«Каждый раз, рассказывая об этом, я все переживаю заново. В памяти всплывают даже запахи, меня бросает в дрожь, несколько дней потом чувствую себя подавленно. И тем не менее я понимаю, что должна говорить об этом», — признается Дита Краус. В 1943-м, когда ей было 14, она вместе с родителями оказалась в концлагере Аушвиц-Биркенау, из которого спаслась — уже вдвоем с матерью, — пройдя селекцию доктора Менгеле. Накануне 70-летия освобождения Освенцима корреспондент Jewish.ru навестила Диту Краус в Нетании и записала историю, которую Дита «должна» рассказать. 

ТЕРЕЗИН

«Я родилась в 1929 году в Праге, в семье Ханса и Элизабет Полах. Была их единственным ребенком. Жили мы небогато, в съемной квартирке в многоквартирном доме. Отец работал адвокатом, но собственной практики у него не было — он оказывал юридические услуги в службе национального страхования. В общем, мы вели скромную, тихую, спокойную жизнь. Обычный ход ее был нарушен, когда я училась в третьем классе. В доме стали ходить разговоры о некоем Гитлере, о Судетах, которые захватили немцы... Я чувствовала, что происходит что-то нехорошее, но не понимала, что именно. Родители начали искать возможность переехать в другую страну. Помню, они списывались с кем-то из Южной Америки, а еще с братом моего деда, сионистским активистом, который жил в Палестине».

В середине марта 1939 года, с установлением нацистского режима в Чехословакии, все изменилось в одночасье. В один из первых дней домой к Полахам пришли два человека и потребовали как можно скорее освободить квартиру.

«Ничего не оставалось делать, вместе с родителями отца мы сняли квартиру в другом районе города. А сразу после этого папу уволили с работы: госслужащие-евреи первыми лишились своих мест. Нам пришлось сильно урезать расходы, экономить на каждой мелочи, даже взять к себе квартирантку, которой отдали мою бывшую комнату.

С каждым днем вводились новые ограничения. Нам запретили пользоваться общественным транспортом, посещать кафе, театры и другие развлекательные заведения... В конце концов еврейским детям запретили ходить в школы. Нужно было как-то выкручиваться, и мои родители договорились с родителями других детей нанять учителя, чтобы тот учил нас на дому.

Никогда не спрашивайте у человека, пережившего подобное, что он чувствовал. Описать это невозможно. Что я могла чувствовать? Скажем так, мне было грустно. Это как минимум…»

Летом 1942-го деда и бабушку Диты отправили в терезинское «образцовое» гетто. Отец тем временем устроился в какую-то контору при еврейской общине, что помогло ненадолго отсрочить их собственное изгнание. Однако уже в ноябре приказ явиться с вещами на место сбора получили и родители Диты. Так вся семья Полах оказалась в Терезине.

АУШВИЦ

«Живя в гетто, мы совершенно ничего не знали о месте под названием Аушвиц. Из Терезина время от времени этапировали людей, но куда — мы понятия не имели. Знали только, что куда-то на восток… Догадывались, что это место еще ужаснее, чем то, где находились мы, но, конечно, и представить не могли, насколько».

В декабре 1943 года Диту с родителями депортировали в Освенцим, в один из лагерей, предназначенных для еврейских семей из Чехословакии. Мать почти сразу тяжело заболела и была помещена в больничный барак. Через шесть недель умер отец. 

«Сама дорога туда была просто невыносимой… Нас загнали в вагон для скота, в котором было так тесно, что ехать приходилось стоя — сесть было негде. На весь вагон было одно ведро, куда справляли нужду и мужчины, и женщины, и старики, и дети. За те два или три дня, что мы ехали, ни разу не было возможности опорожнить ведро. Ни еды, ни воды нам не давали. Несколько человек умерли в дороге.

Когда наш эшелон прибыл в место назначения, была глубокая ночь. Первое, что мы увидели, едва открылись двери, — ярко освещенная рампа. Резкий свет от нее бил прямо в глаза, ослеплял. Лаяли собаки. Около рампы нас встречали несколько узников в полосатых робах с палками. Тех, кто сходил с поезда слишком быстро, они этими палками избивали. Весь багаж было велено оставить в вагоне. Женщин и мужчин разделили на две колонны и заставили шагать вперед. Мы шли вдоль забора, тогда еще не зная, что он под напряжением, и только из обрывков разговоров других узников поняли, что нас привезли в Освенцим».

