В Музее изобразительных искусств им. Пушкина открылась выставка графики Жоана Миро и Антони Тапиеса из собрания генерального директора компании «Микроинформ» Бориса Фридмана. Коллекционер рассказал Jewish.ru о своем уникальном собрании livres d'artiste («книг художника») — малотиражных изданий, каждое из которых является произведением искусства.

— Расскажите, что это за явление такое — livre d'artiste? Чем созданные в этом жанре работы отличаются от обычных книг?

— Это особый жанр, который родился в начале XX века в Париже и просуществовал примерно до 80-х годов. Его принципиальная особенность состоит в том, что каждое из этих изданий — единое произведение искусства, созданное разными людьми. Над ним работали художник, писатель или поэт, издатель, дизайнер, печатник. Пять человек вместе делали одну работу! Такая возможность появилась только в одном месте на земном шаре и только в определенное время — в Париже начала XX века. Тогда в одном городе жили гениальные писатели, поэты, художники, издатели, печатники, приехавшие со всего мира. Такого не было «до» и, я уверен, не будет «после». Одновременно работали издатели Канвайлер и Воллар. Сейчас для нас каждое из этих имен — легенда. А ведь были еще Пикассо, Брак, Миро, Модильяни... Они ходили по одним улицам, сидели в одних кафе. Один другому говорил: «Давай сделаем что-нибудь интересное вместе». Здесь же оказывался и издатель. Они загорались этим и начинали работать. Так возник жанр, развивавшийся до тех пор, пока существовала эта среда. Имеются и формальные признаки жанра: формат книги, наличие оригинальных печатных работ, качественная бумага, особый дизайн, малый тираж. Но главное не форма, а внутренняя природа. Постепенно художники и издатели уходили из жизни, с ними прекратил существование и этот уникальный жанр.

— В художественной среде Парижа в ту эпоху заметную роль играли евреи. Каков был их вклад в историю livre d'artiste?

— В самом вашем вопросе уже содержится ответ. Действительно, художники и другие деятели искусства еврейского происхождения играли существенную роль в художественной жизни Парижа начала XX века. Как следствие, весьма значим их вклад и в становление и развитие направления livre d'artiste. Достаточно упомянуть имя Даниэля-Анри Канвайлера — крупнейшего торговца произведениями искусства, теоретика кубизма, ближайшего друга ведущих художников и скульпторов. Наравне с Волларом, он внес определяющий вклад в формирование livre d'artiste. Именно им были изданы первые livre d'artiste кубизма и сюрреализма с работами Пикассо, Лорана, Леже и Массона. Шагал, Кислинг, Делоне, Цадкин, Деснос, Тцара и многие другие также охотно работали в этом жанре.

— В России, допустим, футуристы тоже создавали книги художника. Существует ли принципиальная разница между тем, как это происходило у нас, и во Франции?

— Конечно. Во Франции этим занимались художники, поэты и издатели с мировым именем. В России ничего подобного не было. Этот жанр родился в Париже, там же он и закончился. Книги livre d'artiste выпускают и сегодня. Но как отдельное направление в искусстве это ушло с уходом той плеяды.

Литография Жоана Миро к поэме Рафаэля Альберти "Диковины с вариациями: акростихи в саду Миро". 1975, Барселона, тираж 315 шт. Из собрания Бориса Фридмана

— Вы собираете свою коллекцию уже больше 15 лет. С чего все началось?

— К этому привело мое прошлое увлечение: я всегда любил иллюстрированную книгу. К тому моменту, когда я узнал о жанре livre d'artiste, я уже был более или менее опытным собирателем. Но нужно было понимать, что именно собираешь. Любая коллекция должна быть понятна — прежде всего самому владельцу. Нельзя сказать: «Я собираю иллюстрированные книги», как нельзя сказать: «Я собираю живопись». Нужно ставить себе задачу более конкретно. Настоящее собрание отличается именно этим.

— То есть вы искали тему для своего собрания?

