После статьи о советской писательнице Маргарите Алигер в редакцию Jewish.ru обратилась ее внучка, художница Анастасия Коваленкова. Желая «реабилитировать» образ бабушки, она рассказала, как Алигер помогала Ахматовой, за что получила прозвище «Железная Рита» и почему в 1942-м решила выписывать лик Зои Космодемьянской как икону.

Что именно вам показалось несправедливым в статье о вашей бабушке Маргарите Алигер?
– Ваша статья рождала вывод, что путь Алигер был ущербен, что она была задавлена властью. Это совсем не верно. Алигер была абсолютно реализовавшийся поэт. Ей удалось прожить жизнь, не изменяя себе, не предавая свою поэтику, и что важно – никогда не поступаясь честью и достоинством человека и поэта. Цензура вторгалась в работу любого советского творца, но это не значит, что они не реализовывались. Маргарита была предельно честным человеком и никогда не делала «заказных» вещей. «Зою» она писала всей своей душой. И это видно – там прекрасный поэтический лад!

Вы слышали мнение публициста Андрея Бильжо, что Зоя Космодемьянская страдала шизофренией?
– Меня возмутила и та его статья тоже. Даже если диагноз был, нужно соблюдать правило врачебной тайны. А разглашать такое – непорядочно. Да и диагноз не отменяет её героизма. Я написала ответную статью, где подчеркнула, что есть понятие Образа с большой буквы, и Зоя – такой Образ. Она стала неким «ликом», потому что места для икон в красных углах пустовали. При этом народ нуждался в опоре, которую могли дать новые герои. Я думаю, что тогда это было чрезвычайно важно, а сейчас жизнь Зои Космодемьянской – не тема для детальных копаний. Я все равно буду всегда знать, что она совершила подвиг, а все остальное – лишь досужие разговоры.

Стихотворение «Твоя победа» ваша бабушка переписывала сама. Она сместила акцент с еврейского народа, исторически страдающего от несправедливости, на евреев, находящихся под защитой СССР. Как вы думаете, что стало причиной изменения текста?
– Я ничего не могу вам сказать, Маргарита никогда не говорила со мной об этой поэме. Она к правке явно относилась болезненно, но любовно-болезненно. Поверьте, она не была труслива или зажата, наоборот, она была жутко принципиальна. На ту встречу с Хрущевым в 1957-м она ехала, зная, что её будут рвать на части. Сама шла в пасть к тигру. И вот сидят, в общем, все эти писатели, режиссёры, поэты и художники в гигантской столовой за длинным столом, во главе стола Хрущёв. И он начинает не просто критиковать и осуждать, а прямо поносить, оскорблять, унижать Маргариту. А все молчат. Она в итоге встала и сказала: «Никита Сергеевич, так с женщиной не разговаривают». Пересекла столовую, вышла и уехала. Можете себе представить, что это за поступок был в то время? Приехав домой, Маргарита тут же собрала тревожный чемоданчик. Но день прошел, другой, а на третий позвонил сам Хрущев. И попросил у нее прощения.

Что же это с Хрущевым произошло?
– Думаю, это было уважение к бесстрашию. Она его фактически вернула к тому, что он не только самый большой тигр в этой стране, а ещё человек, мужчина. Маргарита была человеком действительно очень твёрдой позиции. Например, я помню, что в эпоху перестройки к ней приходил корреспондент, который брал у неё интервью и спрашивал, не хотела бы она в собрании сочинений убрать из поэмы «Зоя» ту главу, где Зоя поднимается на эшафот, но ей не страшно, потому что она знает – Сталин на посту, он рядом, он тоже стоит за страну. Маргарита ответила тогда, что готова отвечать и за свои прошлые мысли, и за свои ошибки. И добавила, что в войну имя Сталина людей подогревало, поднимало в атаку.

Во время войны Маргарита Алигер работала военным корреспондентом. Она рассказывала, как это вышло?
– По внутреннему зову, конечно. Это для неё было естественным человеческим поступком: «Я с моим народом, там, где мой народ», как Ахматова сказала. Война – значит, буду на войне. Она родила Машеньку и оставила её с бабушкой, а сама вернулась на фронт. У неё вообще была трагическая судьба и большое умение нести свой крест. В молодости ее вообще называли «Железной Ритой».

Вы говорили, что Ахматова часто останавливалась в квартире у вашей бабушки. Они были близки?
– У бабушки на самом деле была чрезвычайно одинокая жизнь после того, как повзрослели дочери. В квартире было достаточно свободного места, и у неё часто останавливались друзья, она очень многим помогала. В какой-то момент помощь нужна была Ахматовой. Как-то сидели на кухне: бабушка, Ахматова, моя тётя Маша и мама. Времени где-то два часа ночи – и тут раздаётся звонок. Замирают все, потому что в советское время ночной звонок – не к добру. Бабушка берёт трубку, что-то такое слушает и вдруг говорит громко и радостно: «Можно, конечно, можно!» – и кладёт трубку. У неё спрашивают: «Что можно?» Оказывается, звонила читательница и задала вопрос: «Меня оставил муж, как вы думаете, можно ли это пережить?» И все на кухне счастливо завопили: «Ещё как можно!» У них от сердца отлегло!