14-летняя Дита исполняла обязанности библиотекаря в детском блоке, организованном в одном из бараков в Биркенау. «Только не надо представлять себе библиотеку вроде тех, к которым ты привыкла. Книжек там было всего ничего, и не все годились для чтения детям», — в подтверждение своих слов она показывает рисунок, который сделала спустя годы для мемориала «Яд Вашем» (рисовать она научилась в Терезине на уроках у художницы Фридл Дикер-Брандейс). Сложенная из кирпича печь тянется вдоль барака, разрезая его надвое, около топки — низенькая скамейка с книгами, у стен — несколько групп детей, обступивших воспитателей… Один из них — Отто Краус, будущий муж Диты.

«Книги подбирали на рампе — туда их выбрасывали, когда обыскивали чемоданы новоприбывших заключенных. Помню, были среди них атлас, краткая всемирная история Герберта Уэллса, еще какая-то книжка Карела Чапека... Дети сидели тесно прижавшись друг к другу и слушали, как учитель читал или что-то рассказывал сам. Естественно, у них не было ни бумаги, ни письменных принадлежностей… Все это организовал Фредди Хирш. Он был учителем спорта, очень харизматичным человеком. Хирш стремился создать для детей Биркенау оазис нормальной жизни, хотя бы на короткое время избавить их от ужасов концлагеря...»

МЕНГЕЛЕ

В ночь с 8 на 9 марта 1944 года нацисты провели самую масштабную акцию по уничтожению чехословацких евреев: около 4 тысяч заключенных, включая узников детского блока, были отправлены в газовые камеры. Выжить удалось лишь тем, кого отобрал для принудительных работ «ангел смерти» Йозеф Менгеле. Среди прошедших селекцию оказались Дита и Элизабет Полах.

«Отбор проводил лично Менгеле, в детском блоке. Он сидел в самом конце барака на столе, который там поставили специально для него. Мы должны были по очереди подойти к нему и сообщить ровно три вещи: свой номер, профессию и возраст. Говорить что-либо еще было строго запрещено. После этого Менгеле пальцем указывал, в какую сторону идти. Те, кого он отбирал, собирались в одном углу барака, все остальные — в противоположном.

Пройти селекцию могли лишь те, кому было от 16 до 40 лет. Мне на тот момент было только 15, и я пошла на обман, добавила себе один год. А моя мама, наоборот, «сбросила» пару лет: ей тогда было уже 42. Повезло, что никто не стал проверять наш возраст... И вот подошла моя очередь. «73000. Шестнадцать. Художница», — сказала я. Решила назваться художницей, чем очень его заинтересовала. Дело в том, что слово Maler на немецком означает и «художник», и «маляр». Менгеле задержал меня и спросил, что именно я умею делать — красить стены или рисовать портреты. Я ответила, что рисовать. Тогда он спросил, смогу ли я написать его портрет. Я страшно испугалась, но, понимая, что должна оставаться храброй и уверенной в себе, сказала «да». Он показал, в какую сторону мне идти, и на этом наш разговор закончился. Видимо, так он себя в тот момент развлек.

На принудительные работы в Германию должны были отправить тысячу женщин, прошедших селекцию. Но прежде нас перевели в соседний, женский, лагерь, где мы провели два-три дня в не менее страшных условиях, чем были в Биркенау. Постоянное унижение, побои… Одну из женщин наказали за неправильное выражение лица. Уголки рта у нее от природы были слегка приподняты, будто в улыбке. Надзирательница подумала, что та над ней насмехается, и наказала: заставила встать на колени, вытянуть вверх руки, и в каждую положила по кирпичу. Так эта женщина мучилась несколько часов. Девушек, которые пытались ей как-то помочь, тут же избивали.

В день отъезда нам стали брить головы. И каждый раз, когда приходил мой черед, я умудрялась пристраиваться где-то подальше, пропускать очередь. В итоге меня так и не обрили, уже пришло время садиться в поезд».

Около года Дита и Элизабет Полах провели на принудительных работах в Гамбурге, а в марте 1945-го их перевезли в концлагерь Берген-Бельзен, куда спустя несколько недель вошли британские войска. Дита вернулась в Прагу, одна. Ее мать умерла в лагере для перемещенных лиц через два месяца после освобождения.

Сразу после возвращения она снова пошла в школу, которую в 10 лет была вынуждена оставить. Вскоре судьба снова свела ее с Отто Краусом, воспитателем, учившим узников детского блока в Биркенау географии и истории. Через два года они поженились, в 1949-м репатриировались в Израиль и более 30 лет проработали учителями в молодежном поселке под Нетанией.

«Я была одной из самых молодых среди тех, кто пережил Освенцим. У детей есть особенная способность к выживанию. Дети менее уязвимы, чем взрослые. Они умеют смиряться, адаптироваться. Умеют принимать вещи такими, какие они есть, не думая о том, что все может быть иначе...»