— Я не искал, она как-то сама образовалась. В какой-то момент я начал понимать, что не могу внятно ответить на вопрос о предмете моего собирательства. Я уже чувствовал некий дискомфорт: вроде мне и книги интересны, и иллюстрации интересны, нравится живопись шестидесятников, я уже и лично познакомился со многими из них... Погружаясь в эти разные среды, я перестал понимать, что же я все-таки делаю. Но тут мне случайно подвернулся этот жанр, и я увидел, что в нем максимально сходятся все мои интересы. Здесь есть все: и формат книги, и замечательные художники, и потрясающе интересная история самих изданий. Конечно, что-то ушло, например, здесь нет живописи. Значит, пришлось от этого отказаться. Но жанр livre d'artiste — это тема во многих отношениях неисчерпаемая. На базе этого материала можно создавать любые выставки, чем мы и занимаемся. Вместе с московскими музеями мы устроили уже десять выставок, которые проходили в ГМИИ им. Пушкина, Манеже, Бахрушинском, Литературном, Еврейском музеях. Сейчас мы готовим в ГМИИ им. Пушкина большую ретроспективу творческой деятельности Ильи Зданевича. Выставка, я надеюсь, устранит величайшую несправедливость по отношению к этому имени, которая существует у нас в стране. Позор всему нашему сообществу — и музейному, и галерейному, и искусствоведческому — что мы столько лет проходили мимо этого уникального человека. Его выставки проходили в Музее современного искусства в Нью-Йорке, в Центре Жоржа Помпиду в Париже, в Монреале, в Италии. Они прошли по всему миру, кроме страны, из которой он вышел, на языке которой писал.

— По какому принципу вы выбираете работы для своей коллекции?

— Я приобретаю, так сказать, уже канонизированные, классические вещи — пока для этого есть возможность, пока работы не осели в музеях и частных коллекциях. Целый ряд изданий из моего собрания сегодня уже весьма сложно найти. Если бы я захотел их купить, думаю, на это ушли бы годы, и еще неизвестно, смог ли бы я их отыскать. Галеристы стали живо интересоваться этим жанром и активно его разрушают, покупая эти издания и распродавая листы из них по отдельности гораздо дороже, на этом они зарабатывают немалые деньги. Я думаю, что в конечном итоге работы этого жанра станут единственным источником приобретаемой галеристами графики. Это очень прискорбно, так как из тиражей, указанных в выходных данных этих изданий, значительная часть утрачена. Сохранилась максимум половина. Процесс комплектования коллекции непрост, но, слава Б-гу, я начинал довольно давно. Хотя если бы я начал еще лет пятьдесят назад, мне было бы еще проще, потому что тогда эти вещи вообще никому не были нужны. В 1948 году вышли «Мертвые души» Гоголя с иллюстрациями Шагала — 96 роскошных офортов, выполненных им в 1925–1927 годах. Потом они долго лежали на прилавке, и их не могли продать! Причем не из-за высокой цены — просто никто этим не интересовался! Зачем покупать книгу с оттисками работ, если в то время еще можно было приобрести живопись Шагала по приемлемым ценам? Сегодня все сместилось: живопись ушла в совершенно другие ценовые диапазоны, и коллекционеры стали больше внимания обращать на графику.

— Расскажите о выставке, которая проходит сейчас в Пушкинском музее.

— Это небольшая выставка, она задумывалась как некий антураж к открытию Года испанского языка и литературы в России. После наших предыдущих проектов в том же ГМИИ им Пушкина, занимавших 12 залов, мне даже сложно назвать эту экспозицию выставкой. Сначала я очень настороженно отнесся к этой идее. Я привык, что мы делаем большие экспозиции, а тут два стенда на проходе — мне показалось, это что-то вроде доски объявлений! Но в итоге музейные дизайнеры очень симпатично ее оформили. Выставлены две очень хорошие работы: одна — произведение Жоана Миро и поэта Рафаэля Альберти, другая — Антони Тапиеса и Иосифа Бродского. Там воспроизведен рукописный текст стихотворного цикла Бродского «Римские элегии». Книга Миро, насколько я знаю, показывается в России впервые. В ней проделана очень интересная работа со шрифтами, с графикой.

— Кто выбирает работы для выставок из вашего собрания?

— В роли куратора я всегда выступаю сам. Ведь хорошая частная коллекция — это готовый кураторский проект. Когда выставку собирает сам музей, ее поручают кому-то из сотрудников, этот человек на год-два в нее погружается — и все на этом заканчивается. А когда выставка делается на базе такого собрания, как у меня, дело обстоит совсем иначе. Преимущество частного собирателя не в том, что он умнее или эрудированнее музейных работников, а в том, что он занимался своей коллекцией много лет. Может, он и глупее, но в своей конкретной области разбирается лучше. Поэтому я всегда сам подбираю экспонаты для выставок. Ведь потом винить будет некого. Если выставка нравится — это я. Если не нравится — тоже я. Все эти экспозиции — тематические. Я никогда не предлагаю сделать просто «выставку из собрания Бориса Фридмана». Это никому не интересно и не нужно мне самому. Выставка делается на материале одной или нескольких коллекций, и зритель, посмотрев ее, должен вынести некий смысл, некое содержание. Плохо, если он уйдет с выставки и его спросят, где он был, а он ответит: «На выставке Бориса Фридмана». Это беда, это неправильно! Он должен сказать: «Я был на выставке сюрреализма». Или: «Я был на выставке Воллара, теперь я знаю, кто такой Воллар». «Теперь я буду знать, кто такой Илья Зданевич, жаль, что я раньше этого не знал».

