Top.Mail.Ru

Интервью

Высота Авербуха

23.08.2013

Трехкратный чемпион Европы, двукратный призер Чемпионата мира, финалист Олимпиад, самый титулованный легкоатлет Израиля всех времен, один из самых успешных спортсменов в истории страны, «русский» знаменосец израильской сборной на Маккабиаде. Все это — Александр Авербух!


Вместо запланированного получаса мы проговорили два часа, в течение которых моим собеседником был выдающийся спортсмен, болеющий за дело своей жизни. Чемпион, начисто лишенный пафоса, заносчивости и прочих известных атрибутов, присущих людям звездного статуса. Молодой тренер, живущий и дышащий спортом, бьющийся с ветряными мельницами Израильской легкоатлетической федерации за нее родимую — королеву спорта. Королева пребывает в состоянии комы, Авербух готов на все, дабы оживить ее, реанимировать, были ведь и золотые 90-е с их «русской» спортивной репатриацией, символом которой он сам в первую очередь и является.


— Саша, помните фразу, ставшую в свое время крылатой: «Когда я выходил на прыжки, в сердце у меня был весь Израиль. Это помогало мне выигрывать»?

— Я сказал это в 2006 году. В стране была накаленная до предела обстановка, шла Вторая ливанская война. Я отправлялся на Чемпионат Европы в Гетеборг. Надо заметить, что чуть ли не всякий раз, когда я собирался на соревнования, у меня появлялась особая мотивация, не связанная со спортом, но прямо относящаяся к событиям в моей стране… Невозможно, участвуя в международных соревнованиях, оставаться непричастным, абстрагироваться от перипетий, творящихся в твоем доме. В такие моменты, говорю вам откровенно, мне не давала покоя мысль: «Там ребята на поле брани защищают мою семью, рискуя жизнью, выполняют свою работу, а я тут буду дурака валять!?»

— Как проявилась «особая мотивация» в 2006 году в проарабской Швеции?

— Я уже «заряженный» приехал — в тройку собирался войти. А по ходу Чемпионата Европы возник и мощный стимул, связанный с войной, ее освещением там, злость добавилась, огонь... Спортивная злость. В финале очень рисковал — в частности, и из-за этой «особой мотивации»: вперед и безо всяких мыслей об отступлении.

— Перед планкой готовитесь к разбегу и к прыжку. Мыслям о войне и о ее освещении в Швеции находится место?

— Нет, перед планкой их нет. Мы с тренерами в Гетеборге «запатентовали» 5,50 и 5,70: обязан был эти высоты брать, несмотря на дождь... Соперники же прыгали промежуточные 5,60, 5,65. Между моими подходами оппоненты боролись между собой минут 40. А я ушел куда-то в угол, даже не смотрел на них — своих прямых конкурентов. Накрылся полотенцем и изучил от корки до корки израильскую газету. Купил ее еще в «Бен-Гурионе» и не открывал специально. До сих пор помню, что в ней было написано. Патриотическое стихотворение я перечитывал несколько раз. Статья еще была аналитическая — интересная, раскрывающая подоплеку той войны...

— Поддержку соотечественников ощущали на недружественной территории?

— Из гостиницы на стадион можно было идти двумя путями. Один короче, по нему все спортсмены ходили, обязательно со всеми здороваться надо, общаться — настроиться на борьбу невозможно. Я ходил другой дорогой, она длиннее метров на 100, но зато народа там почти не было. Когда однажды я шел на очередную тренировку, работавший там дворник обратился ко мне на иврите, чем изрядно удивил.
— Ты Авербух! — сказал он.
— А что такое?
— Я тебя знаю. Я израильтянин — живу здесь и работаю. Победы тебе от нас всех...

Пообщаться времени не было, но было приятно. Понял, что я не один, что за меня переживают соотечественники. Ответственности добавила та встреча...

— Инциденты на политической почве случались? Соперники не выказывали «специфического» отношения?

— Да, нет. Не было чего-то конкретного... Я обо всех политических событиях из прессы узнавал. Писали, что состоялась массовая акция протеста, направленная против действий Израиля. Беспорядки были. Находясь на турнире, я всего пресса событий не ощущал, сосредоточен был на поставленной цели. Для меня тот этап был ключевым в карьере: стою ли еще чего-то или пора закругляться, вниз качусь... Тренерам спасибо, Екатерине Петровне...

— Екатерине Фогель?

— Да. Тренерский состав на том чемпионате безукоризненно отработал. Победа в Гетеборге в первую очередь отразилась на решении продолжать карьеру.

— Расскажите про Мюнхен. Как много в этом слове...

— В 2001 году умер мой отец. В Мюнхене-2002 я выиграл для него, посвятил победу отцу... Меня много расспрашивали про мюнхенские события 1972 года, тридцать лет им как раз исполнилось тогда, и про мое символичное возмездие. Я отвечал честно: «Извиняюсь, врать не буду — это победа в память об отце».

