«Мы сделали из Алсу бренд»

Александр Шевченко – продюсер Алсу и Алены Свиридовой, автор песен «Будет все, как ты захочешь», «Ты далеко» и еще десятков хитов, которые до сих пор распевает вся страна. В интервью Jewish.ru музыкант рассказал, почему «проект Алсу» не окупил себя, как он сотрудничал с группой ABBA и что за мистический опыт произошел с ним в пустыне Каракум.

Как вы попали в шоу-бизнес?
– С севера. Я закончил педагогический университет в Ленинграде и уехал в Якутию, в город Нерюнгри. А рядом с ним был небольшой поселок с «чисто якутским» названием Чульман. В нем я учительствовал несколько лет, а потом решил, что с Севера надо возвращаться либо очень известным, либо очень богатым. Поэтому поехал прямиком в Москву и начал работать с группой «Зодчие».

Это после Севера вас в какой-то момент потянуло на юг и вы в одиночку пересекли за 24 дня пустыню Каракум?
– Нет, это потому что я родился в тех краях, на границе с Афганистаном. Получилось это так. Мой отец заканчивал Харьковское военное училище, и командир ему сказал: «Не торопись жениться, у нас на тебя большие планы». Но папа встретил прекрасную еврейскую девушку, мою маму, не смог устоять перед ее красотой и хрупкостью, так что в 19 лет взял и женился. Жилплощади для молодых офицерских семей при училище не было. Начальство обиделось на непослушание и отправило отца служить в Туркмению. Как говорили военные, «есть на свете три дыры – Термез, Кушка и Мары». Вот как раз в Мары родилась сначала моя сестра, а через год – я. Наверное, меня можно назвать самым южнорожденным из российских музыкантов. Там я прожил до шести лет, когда папа поступил в ленинградскую Академию связи им. Буденного, и я – хохол с еврейскими корнями, родившийся в Туркмении, – вдруг стал ленинградцем.

В 2006 году, когда уже и с Алсу поработал, и на международных проектах, я вдруг понял, что на этом перепутье должен поехать в места своего детства. Начал интересоваться и выяснил, что город Мары – это один из древнейших и известнейших оазисов в пустыне Каракум. И в далекие-далекие времена на том месте стояла мощная крепость Мерв. Это была одна из важнейших точек Великого шелкового пути, туда заходили богатые караваны из Индии и Китая. Этот большой, кипящий жизнью город завоевывали множество раз, последним это сделал Александр Македонский. Он приказал вырезать все население города, кроме мастеров, коих насчиталось 20 тысяч человек. И, по легендам, воды реки Мургаб были красны от крови в течение недели. Мне захотелось увидеть все это глазами взрослого человека, окунуться в этот мир с головой. Маршрут я проложил вдоль края пустыни – начал путь от крепости Мерв и закончил в городе Термез. Между ними 250 километров. Не так уж и много, зато пустынно. С собой у меня были сублимированные продукты и легкая палатка из шелка, которую на ночь я обкладывал веревкой из конского волоса, чтоб никакая гадость не заползла внутрь.

А где же брали воду?
– У меня было немного с собой, все остальное добывал. Я пустился в путь во второй половине сентября, когда дни еще жаркие, а ночи уже весьма прохладные. Перед сном я выкапывал саперной лопаткой приличных размеров ямку, вбивал вокруг нее колышки, натягивал на них полиэтиленовую пленку. В центр полотна клал небольшой камушек, а вниз, под прогиб, – ставил котелок. За ночь натекало больше литра воды.

Похоже на истории о библейских персонажах, уходивших в пустыню в поисках мудрости.
– Откровенно говоря, именно эти библейские истории меня и вдохновили. Когда я еще жил в Якутии, работал учителем в небольшом поселке недалеко от Нерюнгри, я летом уходил в тайгу, чтобы провести время наедине с собой. Но пустыня – это совершенно другая история, там ничего нет, кроме песка, и твой взгляд просто неизбежно обращается внутрь.

