В июле 1945 года врачи объявили Миклошу Гардошу, что жить ему осталось полгода. В тот же день он отправил 117 писем. Спустя полвека его сын, выдающийся режиссёр и сценарист Петер Гардош, написал книгу и снял фильм «Предрассветная лихорадка» о тайне своих родителей. В эксклюзивном интервью Jewish.ru Петер Гардош рассказал, как любовь победила болезнь, чем его роман отличается от литературы Холокоста и почему мама была категорически против его экранизации.

Вы помните своё детство?
– Я до десяти лет не знал, что я еврей! Рассказать, как узнал? Отец в окно увидел, как мы возвращались из школы и, расставаясь, били сумками нашего товарища, немного его мутузили. Отец спросил меня, почему бедного мальчика бьют сумками? Я гордо сказал: «Потому что он еврей». И тут отец, который никогда меня не трогал, дал мне пощёчину, от которой я чуть не упал. Я был так изумлён, что даже не заплакал. «Почему?!» – спросил я. Отец смотрел на меня молча, до сегодняшнего дня я не забыл этот взгляд, и сказал: «Потому что ты тоже еврей». Он повернулся и ушёл в комнату. А я остался один в замешательстве. Еврей в моих глазах был человеком, которого нужно бить. И вдруг одной пощёчиной я переместился на другую сторону. Это был удивительный момент. Я помню каждую его секунду.

Вам про лагерь родители рассказывали?
– Когда мне было 30 лет, я уже не жил дома, но по воскресеньям приходил к ним и за обедом просил отца рассказать о его детстве и особенно о том, что произошло в этих лагерях. Он всегда мрачнел и говорил: «Как-нибудь потом». Если бы я был более настойчив, может, он бы и открылся. Но вряд ли…

И как вы узнали настоящую историю их знакомства?
– После смерти отца, в августе 1998 года, мама отдала мне две пачки писем и сказала прочесть. Я был потрясён и самими письмами, и тем, что они никогда прежде о них не рассказывали. И написанный про эти письма роман мне кажется знакомством с моим отцом. Я понял, что не знал его. Он всегда был застенчивым и сдержанным, когда шла речь о чем-то личном – закрывался и молчал. Я знаю, что отец был очень умным, но не подозревал, какое у него было потрясающее чувство мора. Я и предположить не мог, что он был таким «авантюристом» – написал 117 разным женщинам одинаковые письма! Он попросил Красный Крест прислать ему контакты молодых венгерских женщин, которые, как и он, находились на лечении в Швеции, и, получив 117 адресов, написал всем.

«Дорогая Нора, дорогая Эржебет, дорогая Лили, дорогая Жужа, дорогая Шара, дорогая Серена, дорогая Агнеш, дорогая Гиза, дорогая Каталин, дорогая Юдит, дорогая Габриэлла…
Наверное, вы привыкли к тому, что к вам может обратиться незнакомый вам человек лишь на том основании, что он тоже венгр. Что поделаешь – не то нынче воспитание. Вот и я только что фамильярно к вам обратился на том основании, что мы с вами земляки. Я не знаю, встречались ли мы в Дебрецене, где я был – до того, как Родина загнала меня в трудовой батальон – сотрудником городской газеты, а отец мой держал книжный магазин в помещении епископского дворца. Мне кажется, судя по возрасту и фамилии, что мы с вами знакомы. Вы ведь жили в проезде Гамбринуса?
По настоянию докторов мне придётся опять день-другой поваляться в постели…»

В июне 1945-го, уже после победы, вашему отцу сказали, что из-за туберкулёза, осложнённого тифом, жить ему осталось полгода. А он стал писать письма девушкам. Как вы это объясняете?
– За это время он пережил уже несколько своих смертей. Он, безусловно, был оптимистом, как и моя мать, и я получил это в наследство, и это дороже всего на свете. А отец решил в этот момент: «Плевать!» Плевать на смерть, он будет жить, и всё!
Когда он освободился из концлагеря Берген-Бельзен, в нем было 27 килограммов веса, а в маме – 26. Санитарки, снимавшие её в Швеции на носилках с корабля, подумали, что ей 9 лет. Она не могла писать, и скорее всего, папа был точно в таком же состоянии. Спустя три с половиной месяца он уже мог писать. Представляете, какая физическая сила требовалась для того, чтобы написать эти 117 писем – он ещё лежал в кровати, писал карандашом. Как же ему хотелось жить, что он написал все эти письма красивым, почти каллиграфическим почерком. Он как будто бросал бутылку с письмом в море. Всего 117 бутылок в море. Он ведь никого из них не знал.

Одной из 117 получательниц этих писем оказалась ваша будущая мама. В книге её зовут Лили. Чем ваш отец её завоевал?
– Он завоевал маму интеллектом и юмором. Он был поэтом, у него в Дебрецене в 1938 году вышел сборник стихов. В голове он хранил всю мировую литературу, цитировал Гейне в собственном переводе. И 18-летняя мама была поражена. У него была очень изящная стратегия ухаживания. Мне было интересно смотреть, как постепенно тон писем становится теплее, и вот она уже посылает ему в подарок носовой платок.