— Перед глазами ваши слезы, да, что скрывать, — и у меня скупая мужская текла, да и у всех, кто болел за вас, а болели все. Как вы стояли на вершине пьедестала, обернувшись во флаг, вслушивались в гимн — на этом пьедестале весь Израиль вместе с вами уместился...

— Ну, это естественно. Переживали в Израиле. Тот самый Олимпийский стадион того самого Мюнхена… Вспоминаю, что когда приехал после победы в Израиль, соседка, которой было лет 80, наклеила на нашу дверь большой плакат с моим изображением, другие жильцы продуктов нанесли, торт испекли — очень душевный прием организовали. У нас в холодильнике пусто было, ни хлеба, ни молока. Я в то время не разговаривал еще на иврите, к сожалению, еще довольно слабо владел языком, но очень трогательно было.

— А про пустой холодильник поподробнее можно?

— Нет, это не то, что вы подумали. Соревнования в Мюнхене проходили в начале августа. И так получилось, что всю подготовку к чемпионату, продолжавшуюся два месяца, я провел в Европе. Я взял с собой семью, супругу и дочь. Тренировался в Голландии, полностью погрузившись в процесс. Был изолирован от околоспортивной ерунды, дилетантских расспросов израильских СМИ. Начал сборы с результатом 5,61, спровоцировав далеко идущие выводы наших обозревателей о том, что карьера Авербуха пошла вниз, сезон провален, что к Мюнхену он не готов... В Голландии, слава Б-гу, никто не стоял над душой, не нудил про низкие результаты.

— Про так называемые стипендии тех времен можете рассказать? Они ведь нищенскими выглядели для стороннего наблюдателя.

— Мне трудно понять, почему пособия для атлетов международного уровня были такими убогими. Клуб, правда, арендовал нам квартиру, но денег, получаемых от федерации, хватало только на «покушать». Спортсмен, я подчеркиваю, обязан зарабатывать в разы больше для достижения результатов, которым в Израиле все так рады.

— Расскажите про начало карьеры, про отца, Валерия Иосифовича. Выдающимся тренером был в России...

— Отец был Заслуженным тренером СССР. Мама была мастером спорта. Я рос на стадионе, постоянно ездил на сборы. В группу к отцу я пришел только в 20 лет и под его руководством заложил фундамент последующих побед, «физику» резко поднял — он же многоборец. Отец гонял меня не меньше остальных, поблажек от него не было никаких.

— В сборной России вам фамилия не мешала?

— Не мешала. Я во взрослой сборной России недолго был, всего на один турнир по многоборью успел выехать. В юниорской сборной не припомню связанных с фамилией или происхождением инцидентов. Она редкая, конечно, для спортивного Иркутска — кроме меня и отца с такой фамилией больше не было никого. Приехав в Израиль, понял, почему на доисторической родине Авербухов нет: сюда уехали.

В Иркутске существовала мощнейшая школа шестовиков, выстроенная по методике тамошнего тренера Юрия Волкова. Его учениками были будущий тренер Бубки Петров и мой наставник Валерий Коган, в свое время воспитавший знаменитого Родиона Гатауллина. Вот и я там учился с 14 лет. Пришел туда субтильным, щуплым. Был середняком, звезд с неба явно не хватал. Рядовые результаты показывал...

— В итоге 5,93 взяли, результат сезона в мире...

— В 2003 году. С ним поехал на чемпионат мира, ожидания зашкаливали, и... не прошел квалификацию. В дальнейшем я поработал со спортивным психологом Борисом Блюминштейном, осознал, что явилось причиной той осечки.

Самые сложные в психологическом плане спортивные дисциплины — прыжки в высоту, прыжки с шестом и штанга. Болт сначала бежит, а потом узнает: установил рекорд мира. Тут же подходишь к планке, четко осознавая, что она и есть рекорд мира, который тебе предстоит побить. Здесь и сейчас.

— Что с психологом обсуждали?

— Перед Гетеборгом мы проработали каждый мелкий штрих. Я принес президенту федерации 10 пунктов выработанной стратегии: сколько сборов, где жить, кто финансирует. Девять из них он удовлетворил. Особым пунктом я просил увеличения зарплаты тренеров, но на это президент не пошел... А ведь это отдельная тема — зарплаты тренеров в Израиле. Валерий Романович Коган уехал из Израиля из-за этого. Сейчас он вернулся, но время уже упущено: невозможно все заново с нуля поднять. Чтобы воспитать спортсмена, нужно как минимум 10 лет. Такого выдающегося тренера, как Коган, здесь не было никогда.

— Помню, в ваши времена существовала группа неплохих израильских шестовиков: Денис Холев, Уди Карни, Дани Краснов, бравших высоту за 5 метров. Куда они исчезли?