В таком случае – каким вы вышли из крепости Мерв и каким пришли в город Термез?
– В пустыне осознаешь, насколько ты мал перед величием природы, Б-га. Ты – песчинка. В этой пустыне можно зарыть миллион вот таких, как я, и никто даже не заметит, что в мире что-то изменилось. Но в то же время ты – Человек, тварь думающая и для чего-то живущая. И вот тогда ты задумываешься: а зачем ты нужен, Шурик? И если уж тебе дано говорить, то что именно тебе надо сказать, чтоб быть услышанным? В том путешествии я понял, что нужно возвращаться не просто в пишущие, а в поющие люди, ощутил в себе недосказанность. Прекрасно заниматься кем-то еще – создавать звезд-звездочек-звездунов, но это не самоцель. Я осознал, что пора перестать опираться на кого-то другого в музыке и попытаться донести свои мысли самому. К 2007 году я закрыл все сторонние проекты и занялся подготовкой своей пластинки. На это у меня ушло почти два года, а записали мы ее в Швеции примерно за месяц, называется она «Больше ничего».

Эта пластинка – вся о любви. Вы совсем не поете о социуме и насущных проблемах – почему?
– Когда-то я был активным рокером и писал страшные песни. Пугал всех. А потом все это сбылось. Потому что есть такое понятие, как «обратная стрела времени». Ты пишешь песни сегодня и даже понятия не имеешь, о чем пишешь. Но если это подслушанные у неба мысли, ожидай, что ты встретишь их на своем пути.

Берет гитару и поет «рокерским» голосом:

Их планы не так далеки.
Устроят в стране черный кипеш,
И запросят железной руки.
Экстремисты, террористы, подстрекатели, провокаторы, фальсификаторы.

Это был 1986 год. Не было никаких экстремистов и тем более террористов. И когда все это начало сбываться, я решил, что буду писать светлые и даже веселые песни о любви. Чтобы эта обратная стрела времени приводила меня к светлым событиям. Те, кто занимаются искусством, должны быть крайне осмотрительны, получая право говорить что-то людям. Это огромная степень ответственности за каждое сказанное со сцены слово. Времени у нас не так-то много, но это единственное, что у нас есть. Все можно отнять – машину, квартиру, деньги, – и только твое время остается с тобой на этой Земле. И выясняется, что время стоит тратить только на любовь в широком ее понимании.

Песни Алсу все были о любви, но хоть вы и называете ее «скрипкой Страдивари» вокального мира, вы говорите, что «проект Алсу» не окупился. Почему?
– Чтобы проект подобного уровня мог окупиться, нужно было давать концертов по 20 в месяц. А папа Алсу изначально дал всем понять, что он не готов отдать в такую эксплуатацию этот цветок, свою чудную дочь. И мы сделали из Алсу бренд – дорогой, эксклюзивный – ее невозможно было встретить в клубах, только огромные залы, стадионы, фейерверки, масштабные спецэффекты. Зарабатывали мы тогда в среднем 20 тысяч долларов за концерт. Половину этих денег получал коллектив Алсу – 32 человека. Это балет, музыканты, администраторы, бухгалтер, визажисты, стилисты и так далее. Оставалось 10 тысяч долларов – чтобы получить миллион в год, нужно 100 концертов. При этом папа Алсу, будучи на тот момент вице-президентом «Лукойла», если верить Forbes, зарабатывал в день сумму в два раза большую. Сложно представить, что отец согласится, чтобы его любимая дочь пахала, не видя белого света, чтобы за год заработать то, что он за полдня получает. Так что это не был бизнес-проект. Для Алсу, которой на момент начала работы было 16 лет, это была школа духовного обучения, она попала в команду настоящих профессионалов – от Саши Цекало до вашего покорного слуги. Мы старались загрузить в голову этого прекрасного юного создания массу полезных и правильных вещей. Ее отец так и сказал: «Хорошо, пусть она будет певицей, но она должна стать образованным, думающим и ответственным человеком. В противном случае я прикрою эту деятельность».

