19 августа 1942 года восемь тысяч евреев были вывезены в Треблинку из пригорода Варшавы, Отвоцка, — за один день погибли три четверти населения города. Этот факт долгие годы замалчивался польской общественностью. Возможно, во многом эти события объясняют выставку Fragment польского скульптора Мирослава Балки. О прошлом своего родного Отвоцка он узнал в тридцатилетнем возрасте, когда в 1989 году были открыты многие, ранее неизвестные страницы истории. До этого о событиях 42-го года он не слышал ни в семье, ни в школе, ни от жителей города.

Ветер, бьющийся о перевернутую вывеску с надписью «Arbeit macht frei», растущие в Треблинке яблоки, мирно пасущиеся на фоне бывших бараков Аушвица животные, газовые горелки, спроецированные на экраны из соли... Для первой российской выставки Балки московские кураторы выбрали именно эти работы. Как объясняют, потому, что тема войны в России банализирована и сведена к ряду ритуалов, работы же Мирослава Балки возвращают ей чувства, заставляют прошлое жить в настоящем. Действительно, его работы искренни, глубоки и заставляют подумать о многом. Но, возможно, не следует ограничиваться в их понимании только уровнем видения Холокоста. И уж точно не нужно называть Мирослава Балку автором, отдавшим дань Шоа, — этой темой его творчество не ограничивается. Выставка Fragment представляет непривычный для России взгляд на события Второй мировой войны, когда главной жертвой назван еврейский народ, — чего в Советском Союзе признавать не хотели.

— Почему для выставки Fragment были выбраны именно эти три страны — Польша, Германия и Россия?

— На самом деле, изначально она планировалась только для показа в Варшаве. Но после того, как ее посетили кураторы Берлинской академии искусств, они выразили желание представить ее в германской столице. Таким образом возник и так достаточно интересный ряд: Варшава – Берлин. А потом и Москва: ЦСИ (Государственный центр современного искусства – ред.) предложил показать ее в столице России. Я подумал, что могло бы получиться очень интересное сочетание трех этих мест — Варшавы, Берлина и Москвы — интересное именно с исторической точки зрения. Польша между двумя этими большими странами… Присутствие России, так же как присутствие Германии, очень значимо для Польши.

— Как приняли выставку в Польше и Германии? Чем отличалось восприятие зрителей двух этих стран?

— Мне кажется, аудитория всегда состоит из отдельно взятых людей, поэтому очень трудно сказать, какой была общая реакция аудитории в том или ином месте. Однако должен сказать, что в ведущих изданиях Германии были очень положительные статьи. В Германии, как и в Польше, выставка прошла с успехом. Думаю, люди поняли, что это серьезная выставка, и отреагировали на нее соответственно.

— Возможна ли демонстрация этой выставки в вашем родном Отвоцке?

— Там она не проходила, в Отвоцке нет подходящих площадок для подобных выставок.

— А если бы выставка там все-таки состоялась, какой бы могла быть реакция посетителей?

— Думаю, такой же, как в Варшаве, вряд ли можно было бы ожидать какой-то другой реакции.

— Вы не раз говорили, что испытываете чувства долга и стыда за события прошлого и за многолетнее молчание, которое сохранялось после войны. Разделяют ли сейчас в Польше ваши чувства?

— Этот исторический вопрос очень интересен для многих людей, даже для молодого поколения. Особенно после того, как в 1989 году многие страницы истории, которые до этого были закрыты, которые шли в разрез с социалистическим видением политики и истории страны, стали доступны. Разные точки зрения, разные события, о которых ранее умалчивалось, после 1989 года стали предметом обсуждения. Одной из таких тем был, например, Холокост, который до этого всегда представлялся категорично и однобоко. Но даже в истории Холокоста, как мне кажется, есть свои нюансы. Поэтому в Польше эти двадцать лет — благоприятный период для возвращения к обсуждению истории и рассмотрения ее с различных позиций.

— Как вам кажется, возможно ли повторение в будущем такой трагедии? 

— Не знаю. Мы не можем этого знать наверняка. Мы должны быть счастливы, что, по крайней мере, в той части Европы, где мы живем, нет войн уже больше пятидесяти лет. Что может произойти?.. Само устройство мира и Европы было совсем другим до 1939 года, когда началась война. Трудно обсуждать такой вопрос, для этого нужно быть серьезным историком.

— За что будущие поколения будут испытывать чувства долга и стыда?

— Вам нужно спросить об этом само следующее поколение, не меня. Я пытаюсь разобраться в себе и в своем чувстве стыда и надеюсь, что у будущих поколений не будет причин для этого.

— То есть, вы находите современную ситуацию в мире благополучной?

— Не все так безоблачно, неожиданно мы столкнулись с экономическим кризисом, который особенно сильно отразился на Европе. Может быть, это не лучшее время, но в Европе — мир, и это уже достаточная причина для того, чтобы чувствовать себя счастливыми.