— Со мной тренировался Женя Краснов — 5,75 его результат. Денис в свое время в Америке прыгнул 5,70, но это ему совершенно не помогло в развитии карьеры. Да и не только ему. Были таланты — условий не было. И нет.

— Федерация за что-нибудь отвечает?

— Ни за что. Работают они на общественных началах (что не помешало им собрать делегацию для поездки в Москву на чемпионат мира). Это болото, которое не помешало бы уже высушить, раз и навсегда. Родили в свое время проект: «Развитие легкой атлетики на профессиональном уровне». Меня координатором поставили. Через три года закрыли, сочли излишним тратить деньги на проект и на зарплату координатора. Тут все заново необходимо строить, менять персонал, состоящий из дилетантов, на профессионалов. Ничего, поменяем, на следующих выборах своего кандидата представим. То, что в Чемпионате мира в Москве участвовали всего три наших спортсмена, — это, по большому счету, провал. 5-10 участников на чемпионат мира мы обязаны посылать.

— Вы будете избираться в федерацию?

— Я пошел на муниципальные выборы в Нетании. Город никак не участвует в развитии спорта высших достижений. Углубившись в местную политику, я понял, что спорт является лишь следствием общего балагана. Каждый в своей сфере вытворяет все, что заблагорассудится.

— Вы открыли что-то вроде школы олимпийского резерва?

— После всех мытарств, вооруженный приобретенным в должности координатора управленческим опытом, я поднял собственную легкоатлетическую академию, бюджет для которой добываю сам. Федерация не платит мне ни копейки. Странно: такие возможности есть в Нетании — Спортивный институт Вингейта со всеми необходимыми условиями, с оборудованием, стадионом — и все это простаивает, тоску нагоняет. Ни интерната там, ни школы легкоатлетической — ничего нет. Только мы занимаемся. Три года мы тренируем там, большинство наших воспитанников выступает в Высшей лиге Израиля.

— На соревнования за границу выезжаете?

— Мой ученик на юношеском Чемпионате мира занял третье место. По-моему, весьма достойно для Израиля. Академия выехала на сборы в Москву — все за свой счет. Детям нравится: себя показывают, других смотрят, соревнуются... За свои кровные на сборы едут. Тут нечему удивляться. Чемпион Европы дестять тысяч получал... Футболист второй израильской лиги не согласился бы за столько играть.

— Про достижения израильского футбола мы наслышаны.

— Если бы израильские футболисты позанимались бы столь же интенсивно, как мы, некоторые из них умерли бы еще до игры. Утром легкоатлеты бегают-прыгают на износ, вечером прыгают-бегают на износ. Шесть раз по 400 метров надо пробежать за 60 секунд через промежуток в полторы минуты отдыха. Это после штанги, а можно еще со штангой побегать... В детстве на третьей неделе сборов я из-за боли в мышцах не мог дойти до стадиона самостоятельно. Но ничего — начинаешь разминку «на боль» и втягиваешься. Первый в жизни отпуск я себе в 2007 году позволил.

— Вы востребованы?

— Меня часто приглашают в школы и вузы, чтобы выступить с лекцией, принять участие в круглом столе с другими тренерами. График очень насыщенный, иногда приходится даже отказываться от приглашений. Чаще всего я делаю это на общественных началах.

Год назад Александр Авербух, потеряв работу спортивного координатора, встал на учет на бирже труда. Он написал президенту Шимону Пересу письмо, в котором были и такие строки: «Где слыхано, что тренеров и спортсменов увольняют по окончании Олимпиады, вопреки качественным результатам, достигнутым ими? Когда в 2002 году, в 30-ю годовщину памятного всей стране убийства израильских спортсменов, я стоял на ступени пьедестала Олимпийского стадиона в Мюнхене, Вы были первым, кто обратился ко мне со словами благодарности. Это означает лишь одно: насколько важны для страны победы ее спортсменов и тренеров. Я добьюсь того, что наша олимпийская команда будет радовать нас победами постоянно. Но для этого необходимо одно, самое важное условие: В стране должна появиться профессия — тренер!»

Александр борется за учреждение в стране статуса тренера. За начисление израильскому тренеру нормального по европейским меркам гонорара, за предоставление условий для полноценной работы со спортсменами. С каждой трибуны он заявляет об этом... Он возьмет и эту высоту.

— Я никогда не жалел, что уехал в Израиль. Мне было 25 лет, подумали-обсудили, пришли к выводу, что переезд назрел. В России я мало что терял. Конечно, я знал, что здесь без вопросов попадаю в сборную, а там отбор был жесточайшим. Но... Здесь я показал свои лучшие результаты, здесь вершились яркие вехи в моей карьере, здесь я состоялся как спортсмен… Как видите, есть и проблемы, будем бороться. Но люди ко мне хорошо относятся, а это главное...

— Что значит для вас Израиль?

— Все!


Вадим Голуб

{* *}