А что хотела сама Алсу?
– Обычно начинающие артисты грезят атрибутами славы: дорогими отелями, лимузинами, путешествиями. Но у Алсу это все уже было изначально. Помню, мы как-то приехали в Питер, остановились в отеле «Балчуг-Кемпински», организаторы постарались на славу, Алсу был приготовлен роскошный пентхаус. И вот ее туда приводят, показывают все. «Как тебе номер?» – спрашивают. «Ой, как мило, мы тут с папой останавливались года два тому назад». Или подгоняют к подъезду огромный лимузин, Алсу выходит, говорит: «Это мне? Как мило, а у нас на таких уже никто не ездит». Алсу пела не ради денег или атрибутов, для нее это было прекрасное, интересное времяпрепровождение, часть ее взросления, профессионального развития. Она очень любила петь и всегда это делала с огромной самоотдачей и удовольствием. А больше ей ничего и не было нужно.

Вы работали и в Европе, записали диск с музыкантами из групп АВВА и А-ha. Есть ли отличия в шоу-бизнесе разных стран?
– Основное отличие – во всем мире шоу-бизнес есть, а у нас пока его еще нет. В том смысле, что нет индустрии, которая четко распределяет доход. Везде основной доход приносят авторские права – например, я получаю гонорары за все, что звучит от моего имени на европейских и американских музыкальных площадках. В России же музыканта по-прежнему кормит сцена. Западные музыканты едут в туры, чтобы повысить продажи и увеличить количество прокруток на радио, а в России – чтобы прокормиться.

Никогда не думали уехать?
– Я все-таки российский поэт, здесь мой зритель, родной язык и знакомая реальность. В России я чувствую себя нужным своему поколению, на своем месте. Но по жизни у меня было много друзей, которые уехали. Например, мой друг Саша Боград. Его отец обшивал всю питерскую партийную номенклатуру, был в большом почете. Но Саню, гениального еврейского ребенка, не взяли в университет по понятным причинам. И папа сказал: «Ах, так? Я могу шить где угодно, но мой сын будет учиться там, где он хочет!» Сейчас Сашка в Америке, он врач. А папе его пришлось для этого стать дальнобойщиком, а вовсе не шить. Это жертвы, на которые, наверное, может пойти только глубоко оскорбленный за своего ребенка родитель. Удивительная страна была СССР – метрополитен в Москве был имени Кагановича, и сколько еще «кагановичей» крутили советскую махину. Но при этом еврейский ребенок не мог поступить в нормальный институт.

Тут меня удивила моя мама. Недавно я был в своем имении на Кавказе, там мои родители сейчас. Разговорились с мамой, и она вдруг говорит: «Я всегда так хотела уехать в Израиль. Но папа…» А папа был офицер, невыездной. Сам я в Израиле был разочек только. Там живет много друзей, которые нашли себя в этой стране. Но есть и противоположные случаи. Например, группа «Гвозди из булочной», они же «Гости из будущего», мои хорошие друзья и талантливые музыканты, Ева Польна и Юра Усачев. Юра еще ребенком попал в Израиль, вырос там, отслужил в армии, но своего слушателя нашел именно в России, куда благополучно вернулся из страны обетованной. Поэтому у каждого на Земле должно быть свое место, и здорово, что у всех евреев оно тоже есть, живет и процветает.

Много вообще еврейских традиций было в семье?
– Ну, как и в любой приличной еврейской семье, бабушка умела делать фаршированную рыбу! А форшмак? «Они не умеют делать форшмак?!» – порой озадаченно восклицала бабушка о ком-нибудь. Но чтобы я был знаток еврейской кухни – наверное, нет.

То же самое с синагогой. Я ведь впервые попал в синагогу лет десять тому назад. Это было в Умани, на Украине. Была осень, туда съезжался весь еврейский мир. И мы там пели песни. Украина и Россия еще не ломали копья. И я вдруг с удивлением обнаружил, что недалеко от места, где родился мой отец, есть место силы, важная мировая точка для евреев. Увидев силу таких мощных корней, теперь я уверен, что все на Украине закончится миром и порядком.