«С искренними чувствами посылаю тебе эту безделицу. К сожалению, получилось не так красиво, как мне хотелось, а поскольку здесь нет утюга, то разглаживать этот платочек пришлось под подушкой…»

«Ты можешь мне объяснить, отчего твои письма доставляют мне всё большее и большее счастье? Извини, что пишу карандашом, но ответить хочу немедленно, а чернила кто-то унёс… Несколько дней назад я был в городе и бродил в одиночестве по заснеженным улицам. На окнах не было занавесок, и можно было видеть квартиры простых рабочих. И я почувствовал, как я неимоверно устал. Двадцать пять лет, и сплошная череда бед. У меня не осталось воспоминаний о безмятежной семейной жизни – такой я не знал. Возможно, поэтому я её так безумно жажду. Но не желая всё это видеть, я поспешил уйти…»

Ваш отец был настойчив и даже смог убедить врачей отпустить его на свидание, хотя медицинский прогноз был всё так же безнадёжен. Но тут выяснилось, что ваша мама решила оставить иудаизм. Как мама объясняла такое решение?
– Мама об этом никогда не говорила. Я написал сценарий, дал прочитать маме и попросил её позвонить мне вечером. Она позвонила страшно смущённая: «Я не разрешаю делать этот фильм». – «Почему?» – «Потому что сценарий полон лжи». – «Назови хотя бы одну?» – «Например, это решение стать католичкой: я такого никогда не хотела». Мама сама никогда не перечитывала эту переписку, и я прочитал ей отрывки вслух.

«Миклош, ты уже был у епископа? Я жду с нетерпением», «Мой Миклошка, когда уже ты сделаешь что-нибудь ради перехода в католичество…»

«Ну вот, моя милая, моя дорогая Лилике, ты знаешь, теперь я человек, навсегда обрученный с идеей борьбы за свободу и справедливость, которой увлечены сегодня сыны всех народов. И если ты будешь (ведь это так?) моей спутницей в повседневной жизни, то и в этом будь мне верным товарищем! Ты вышла из буржуазной среды – стань теперь боевой и стойкой социалисткой! А с епископом я договорюсь».

Что ответила мама, когда вы ей прочитали отрывки?
– Мама долго молчала в трубку. Потом сказала: «Но это ужасно. Я ни одного слова не помню, не помню этого желания. У меня болезнь Альцгеймера». – «Нет, ты просто думала, если “снимешь с себя” еврейство, то все разрешится. И ты так хотела это забыть, что всё стёрла из памяти».
Это самое интересное: они думали, что это как рюкзак, который они могут снять с себя. До такой степени они на этом зациклились, что крестили меня, когда я родился в 1948 году! В Венгрии уже было коммунистическое безумие, это было небезопасно, но они думали, что необходимо освободить меня от еврейства, и договорились со знакомым священником.

При этом в романе есть раввин, который отговаривает ваших родителей от крещения и обещает организовать им свадьбу.
– Свадьба у них была еврейская, как и описано в романе. Но их опасения никуда не делись. «Хорошо, мы останемся евреями, но сыну не нужно быть евреем, чтобы не испытать всё это». Однако раввин сделал своё дело – свадьба была в Большой синагоге Стокгольма. А шведский король Густав V направил молодой паре, пережившей все муки концлагеря, восторженную телеграмму.

Вы назвали книгу «Предрассветная лихорадка» – ваш отец всё время измеряет температуру, и она всегда поднимается по утрам. Он действительно верил, что сможет побороть болезнь?
– Он был игрок, и поставил на кон свою жизнь. Позже врач, который обследовал его и увидел, что каверны в лёгких затянулись, сказал ему, что исход болезни решался не в лёгких – а в мозгах, в голове. Он так верил в жизнь, потому и избежал смерти.
Отец сохранил свои медицинские анализы и диагнозы. И когда я начал работать над романом, то показал их известному пульмонологу, чтобы посмотреть, насколько он был болен. Оказалось, что у него была форма болезни, лечение которой открыли только в 1948 году. Он говорил, что его излечила любовь.

Мне кажется, что эта история очень про еврейский народ. Про такой характер – не смиряться, выживать и побеждать смерть.
– Да, точно. Наверное, это сидело не только в моем отце, но и в дедушках и прадедушках, эта жажда жить. Это самые важные черты характера моих родителей. Я прочитал их письма и сразу понял, что хочу снять фильм про это. Я достаточно хорошо знаю литературу и фильмы про Холокост. В каждом произведении присутствует идея: после того страшного, что произошло с нами, жить по-прежнему нельзя. Этот лейтмотив заставляет нас по-разному видеть историю до и после. Но история моих родителей – исключение. В этих письмах нет ни слова о Холокосте, максимум – два раза мельком. Речь в них про одно: я люблю, хочу жить и хочу начать сначала. В литературе Холокоста этого нет. Необходимо было увековечить историю этих двух людей, которые так думают. Это так красиво и так трогательно, что стоит рассказать всему миру.