— Сколько всего книг в вашей коллекции?

— Не знаю! Меня меньше всего волнует этот вопрос. Я просто не понимаю, когда кто-то из собирателей начинает об этом говорить. В Нью-Йорке, например, есть очень уважаемый коллекционер, его зовут Питер Штраус. У него было огромное собрание. На каком-то этапе он распродал всю коллекцию и оставил себе только 20 работ — самых лучших. Сегодня это собрание по значимости превосходит любое другое. В нем представлены абсолютные шедевры. В данном случае количество значения не имеет.

— Покупаете ли вы работы современных художников?

— Очень редко. Российских почти не собираю. В то же время у меня есть прекрасные работы Леонида Тишкова, Олега Дергачева — вещи высочайшего уровня, их не стыдно показывать рядом с работами Пикассо, Брака, кого угодно. Но сказать, что я собираю российских художников, я не могу, потому что мало кто из них работал в интересующем меня жанре. Из современных западных художников меня интересуют только отдельные имена: Джим Дайн, Дэвид Хокни. Сейчас на Западе делают много таких изданий. Например, существует блестящая итальянская школа — они выпускают великолепные книги. Но меня не хватает на все. Правильно было бы собирать ту же итальянскую школу сегодня, потому что сейчас ее издания стоят сравнительно недорого, а лет через двадцать-тридцать они будут цениться гораздо выше. Но заниматься всем сразу невозможно.

Литография Антони Тапиеса из сборника "Иосиф Бродский. Римские элегии", 1993, Сан-Галлен, тираж 250 шт.

— У вас не было соблазна самому стать издателем подобных книг?

— Однажды мы с художником Виктором Гоппе выпустили книгу «Слово о полку Игореве». В Музее современного искусства на Петровке была даже организована выставка, посвященная этой книге. Мы сделали стопроцентную livre d'artiste: 12 литографий, специально варили бумагу, изготовили коробку. Но я взялся за это, просто чтобы удовлетворить свое любопытство, проверить свои возможности. Становиться же издателем я никогда не стремился. Я не всемогущ! С меня достаточно того, что я, помимо основной работы, занимаюсь собирательством, организую выставки.

— Вы задумывались о дальнейшей судьбе вашего собрания?

— Этот вопрос должен интересовать любого собирателя. Варианты его решения известны. Первый — коллекция передается в музей. Это очень характерно для Запада, но практически отсутствует в нашей стране. Второй путь — завещать собрание наследникам, которые готовы продолжать коллекцию. Я считаю, что это самый счастливый случай — когда есть дети, внуки, которым это интересно и которые продолжают этой коллекцией жить. Третий путь, тоже распространенный, — коллекция уходит на аукцион, распродается по частям. Другие коллекционеры очень этого ждут, ведь на аукционе можно пополнить собственное собрание. Но, увы, в этом случае тот кураторский проект, который был в течение многих лет лично кем-то сформирован, разрушается. Я сам об этом пока не думал, пока я сосредоточен на том, как формировать коллекцию дальше. У меня есть дочь, ее семья, внучки, которые пока еще маленькие, не знаю, будет ли им это интересно. Надеюсь! Посмотрим!

— Сейчас многие коллекционеры открывают частные музеи. Вы не думали об этом?

— Явление livre d'artiste, безусловно, достойно музея. Но это должна быть государственная институция — настоящий музей, а не удовлетворение собственных амбиций. У меня самого никогда не было таких мыслей, не было и возможностей для этого. Было бы здорово, если бы, например, в ГМИИ имени Пушкина открыли такое подразделение. Это был бы первый в мире подобный музей. Собрания таких работ есть во всех ведущих музеях мира, но отдельного музея нет. Насколько я знаю, что-то похожее затевают в Эрмитаже. Рано или поздно это, безусловно, произойдет. Было бы прекрасно, чтобы это случилось в России!

Выставка «Книга художника. Графика Жоана Миро к поэме Рафаэля Альберти, Антони Тапиеса к стихам Иосифа Бродского. Из собрания Бориса Фридмана» в ГМИИ им. Пушкина работает до 5 июня 2015 г.