Летом 2004 года на улицах румынских городов появились рекламные щиты с изображением потрепанного игрушечного медведя и подписью: «Мира Гринберг до самого последнего момента прижимала к сердцу своего лучшего друга». Четырехлетняя Мира была убита вместе с еще девятью тысячами евреев в Яссах в 1941-м. Ниже текст на билборде обещал награду в размере 10 тыс. долларов каждому, кто сообщит информацию, которая поможет найти и привлечь к суду бывших нацистов и их пособников. Так в Румынии началась операция «Последний шанс» — публичная кампания по поиску бывших нацистских преступников, инициированная в нескольких странах Европы бессменным директором иерусалимского офиса Центра Симона Визенталя Эфраимом Зуроффом. 

Главный охотник за нацистами — об одержимости и отчаянии, непризнании вины и историческом ревизионизме, обыкновенности фашистов и несостоявшейся поездке Путина в Освенцим, а также о том, почему он никогда не будет считать свою миссию завершенной.

«ТЫ ДОЛЖЕН ЭТО УВИДЕТЬ! ИЗРАИЛЬ ПОХИТИЛ ЭЙХМАНА!»

— В своей книге «Операция “Последний шанс”» вы пишете, что до 1961 года, когда по телевидению показали судебный процесс над Адольфом Эйхманом, вам почти ничего не было известно о Катастрофе. И это при том что родственники вашей матери погибли в Литве в годы войны. В семье об этом не говорили?

— Родной брат моего деда по материнской линии, Эфраим Зар, его жена Бейла и двое сыновей, Гирш и Элияху, действительно, были убиты в войну в Литве. Но мы не знали, ни где именно это случилось, ни в каком году, да и говорить об этом было как-то не принято. Кстати, именно тот факт, что меня назвали в честь брата деда, возможно, и определил мою дальнейшую судьбу.

В тот день я был дома, в Бруклине. В какой-то момент мама, которая обычно на все реагировала спокойно, схватила меня за руку и с криками: «Ты должен это увидеть! Израиль похитил Адольфа Эйхмана и теперь будет его судить!» — буквально силой усадила перед телевизором. Это был первый раз, когда о Шоа заговорили дома вне всякой связи с семейной историей. Мне тогда не было еще и тринадцати, я только готовился к бар-мицве. Мы не изучали историю Холокоста в школе. Мне было известно, что в Европе произошло что-то страшное под названием Шоа, что многих евреев убили. Знал, кто такой Гитлер, но никогда не слышал фамилию Эйхмана. Я понятия не имел, у кого из моих знакомых родственники пережили Холокост, а у кого нет. При этом наш дом, благодаря моему деду со стороны матери, всегда был очень сионистским, мы были одними из немногих американских евреев, которые считали Израиль своей настоящей родиной, а не просто частью наследия. Поэтому сама новость о том, что израильтяне поймали одного из самых разыскиваемых нацистских преступников, причем не просто остановили его где-то на улице в Тель-Авиве, а схватили в Аргентине и привезли в Израиль, звучала захватывающе. Но не более того. Тогда я еще не понимал до конца, что все это значило.

Более взрослое понимание пришло в июне 1967 года, накануне Шестидневной войны. Помню, было утро воскресенья. Я, как обычно, пролистывал «Нью-Йорк таймс» и задержал внимание на странице, где была напечатана карта Ближнего Востока и три графы с цифрами: количество солдат, количество танков и количество самолетов в распоряжении Израиля и арабских стран. Я внимательно изучил эти цифры: соотношение сил было неравным. И внезапно сказал сам себе: «Израиль сотрут с лица земли. Грядет новая Шоа». Мне до сих пор непонятно, с чего вдруг я сделал такой вывод, это произошло как-то инстинктивно. Потом я узнал, что точно так же на Шестидневную войну отреагировали многие мои ровесники по всему миру и именно тогда многие задумались о репатриации. Уже осенью 1968 года я приехал в Иерусалим и начал учить историю в Еврейском университете.