— После просмотра выставки Fragment может сложиться впечатление, что главной темой вашего творчества является Холокост, ведь большая часть представленных в Москве работ именно на эту тему. Что вы скажете тем, кто утверждает, что таким образом художники зарабатывают себе имя и деньги на чужом горе?

— Прежде всего, тема Холокоста не является основной в моем творчестве, это можно отнести только к моим видео, которые были сняты в местах трагедии, но не ко всем моим работам. Поэтому я не считаю себя «художником Холокоста». Людям очень легко удается вешать ярлыки на художников. Стоит тебе однажды коснуться этой темы — и все, ты признан «художником Холокоста». Людям трудно понять, что искусство в основе своей многопланово, и одним из этих планов может быть Холокост. Оно не выдерживает какую-то одну тему, оно многослойно. Оно подобно археологии, которой подвластны многочисленные слои земли. Но если говорить о зарабатывании денег на этой теме, то мне непонятен этот вопрос, я не обращаюсь к этой теме из-за денег.

— А если не относить этот вопрос конкретно к вашему творчеству, а задать его в целом?

— Мне он непонятен. В разных странах, где я показывал свои работы и где проводились обсуждения темы Холокоста, будь то Соединенные Штаты Америки, Германия, даже Польша, никто не связывал ее с зарабатыванием денег. Фактически впервые я столкнулся с этим в Москве месяц назад, когда один человек заявил мне, что я зарабатываю деньги на Холокосте. Ничего подобного я до этого не слышал. Думаю, это проблема России, в Европе такого нет. И появилась она вследствие того, что тема никогда не обсуждалась, это проблема истории, которая всегда подавалась с категоричной советской точки зрения, — это именно то, о чем я уже говорил вам. У любого явления есть разные стороны, а эта точка зрения исходит из однобокого представления об истории. Возьмите, например, Германию и немцев, которые признают, что они развязали войну, что они породили все эти ужасы. Тем не менее сегодня они разработали образовательные программы, они знают, как подходить к теме Холокоста. Думаю, что и в Польше мы медленно, шаг за шагом, также начинаем подходить к обсуждению этого вопроса, мы на правильном пути к обсуждению, например, проблемы стыда на нашей земле. Но я однозначно против такой точки зрения, которую мне представил в Москве тот человек, все это исходит от непонимания истории.

— Среди своих зрителей вы хотели бы видеть людей знающих и думающих…

— Мне бы этого очень хотелось.

— …и на своих выставках вы принципиально отказываетесь от пояснений к своим работам. Однако их тематика предполагает достаточно хорошие знания, в том числе это касается работ, представленных в Москве. Без знания определенных деталей истории невозможно полное понимание ваших работ. А если зрители не поймут?

— Дело не только в понимании. Когда я рассказывал вам о том, как воспринимали мои работы в Германии, я не имел в виду зрителей только моей выставки, я говорил в общем об этом поколении людей. И я не думаю, что художественные выставки рассчитаны исключительно на понимание, — это еще и то, что вы испытываете при просмотре. По своей природе это близко к поэзии: вы читаете — и либо сопереживаете, либо нет. Если вы читаете Пушкина или Маяковского, вам не обязательно знать историю России, чтобы проникнуться стихотворением. А если кто-то вам объяснит контекст, вы только еще глубже все поймете. В моих работах много поэзии, и понимание не обязательно для того, чтобы они стали вам ближе.

— Если говорить о чувствах, что испытает человек, оказавшийся сегодня в Освенциме, не зная при этом, где он находится?

— Трудно сказать. Во-первых, это зависит от того, какую часть лагеря вы имеете в виду. Если Биркенау, где я снимал свои видео… Что вы можете почувствовать при виде наблюдательных вышек, бараков?.. В каком-то смысле вы гуляете дорогами прошлого, вы испытываете чувство того, что здесь что-то происходило. Опять же, это проблема образованности. Если вы не знаете, где вы, то для вас это может быть лагерь, похожий на те, что были, например, в Сербии, где держали боснийцев. Единственное, вас не оставляет чувство того, что здесь произошло что-то ужасное. Это как оказаться в Гуантанамо или на развалинах после страшной трагедии. Без определенных знаний вы не поймете, где вы находитесь, вы лишь будете испытывать ощущение тяжести места. Возможно, так.

— Знакомы ли с вашими работами в Израиле?

— Да, я выставлялся там два раза. Мои работы представлены, например, в Музее Израиля в Иерусалиме. Выставки проходили в одной очень хорошей галерее — Dvir Gallery в Тель-Авиве, и не все работы были исключительно на тему Холокоста. Меня очень хорошо приняли. И если говорить о принятии тебя как художника, это в первую очередь вопрос профессионализма, и только потом анализ темы твоих произведений. Думаю, что меня пригласили не только из-за того, что я иногда обращаюсь в своих работах к теме Холокоста.