Действительно, были проблемы и посерьёзней. Семьи Алигер репрессии тоже коснулись. Двоюродный племянник Маргариты Алигер Николай Зейлигер был расстрелян. Она пыталась выяснить его судьбу. Вы знаете, ей это удалось?
– Я никогда об этом не слышала. Эта ветка для меня теряется. Вот как эта история с Даниэлем. Дело в том, что Таня, моя мама, дочь Маргариты, умершая впоследствии от лейкемии, близко дружила с Даниэлем. Перед арестом у него в квартире были установлены прослушивающие устройства, и Танин голос оказался записанным на плёнку. В тот же день, когда его арестовали, Таня узнала, что дверь квартиры не опечатана, и пришла туда. Собрала с антресолей самиздатовские рукописи в чемодан, отнесла домой и сожгла в ванной. Потом ее стали тягать на Лубянку, ставить ей вот эти самые записи. Близкий друг Маргариты, Лев Разгон, побывавший в тюрьмах, проконсультировал Таню и сказал, что магнитофонная запись по закону не является доказательством. И перед Таней встал вопрос: вставать на защиту Даниэля или защищать себя, отказываясь признавать, что это ее голос на пленке. Она спросила совета у матери. Маргарита сказала ей одну только вещь: «Я не вправе за тебя решать: быть тебе диссидентом или нет. Это вопрос твоей совести. Но имей в виду, что встав на этот путь, с него не сходят».

Таня не пошла в диссиденты, но вторая дочь Маргариты вышла замуж за немецкого поэта из ФРГ, Магнуса Энценсбергера, и эмигрировала. Как к этому отнеслась ваша бабушка?
– Она с большим трудом это переживала, они без конца переписывались. Раз в год Маша приезжала – оказавшись за рубежом, она, к удивлению многих, не попала под очарование той жизни и сохранила социалистические взгляды. Пожив в Англии, она понимала, что большинство людей, которые молятся на западную систему, просто не видят ее реальных неприглядных сторон. Маша ценила русский мир и русский образ отношения среди людей. Она очень хотела вернуться.

При этом покончила с собой.
– У нее периодически были тяжелые депрессии. Она с ними боролась. Рядом с телом нашли телефонную трубку: она пыталась позвонить. Бабушка долго не могла поверить в её смерть. Хотя как раз в тот период у них с Машей были конфликтные отношения: Маша не могла принять последний брак Маргариты, её возмущало, что мать вышла замуж за вот такого человека (Игорь Сергеевич Черноуцан, последний супруг Маргариты Алигер, был заместителем завотделом культуры ЦК КПСС. – Прим. ред.). А это была настоящая любовь, у них был длительный роман. Когда у него умерла жена, его сыновья пришли к ней и сказали: «Примите папино предложение, потому что без вас он погибнет». И она на это пошла, хотя было непросто принять на себя роль жены и хозяйки – она была абсолютно не бытовым человеком. Для нее было трагедией, что Маша этого не приняла. У них испортились отношения. Маша несколько лет не приезжала в Россию. Приехала только перед самой своей гибелью, ненадолго. Тело привезли сюда хоронить. Маргарита в это время уже плохо видела. У нее была дистрофия сетчатки. На похоронах она всю дорогу не видела, кто лежит в гробу. Она потеряла трех любимых мужчин, а потом – всех своих детей: мальчик Дима умер от туберкулеза в младенчестве, моя мама умерла в 33 года, и вот тогда погибла Маша.

Сама Маргарита Алигер погибла из-за плохого зрения?
– На самом деле, смерть её была физически лёгкой. Мы жили в Переделкино: бабушка, я и мой сын. Она вечером пошла к соседям и упала в канаву, чуть-чуть не дойдя до их дома – там я увидела её лежащую. Шея оказалась сломана: смерть была моментальной. Дальше мы всю ночь не могли отправить тело в морг. К нам приезжали то скорая помощь, которая не забирала его без милиции, то пьяный милиционер, который в принципе отказывался что-либо делать. Вся эта система в перестройку не работала.

Советский человек дома и на работе бывал разным. Как в приватной обстановке Маргарита Алигер относилась к достижениям социализма?
– В ней было какое-то понимание, что не случилось того, за что они боролись. При этом она была очень благодарна судьбе, ощущала себя таким бравым, настоящим патриотом. В ней было желание служить. В 30-е годы, когда она участвовала в первом съезде писателей и получила премию за свои стихи – пришло абсолютное понимание своей востребованности. Так что, думаю, вот это её потрясение падением советской системы было совершенно искренним.