— Согласно отчету Центра Симона Визенталя, США — одна из двух стран (вторая — Германия), предпринимающих наиболее активные усилия по разоблачению и расследованию дел бывших нацистских преступников. Как так получилось, что после войны тысячи из них нашли укрытие в Соединенных Штатах?

— Америка приняла три категории нацистских преступников. В первую входили ведущие немецкие ученые и инженеры. Известно, что после войны началась гонка вооружений между СССР и западными странами, и США пытались привлечь опытных немецких инженеров, которые в Третьем рейхе занимались конструированием баллистических ракет «Фау-2». В том числе из опасений, что то же самое мог сделать Советский Союз. Ко второй категории относились те, кого американская разведка завербовала в качестве шпионов против СССР. Однако эти группы были сравнительно небольшие. Основную массу составляли бывшие члены местных отрядов и полиции, а также охранники концлагерей, которым удалось укрыться в Америке благодаря некомпетентности и равнодушию бюрократов. Тут важен вот какой момент. В те годы еще не был известен характер сотрудничества населения Восточной Европы с нацистами. На самом деле среди оккупированных Германией стран не было ни одной, где бы местные жители не привлекались к преследованию евреев. Но если в Западной, Южной, Северной и Центральной Европе коренное население только помогало идентифицировать евреев, конфисковывало их собственность, отправляло в гетто и концлагеря, то жители Восточной Европы принимали непосредственное участие в массовых убийствах, причем большинство делали это по доброй воле. Особенно это касается Литвы, Латвии и Эстонии, где было уничтожено порядка 95% евреев; это самый высокий показатель по всей Европе. Американским бюрократам тогда не были известны эти тонкости. Они, как и положено, задавали иммигрантам вопросы, те придумывали себе новые биографии, а люди, которые принимали решения, были недостаточно компетентны, чтобы распознать ложь. Таким образом тысячи военных преступников укрылись в Соединенных Штатах, и не только там: многие эмигрировали в Австралию, Канаду, Англию.

«ЭТО Я ДОЛЖЕН РАЗРУШИТЬ ИХ ЖИЗНЬ, А НЕ ОНИ МОЮ»

— Расскажите о самой первой своей встрече с нацистским преступником. При каких обстоятельствах она состоялась? Кто это был?

— (Долгая пауза.) Честно говоря, не помню.

— Как такое возможно? Охотник за нацистами не помнит свою первую добычу?

— Послушайте, за эти 30 лет я видел сотни нацистских преступников, большинство — в зале суда. Но они никогда не интересовали меня как личности. Я не был одержим никем из них и не превращал то, что я делаю, в сведение личных счетов. В какой-то момент я осознал, что обязан отгородиться от них стеной, иначе моя миссия, а к своей работе я отношусь как к миссии, разрушит мою жизнь. Допустить такое было нельзя. Это ведь я должен разрушить их жизнь, а не они мою.

— Осмысливая трагедию Холокоста, многие исследователи приходили к выводу, что нацисты и их пособники были не монстрами, а совершенно обычными людьми, которые в других, обыденных обстоятельствах ничем не отличались бы от своих жертв. На вас они такое же впечатление производили?

— Это одна из самых страшных вещей, открывшихся мне за годы работы. Подавляющее большинство из них были абсолютно нормальными людьми! Среди широких масс почти не было тех, кто бы убивал до Холокоста или после него. Я уйму времени посвятил изучению коллаборационизма в Европе и понял вот что. Нацисты, по сути, создали такую ситуацию, при которой убивать евреев казалось более естественным, чем спасать их. У большинства людей не оказалось достаточных духовных и моральных сил, чтобы этому противостоять. Приведу в пример одну историю. Предупреждаю, она совершенно отвратительна.

