Воздух вздрогнул.
Выстрел. Дым.
На старых деревьях обрублены сучья.
А я еще жив.
А я невредим.
Случай?
(Ион Деген, 1942)

Ион Деген — доктор медицинских наук, профессор, писатель, поэт, танковый ас, ветеран Великой Отечественной войны, дважды представленный к званию Героя Советского Союза. Ион Лазаревич встретился с корреспондентом Jewish.ru у себя дома в Гиватаиме, в центре Израиля.

В войну он уничтожил шестнадцать немецких танков, чудом остался жив после тяжелейших ранений, ‎написал стихотворение, которое передавалось из уст в уста солдатами по всей линии фронта, после войны стал ‎блестящим ортопедом-травматологом. Ион Деген — настоящий герой. Но ‎герои, наверное, должны быть похожи на неких безличных персонажей исторических эпосов, а передо мной сидит ‎просто красивый человек с живыми, глубокими и лучистыми глазами. А озорной огонек в глазах моего собеседника ‎подсказывает мне и мой первый вопрос.‎

‎— Ион Лазаревич, а вы в школе были хулиганом или примерным учеником?‎

‎— Говорили, что хулиганом… Из школы исключали раз шесть или семь.

— Как мама справлялась?

— Ох, ей досталось (Ион Лазаревич машет рукой), я у нее по несколько раз в день сейчас прошу прощения. Зато к армии был подготовлен: в 12 лет начал работать помощником кузнеца. В 13 сам подковал лошадь. Пропадал в погранотряде, бросал гранаты, стрелял, занимался вольтижировкой. Я всегда был очень сильным — вы можете взять мою тросточку, пять килограммов, вы ее двумя руками не поднимете, а я в своем возрасте поднимаю (Иону Дегену 88 лет, — прим. ред.).

— Я прочитала про вашего отца. От ваших рассказов о нем веет волшебством.

— Он был фельдшером и выдающимся диагностом. Его очень любили в городе, но я его почти не помню — мне было три года, когда он умер. Все, что я о нем знаю, мне рассказали люди. Когда я сам окончил мединститут, его ученик, доктор Фиш, лучший врач в Могилеве-Подольском, рассказал мне такую историю... Жил у нас в городе один богач по фамилии Маргулис. Однажды тяжело заболела его внучка. Он возил к ней профессоров из Одессы, Киева, даже из Вены — никто не мог ничего сделать. И тогда его личный врач сказал: «Пригласите Дегена». Маргулис возмутился: как это после светил-профессоров он позовет простого фельдшера? Но все-таки пригласил. Отец заявил: «Пусть пришлет за мной фаэтон!» И это при том, что к беднякам он ходил по всему городу пешком, и в грязь, и в дождь, с фонарем – «летучей мышью» и саквояжиком. А дом Маргулиса стоял всего в 800 метрах от нашего дома.

Отец зашел к Маргулису совсем ненадолго, и девочка сразу начала поправляться.

— Это невозможно…

— Вот слушай. Незадолго до нашего отъезда в Израиль я, врач, сижу на вечернем приеме, подрабатываю. В кабинет входит сухонькая старушка. Я говорю, как полагается: «Здравствуйте, садитесь, на что жалуетесь?» А она мне в ответ: «Ни на что я не жалуюсь… Вы слышали такую фамилию — Маргулис?» «Да, мне рассказывали о девочке, его внучке, которую лечил мой отец». «Так вот, я и есть та девочка! Меня многие лечили. Но я умирала. И тогда пришел ваш отец. Он посмотрел на меня, взял мои руки в свои и… рассмеялся. Сказал только: “Девочка, доченька! Через три дня ты пойдешь в гимназию”. И я через три дня выздоровела. Я слышала, что вы и сам делаете какие-то немыслимые операции и знаю, что вы доктор медицинских наук. О вас ходят легенды. Но знайте! Никогда вам не стать таким врачом, каким был ваш отец!» Встала и ушла.

Я настолько погружаюсь в рассказы, что не сразу прихожу в себя, когда жена Иона Лазаревича, Люся, любезно приносит мне чай и наливает настойки, дурманящей запахом ягод. Оказывается, я уже час сижу в уютной средиземноморской квартире и даже грызу сушки...

А в сорок первом Ион Деген вместе с друзьями, такими же шестнадцатилетними мальчиками, вступает во взвод добровольцев 130-й стрелковой дивизии. Из целого взвода на войне выживут четыре человека. О тихой памяти по друзьям по танковым экипажам, отряду и училищу поет вся литература Дегена. «Лучшие не вернулись», — написал он.

