Петербуржец Лев Лурье в рекомендациях не нуждается. Историк, учитель, ученый, журналист — вот далеко не полный список его профессий. Лев Яковлевич родился в 1950 году в Ленинграде, окончил знаменитую 30-ю физико-математическую школу и экономический факультет Ленинградского университета. Работал экскурсоводом и научным сотрудником в Музее истории города. В 1989-м основал первую в новой России гимназию (Петербургская классическая гимназия, школа № 610), где преподает историю и работает завучем. Лурье — кандидат исторических наук, автор более сотни научных статей по русской истории XIX — начала XX века. Лев Яковлевич возглавлял дирекцию документальных фильмов петербургского 5-го канала. Хорошо известны его программы «История одного события», «Лабиринты истории», «По сравнению с 1913 годом», «Булат и злато». Лев Лурье неоднократный лауреат Санкт-Петербургского городского конкурса прессы «Золотое перо». 

— Лев Яковлевич, вы родились в послевоенном Ленинграде. Традиционное еврейское воспитание в то время было редкостью. Тем не менее у вас, возможно, остались какие-то детские воспоминания, связанные с еврейскими традициями?

— Действительно, традиционного еврейского религиозного воспитания я не получил. Моя мама, Ирина Ефимовна Ганелина, была светским человеком. Она основатель первой в СССР кардиологической реанимации, что в Больнице им. Ленина (теперь она называется Покровской). Мой отец, известный историк Яков Соломонович Лурье, был атеистом. Кроме того, он весьма скептически относился к сионизму и не был уверен в том, что всем евреям стоит переезжать на Землю обетованную. Папа видел, что это вызывает слишком яростное сопротивление арабов и ведет к кровавым событиям. Хотя он и понимал: массовое переселение евреев в Израиль — следствие Холокоста. Но нельзя сказать, что я был совсем уж чужд еврейских традиций. Родственники моей мамы, к примеру, готовили и фаршированную рыбу, и мацу, и сладкие блюда: пончики, тейглах.

— А звучание идиша вы не застали в семье?

— Мой прадед, Яков Анатольевич Лурье, был последним из тех, кто в семье разговаривал на идише. Но он говорил с прабабкой на еврейском языке только тогда, когда хотел, чтобы его не понимали дети. Это был первый в нашей семье человек, получивший высшее образование. Он жил в Могилеве, был врачом-окулистом. Его сын, мой дедушка Соломон Яковлевич Лурье, знаменитый античник, написал известную книгу «Антисемитизм в Древнем мире». Он даже был членом партии Народных социалистов. В эту партию входил и замечательный писатель начала 20 века Владимир Галактионович Короленко. Дед выступал за автономию евреев, но только на уровне культурного самоощущения. Так что еврейский язык в нашей семье умер еще в начале прошлого века.

— Коммунистический режим породил такое парадоксальное явление, как евреи-антисемиты. Вы с чем-то подобным сталкивались?

— Да, я знал о существовании евреев-антисемитов. Это явление стало результатом государственного антисемитизма. Люди нашей национальности были вынуждены демонстрировать режиму свою повышенную лояльность и предвзятое отношение к своим. Нечто вроде еврейских капо в Освенциме.

— А более традиционные формы антисемитизма лично вас коснулись?

— В школе бытовой антисемитизм я практически не ощущал. Что-то где-то было, но меня напрямую тогда это не касалось. С юности я отлично знал, что еврей и принадлежу к сегрегированной части населения. Это давало мне повод гордиться своей национальностью. Такое я выработал у себя мироощущение, так понимал свое еврейство. Я никогда не старался изображать из себя русского. Но так сложилось, что большинство моих друзей, жен и подружек были русскими...

— А как обстояло дело при поступлении в университет? Вы наверняка знали о так называемой «процентной норме»?

— Я поступил на специальность «экономическая кибернетика» на экономическом факультете Ленинградского университета имени Жданова, что называется, по большому блату. Декан факультета, однокурсник отца, сказал: «В этом году на факультет поступит один еврей и это будет твой Лева». Но в 1971 году меня выгнали за участие в публикации листовки по поводу чешских событий 1968 года, знаменитой Пражской весны.

— В последнее время много говорят о какой-то якобы решающей роли евреев в распаде СССР, о той роли, которую евреи играли в советские годы в так называемых «первой» и «второй культурах» , т.е. в официальной и подпольной культурной среде.

— В формировании «второй культуры» важную роль сыграл контраст между временем до и после пражских событий. Ленинградское партийное начальство, перенесшее за советское время несколько волн почти поголовных репрессий, отличалось особенным консерватизмом. Руководство Союза писателей и Союза художников отличалось еще большим мракобесием, чем партийное и кагебэшное начальство. К середине 60-х, после дела Бродского, прием в Союз для молодых людей, выбивавшихся идеологически или эстетически из общей массы, был фактически закрыт. В то же время Ленинград был слишком большим городом для полной и тотальной опеки над всяким подозрительным молодым человеком.

Но никакой особой роли евреев во второй культуре я не вижу. Их было много, потому что в первую культуру и русскому трудно было пробиться, а уж еврею тем более. Конечно, и по этой же причине, среди евреев было непропорционально много дельцов теневой экономики, фарцовщиков, спекулянтов. Тогда никто не жил на одну зарплату, да мало кто вообще жил на зарплату. Многие ленинградцы в 70-80-е годы были книжными маклаками, подпольными ювелирами, шабашниками на строительстве и ремонте, занимались частной практикой как врачи, репетиторы, писали за деньги чужие диссертации, играли на свадьбах и похоронах, продавали свои картины коллекционерам или иностранцам, а посылки от иностранных приятелей — соотечественникам. На Невском все носили джинсы, которых днем с огнем невозможно было найти в магазинах. Спекулянты и фарцовщики снабжали город пластинками, электроникой, одеждой, деликатесами, сигаретами, альбомами по искусству. Строй, построенный на контроле за производством, спросом и предложением, потерял экономику. На советские деревянные стало невозможно ничего купить. Рубли имели вес, только когда речь шла о спецраспределителях или, например, если вы обладали блатом, т.е. способностью достать что-то без очереди.

— Как вы относитесь к знаменитому труду Солженицына «200 лет вместе», где писатель рассуждает о роли еврейского народа в российской истории?

— К двухтомнику Солженицына я отношусь скорее положительно. Там дан подробный анализ присутствия нашего народа в России. Я, так же как Александр Солженицын и Владимир Жаботинский, считаю что мы, евреи, должны быть сдержаннее в попытках влиять на российскую политику.

— Вы говорили об автономии «на уровне духовного самоощущения». Несколько лет тому назад вы основали партию, выступавшей за автономию Петербурга, за создание самоуправляемой области Ингерманландия. Как теперь поживает ваша партия?

— Никак не поживает. Она не прошла перерегистрацию. Но я считаю, что петербургские автономисты сделали достаточно много. Они добились того, что в 31-й больнице будут лечиться больные раком дети, а не судьи Конституционного суда. Заслуга автономистов в том, что картины великих импрессионистов из Эрмитажа не поедут в Москву. Сплоченность жителей нашего города позволила сорвать планы по возведению «Газоскреба» на Охте. Петербург не устраивает митингов на Болотной, но выигрывать у власти — умеет.