Через несколько дней после того, как нацисты вторглись на территорию Литвы, в Каунасе какая-то банда местных, довольно многочисленная, схватила около 50 евреев, загнала их то ли в амбар, то ли в гараж в центре города и стала с ними расправляться. Большинство евреев забили до смерти, а остальным вставили в рот трубки от огнетушителей и открыли воду, взорвав таким образом все внутренности. За всем этим наблюдала толпа зевак. Когда все было кончено, они зааплодировали. Кто-то в толпе достал аккордеон, и все хором запели литовский гимн. Эту историю я рассказал несколько лет назад учителям литовских школ, которым читал лекцию о Холокосте. И спросил их: «Ну, кто может объяснить, какая связь между национальным гимном и этой жестокой расправой?» Они затруднились ответить. Мало кто из них понимал, что литовцы пособничали нацистам в уничтожении евреев из чувства патриотизма! Да и не только литовцы. Эстонцы, латыши, украинцы, белорусы и другие считали евреев угрозой своей нации и верили, что, убивая евреев, совершают патриотический поступок.

«КАК МОЖНО БЫЛО НЕ ПРИГЛАСИТЬ ПУТИНА В ОСВЕНЦИМ?»

— В Советском Союзе тема Холокоста замалчивалась. Запрещалось выделять геноцид евреев из общего контекста войны и тем более упоминать о причастности к нему жителей оккупированных советских территорий. Как изменилось отношение к тем событиям после распада СССР, когда скрывать эти факты стало невозможно?

— Коммунисты манипулировали темой Холокоста, использовали ее в пропагандистских целях. Советские власти не хотели подчеркивать, что евреи больше других пострадали от нацистов и что убивали их далеко не только немцы и австрийцы. Достаточно посмотреть на мемориалы, установленные в Понарах, в Румбуле, в Бабьем Яру — все они посвящены памяти «жертв фашизма». Вот так просто! И ни слова ни о национальности жертв, ни о том, кем были их палачи. Существовал миф о сплоченности неделимого советского народа против врага. Так как же тогда одни советские граждане могли убивать других советских граждан, своих соседей-евреев?

После того как распался СССР, власти посткоммунистических стран поняли, что если они хотят влиться в западный мир, то есть присоединиться к Евросоюзу и НАТО, им нужно примириться с евреями. Перед ними встало шесть практических задач: признать свою вину в совершенных преступлениях, увековечить память жертв этих преступлений, привлечь к суду виновных, задокументировать историю Холокоста, переписать учебники и вернуть присвоенное имущество его законным еврейским владельцам. И знаете, что получилось в итоге? Сегодня тема Холокоста — основная причина антисемитизма в восточноевропейских странах!

Какая из этих шести задач оказалась самой сложной? Раньше, когда я задавал этот вопрос на своих лекциях, 95% людей отвечали, что сложнее всего признать свою вину. Сегодня ситуация другая. Признание делают не простые граждане, а политики. Когда-то они думали, что, сознавшись в соучастии в преступлениях нацистов, обяжут себя выполнить остальные пять задач. Но потом эти политики поняли, что можно обойтись без дополнительных обязательств: достаточно сказать то, что от них хотят услышать. Их заявления ничего не значат. Поэтому с практической точки зрения две самые сложные задачи — это привлечь к ответственности пособников нацистов и вернуть присвоенную собственность. В этом смысле в большинстве стран Восточной Европы не делается ровным счетом ничего.

— Вы участвовали в церемонии, посвященной 70-летию освобождения Освенцима?

— Меня не пригласили.

— Владимира Путина тоже не пригласили. Так, во всяком случае, российское руководство объяснило, почему 27 января его там не было. Вы опубликовали по этому поводу специальное заявление, в котором раскритиковали решение польских властей. «Если кто и заслуживает того, чтобы присутствовать на праздновании 70-й годовщины освобождения Аушвица, то это Владимир Путин», — написали вы. Почему этот скандал так вас взволновал?

— Аннексия Крыма, поддержка Россией ополченцев на востоке Украины, без сомнения, очень серьезные проблемы, и то, что делает там Россия, по моему убеждению, неправильно. Но как можно было не пригласить Путина на празднование такой даты? Красная армия освободила Освенцим, это факт!

