Раньше я был человеком, которым управляли руководители бизнеса, а теперь я сам руковожу главными редакторами. Поскольку я был на той стороне баррикады, мне проще, я понимаю, как эти интересы согласовать. Конфликт есть, но он и должен быть всегда. Кузьминов мне и говорит: «Слушай, мы запустили факультет журналистики, может, ты лекции почитаешь?» Я легкомысленно согласился, потому что до этого периодически приезжал то в МГИМО, то в МГУ прочитать лекцию. Поговорили и все. А где-то в конце лета мне присылают расписание, и оказывается, что я встроен в расписание, в регулярные занятия. У меня волосы дыбом, я морально и академически не готов. Панически кинулся готовиться к лекциям в новом для себя качестве. И вот, начиная с 2005-2006 годов, я регулярно читаю лекции.

Это на самом деле сложно, отнимает кучу времени. Каждый раз перед лекцией я думаю: зачем я согласился, зачем мне все это нужно, ведь у меня столько дел! Кроме того, студенты с каждым годом все умнее, они все больше знают, их все сложнее заинтересовать чем-то, дать им что-то новое и полезное. Но, приходя каждый раз в аудиторию, я делаю это с удовольствием, потому что это в самом деле интересно. Кроме того, я систематизирую свой опыт.

— Подкрепляете науку практикой и наоборот?

— Я наукой не занимаюсь, а конвертирую свой опыт в практические знания. По сути, это скорее не лекции, а мастер-классы.

— Вы состоите в Российском еврейском конгрессе. Как вы туда пришли и чем занимаетесь?

— Просто позвали. Я значительную часть времени, лет семь где-то, работал с вместе с Владимиром Гусинским в его медиа-холдинге, был главным редактором газеты «Сегодня». Гусинский был основателем РЕКа и очень логично, что я оказался в общественном совете этой организации. Надо сказать, я горжусь тем, что там состою. Но эта организация редко собирается, по крайней мере, редко меня зовет для обсуждения и решения своих вопросов. К моему сожалению, мы не очень активно взаимодействуем. Я чаще просто хожу в синагогу...

— Правда? Соблюдаете традиции? Сейчас идет праздник Песах, у вас на праздничном столе были вино и маца?

— Конечно! Не только вино с мацой, было какое-то подобие седера, а перед этим — изгнание хамеца из дома. Но вообще-то я гораздо чаще бываю в синагоге у раввина, чем на заседаниях РЕКа.

— Ходите пешком?

— Нет, я не в субботу хожу, а в те дни, когда можно приехать на машине. Просто пообщаться, мы с равином разговариваем на разные темы, он меня чему-то учит, я чему-то учусь сам и с ним это обсуждаю. Кстати, в еврейской тематике я получил огромный опыт благодаря известной журналистке Евгении Альбац, которая несколько лет назад организовала семинар по изучению Торы. Мы каждую неделю собирались в Еврейском культурном центре, там и сейчас собирается народ. Я года два или три ходил, мы изучали недельные главы Торы. Интересно, что не раввин выступал, а, каждый участник готовил доклад по соответствующей главе, а раввин уже комментировал. Было такое интеллектуальное соревнование, и раввин — Пинхас Гольдшмидт или кто-то другой — комментировал, правильно ли мы понимаем, правильно ли мы разобрались. Я просто с упоением погрузился во все то, к чему просто принадлежал по происхождению, но чего недополучил в свое время.

Я вырос в классической советской еврейской семье, родители не то чтобы не соблюдали традиции, но даже немножко стеснялись этого. Я вообще узнал, что я еврей, в первом классе, когда учительница попросила принести бумажку с «персональными данными» — имя, национальность и прочее. Только тогда я и узнал, что я еврей. Я страшно страдаю от недостатка еврейского воспитания, недостатка знаний. В старших классах я стал читать Фейхтвангера — «Еврей Зюсс», «Иудейская война». Помню, было очень хорошее собрание сочинений, такое бордово-кирпичное, с фантастическим аппаратом, с примечаниями, и я в какой-то момент поймал себя на том, что мне больше интересна не книга, а примечания, где описываются еврейские традиции, история. Тогда, наверное, я себя в полной мере евреем и ощутил.

— Как менеджер, как медиа-менеджер что вы можете сказать о проекте «Михаил Бергер»? Он удался?

— Еще рано подводить итоги! Мне скоро исполнится 60, а я все еще продолжаю делать карьеру. Знаете, я в какое-то время захотел стать главным редактором — и стал им. Потом в какой-то момент я решил, что надо стать медиа-менеджером, генеральным директором — и стал. Нужно ставить перед собой цели и достигать их. На каждом отрезке мне казалось, что лучшего для меня уже быть не может. Но важно, что я и сегодня так думаю. Мне казалось, что вот я работаю в «Известиях» — и лучше этого не может быть. На третий день работы там я сказал публично, что по своей воле отсюда уйду только на пенсию. Мне страшно нравилось там работать, быть частью этой замечательной тогда газеты, где многие мечтали работать. Это была вершина, 86-й год, в системе советской журналистики это было даже лучше, чем «Правда». «Правда» была очень официальной, а в «Известиях» присутствовал дух либерализма. Мне кажется, как журналист, я там провел свои лучшие годы. Я довольно быстро пробился, в начале 90-х был одним из самых цитируемых в англоязычной прессе советских журналистов. В «Известия» я попал в экономический отдел и всегда испытывал священный трепет перед каждой заметкой, боялся каждой темы, поскольку я все-таки не имел экономического образования, а писал на экономические темы. Поэтому, прежде чем сесть за материал или пойти на интервью, я всегда тщательно готовился. В редакции была фантастическая библиотека, прекрасная, с огромным набором книг, словарей, справочной литературы. Я каждый раз спускался в эту библиотеку и читал то финансовый словарь, то справочники и учебники, чтобы хотя бы не путать акцию с облигацией.

— Михаил Львович, в вашей жизни была печатная пресса, сейчас вы управляете радио, а на телевидение вас не тянет?

— Поздно уже начинать. Потом, для этого нужно быть красавцем, как Иван Ургант, или хотя бы мудрецом, как Познер. Каждому свое. Сегодня я полностью погрузился в новую, феерическую сферу своей жизни — мне страшно нравится управлять бизнесом.