— Знаете, в ваших произведениях так много... любви.

— Это естественно. Экипаж твоего танка — твоя семья. Это единый организм. Иначе это не танк. А дальше — родственники, среди которых некоторые — очень близкие. И о многих я вспоминаю как об очень дорогих мне людях.

— Связь поддерживаете?

(Ион Лазаревич улыбается моему глупому вопросу.)

— С кем я могу поддерживать связь? Я потерял четыре танка. В первом танке погиб один, во втором — другой, в третьем — трое, в четвертом — все четверо погибли, выжил, получив тяжелое ранение, только я. Недавно кто-то написал из Казахстана: вас разыскивает Николай Букин. Я вскочил: рыжий Колька! Жив! У нас в курсантском взводе было девять Николаев. Я думал, погибли все. Я тут же ему написал письмо и получил ответ: месяц назад умер…

А в конце 80-х в Израиль приехала делегация советских генералов, и нас с женой попросили поехать в гостиницу и приветствовать их от имени израильских ветеранов.

И вот торжественный обед. На столе безалкогольные напитки. Генералы не пьют. Я говорю: у нас жара, надо пить. И тут один генерал-полковник с усмешкой произносит: «Подумаешь, жара! Вот в нашем училище во время войны температура в тени доходила до пятидесяти градусов, утром старшина нам выдавал флягу воды...» Я подхватываю: «А вечером подлый старшина проверял, не отпили ли хоть глоток». «А вы откуда знаете?» «Вы знаете, генерал-полковник, у меня такое впечатление, что мы с вами были в одном училище». «В каком?» «В Первом харьковском, танковом». Он выпал: «В каком году?!» «В 1943-1944». И тут он как закричит, уже на «ты»: «Ты в какой роте был?!» «В одиннадцатой!!! А ты?» — тоже кричу в ответ. «В девятой!»

И мы начали вспоминать! Наши койки стояли напротив! Столько лет прошло! Он от меня не отходил весь вечер: «Я впервые встречаю нашего выпускника! Ты же знаешь, где все наши выпуски…» И все время повторял: «Святая земля! Святая земля!»

Люся с досадой говорит: «Да... Святая земля. А когда мы хотели уезжать в 76-м, как они кричали нам: “Убирайтесь в свой Израиль!” Помнишь? Вот этого я не забуду».

Ион Лазаревич возражает:

— Но министр коммунального хозяйства, генерал-лейтенант КГБ, подарил мне брелок! И машину дал, в которой я разъезжал два дня — черную «Волгу». Были и такие люди! А помнишь, как меня исключали из партии на бюро райкома? Я поднялся, чтобы уходить, и тогда встал один из секретарей парторганизации, военный летчик, Герой Советского Союза и сказал от всего сердца: «Дай вам Б-г счастья!» Ты представляешь себе, что ему потом за это было? Разные люди встречались.

Меня КГБ тогда предупредил: «Ион Лазаревич, скажите вашему сыну, чтобы он не ездил на велосипеде один…» А сколько писем пошло в Верховный Совет с просьбой лишить меня наград и научных званий...

Боялись люди. Однажды, перед нашим отъездом, раздается звонок. Я сразу узнал голос моего земляка и однокурсника. Его отец был в Могилеве-Подольском известным виноделом, я у него «Алиготе» пил, когда приезжал. А теперь он звонит и говорит: «Ты меня, конечно, узнал? Не называй моего имени, я звоню из телефона-автомата, попрощаться хочу».

Или вот еще история: Мы уже подали заявление на отъезд. Моросил летний дождик, я стоял у витрины книжного магазина и рассматривал книги. Вдруг за моей спиной раздается женский голос: «Ион Лазаревич, не оглядывайтесь». Я пытаюсь рассмотреть отражение в стекле, но женщина все время прячется за моей спиной. Наконец вижу: это заведующая Печорского ОВИРа, я когда-то оперировал ее дочку. «Ион Лазаревич, то, что я вам сейчас скажу, должно остаться тайной даже от вашей жены! У вас есть разрешение на выезд». И это через месяц после подачи заявления! Сказать такую вещь — это супер-подарок. Женщина продолжает: «Я очень хочу с вами попрощаться. Буду ждать вас в подъезде на площади Толстого через минуту». Я подошел, она говорит: «Дай вам Б-г счастья. Я вам благодарна за все, что вы сделали. Можно я вас поцелую?»

Вот и такое было... И я, кстати, сдержал слово, даже жене не рассказал.

Люся прищуривается в хитрой улыбке: «Ну, я тебе это припомню».

— Люсенька, но я ведь обещал!