Спросите любого прохожего на улице: «Почему, как ты думаешь, Путина не позвали в Польшу?» Само собой, он ответит: «Ну как же, Крым, война на востоке Украины…» и так далее. Скорее всего, этот человек ничего не знает об идеологической конфронтации между Россией и восточноевропейскими странами в вопросе истории Второй мировой войны и Холокоста в частности. Посткоммунистические страны, в первую очередь страны Балтии, много лет пытаются изменить исторический нарратив. С одной стороны, они стремятся скрыть свои собственные преступления, а с другой — хотят приравнять коммунизм к нацизму, убедить Европу и весь остальной мир, что коммунистический режим тоже был геноцидом, и таким образом превратиться из убийц в жертв. Подумайте, говорят они, сколько людей пало жертвами коммунистического режима, ведь он существовал на нашей территории несколько десятилетий, а нацистский — только три-четыре года! Присутствие Путина на церемонии в Освенциме напомнило бы всем, кто именно освобождал концлагерь, а этот факт лидеры восточноевропейских стран усиленно пытаются забыть.

Дошло до того, что эти страны добиваются установления единого Дня памяти жертв фашизма и коммунизма. Дата для него уже выбрана — 23 августа (день подписания пакта о ненападении между Германией и СССР — Прим. ред.). Логика тут такая: они хотят показать, что не только нацистская Германия ответственна за случившуюся в Европе трагедию, что такая же доля вины лежит и на Советском Союзе. Вообще, это очень замысловатая схема. Среди коммунистов ведь было немало евреев, а значит, евреи тоже занимались геноцидом, поэтому неплохо бы им заткнуться и перестать плакаться. «Виновных нет — никто не виноват».

«Я САМЫЙ НЕНАВИДИМЫЙ ЕВРЕЙ В ПРИБАЛТИКЕ»

— Как в этих странах относятся к деятельности Центра Симона Визенталя — на уровне простых граждан, не политиков? Вы многих, наверное, раздражаете?

— Мне кажется, я самый ненавидимый еврей в Прибалтике. Однажды в Литве какой-то мужчина ворвался в комнату, где у нас было заседание, и закричал: «Кто разрешил вам приезжать сюда и что-то разнюхивать? Всех евреев нужно собрать в одном месте и расстрелять! Жалко, что они [нацисты] оставили кого-то из вас в живых!» Ультраправые литовские движения требовали, чтобы меня объявили персоной нон грата, в местной прессе про меня писали разгромные статьи, рисовали карикатуры. Самая злая карикатура появилась в 2001 году в популярном эстонском еженедельнике. На ней меня изобразили в роли дьявола с вилами и кубком с кровью. Подпись гласила: «Непрошеный гость».

— А к местным еврейским общинам обращаетесь за помощью? Задействуете их в своих кампаниях?

— Обычно мы пытаемся наладить с ними контакт, но часто это оказывается довольно проблематично. Малочисленные общины чувствуют свою уязвимость и боятся антисемитских нападок, поэтому иногда просят меня не поднимать много шума, не привлекать к евреям лишнее внимание. Тогда мне приходится думать еще и о том, как бы своими действиями не вызвать недовольство лидеров еврейских общин. Например, когда мы начинали кампанию «Операция “Последний шанс”» в Латвии, глава местной общины в последний момент отказался ее поддержать — из страха, что это спровоцирует подъем антисемитизма. Я всегда считал, что наша задача состоит еще и в том, чтобы помочь евреям диаспоры преодолеть свои страхи, добавить им уверенности, но это далеко не всегда получается.

— В книге вы описываете довольно много случаев, когда ваши попытки привлечь к суду разоблаченных нацистских преступников оканчивались неудачей. Это происходило по разным причинам: из-за недостаточных доказательств вины, из-за бюрократических преград и отсутствия политической воли, из-за того, что подозреваемый не доживал до суда. Случались ли с вами приступы отчаяния, когда вы вдруг понимали, что все усилия напрасны и не осталось никакой надежды на торжество справедливости?

— Если бы я так считал, то давно бы уже бросил все это. Но, действительно, были ситуации, когда я просто сходил с ума от отчаяния. Так было, например, в случае с Эрной Валлиш, которая была надзирательницей сначала в Равенсбрюке, а затем в Майданеке. Она была известна особой жестокостью. Свидетели, чьи показания нам удалось собрать, рассказывали о «беременной садистке» (Валлиш носила ребенка от охранника Майданека), которая особенно изощренно издевалась над узниками лагеря, забивала до смерти женщин и детей и лично отправляла заключенных в газовые камеры. Когда мы нашли ее, я сказал себе: «Это будет бомба!» Я был просто в эйфории, в особенности потому, что это происходило в Австрии, где за 30 с лишним лет ни один нацистский преступник не предстал перед судом. В отчете Центра Визенталя за 2006 год Эрна Валлиш шла под номером 7 в списке десяти самых разыскиваемых нацистских преступников — единственная женщина, попавшая в список. И вот, после четырех лет бессонных ночей, бюрократических проволочек, многократных встреч с министром юстиции Австрии, в конце января 2008-го в отношении Валлиш было начато официальное расследование. Но радость моя была недолгой. Буквально через месяц мне звонит помощник австрийского посла: «Доктор Зурофф, возможно, вы не в курсе, но Эрна Валлиш пять дней назад умерла». Невозможно передать, какие эмоции охватили меня в тот момент. Я был раздавлен, я чувствовал одновременно ярость и беспомощность. Примчался в офис и немедленно написал сообщение для прессы, где прямо обвинил австрийские власти в нерасторопности и пассивности, которые позволили Эрне Валлиш избежать суда и наказания.

Нечто подобное я испытал, когда мы проиграли процесс над [Шандором] Кепиро (офицером венгерской жандармерии, причастным к резне в сербском городе Нови-Сад в январе 1942 года; в июле 2011 года суд Будапешта признал его невиновным в пособничестве нацистам и массовых убийствах во время Второй мировой войны — Прим. ред.). Тогда я просто плакал. Я был в шоке, не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Это был, пожалуй, один из самых тяжелых моментов в моей жизни. Пять лет я занимался его делом. После войны Кепиро скрывался от русских в Австрии, оттуда уехал в Аргентину, где прожил 48 лет, а в 1996-м вернулся в Будапешт. И поселился не где-нибудь, а через дорогу от сефардской синагоги! И суд его оправдывает. Сама прокуратура Венгрии тогда подала апелляцию на это решение суда. Это был настоящий скандал!

— Что в подобных случаях помогает вам справиться с ощущением беспомощности и продолжать свое дело?

— Я просто вспоминаю о миллионах жертв нацистов. Что значит мое разочарование в сравнении с тем, что пережили они? Ничего не значит! Но есть еще один, практический момент. Я придумал новую шкалу для измерения своих удач и неудач, от 1 до 6, где 1 значит, что нацистский преступник разоблачен и против него развернута кампания в СМИ, 2 — государство начинает официальное расследование, 3 — выносится обвинительное заключение, 4 — дело доходит до суда, 5 — суд признает его виновным и 6 — преступник отбывает наказание. Очень сложно довести дело до шестого пункта, таких случаев единицы. Хотя очень часто уже само разоблачение можно считать успехом, потому что внимание общественности не дает им жить нормальной жизнью.

— Возможна ли такая ситуация, при которой вы скажете себе: «Моя миссия завершена. Я сделал все, что мог, больше от меня ничего не зависит»?

— Нет, невозможна. Потому что в тот самый момент, когда я скажу себе это, у тех, кто еще не понес наказания, появится повод для радости. А зачем давать им повод радоваться? Я знаю, что время работает против меня. Многим из тех, за кем я охочусь, уже за девяносто. Но вы должны понять вот что. Пока я жив, ни один нацистский преступник не может быть спокоен. Потому что в один прекрасный день я могу постучать и в его дверь.