Издатель Илья Бернштейн создает книги с дополненной реальностью – берет советские тексты, например, «Приключения капитана Врунгеля» или «Денискины рассказы», и добавляет к ним комментарии от очевидцев тех событий. В интервью Jewish.ru он рассказал, кому нужна 3D-литература, зачем разыскивать узников концлагерей и почему в России так популярна диссидентская литература.

Как-то вы сказали, что не делаете книги ради денег. При этом можно оставаться успешным?
– Я считаю, что можно выстроить свою карьеру так, чтобы иметь возможность принимать решения, не продиктованные финансовыми обстоятельствами, и при этом оставаться «в бизнесе». Для этого много чего нужно. Например, не иметь никаких обязательств – у меня нет арендуемого помещения, практически нет сотрудников на зарплате. Книжки я делаю сам – умею и верстку, и сканирование с цветоделением, выступаю и как художественный, и как литературный, и как технический редактор. Я не претендую только на совсем специальные вещи, вроде иллюстраций или корректуры. Ну, а отсутствие обязательств рождает свободу выбора.

Вы активный участник развития нон-фикшн литературы и наблюдаете это явление вблизи. Как она изменилась за последние годы?
– Выставка «Нон-фикшн» выросла в прошлом году на порядок, во всяком случае, детский ее раздел. Пришли новые люди, пришёл новый куратор детской программы Виталий Зюсько и сделал необычайно насыщенную культурную программу, в том числе и визуальную. Если бы я не стоял за прилавком, то каждый час сидел бы на каком-то новом мероприятии. В массе своей очень качественные издательские мероприятия – например, выставка иллюстраций, организованная Российской детской библиотекой. Все предыдущие годы эта деятельность была сконцентрирована вокруг коммерции. Вообще, выставка была наследием 90-х – просто ярмарка, куда люди приходят, чтобы купить книжки подешевле, а всё остальное – побочно. В 2017 году это, по-моему, впервые изменилось. Что касается собственно книгоиздателей – люди достигают успеха. В 2016 году был мегахит – книжка «Старая квартира», которая вышла в «Самокате». Ее сделали всего два человека – автор Александра Литвина и художница Анна Десницкая. Вокруг этой книги крутилась вся выставка. В прошлом же году выставка крутилась вокруг детской литературы в целом, а не одного издания или издательства.

Наше «новое» детское книгоиздание возникло вокруг нескольких поездивших по миру молодых женщин, мам, которые решили издавать здесь, для российских детей, книги, которых те лишены. Это была очень здравая во всех смыслах идея, но очень трудное дело. Издательствам «Самокат», «Розовый жираф» и прочим пришлось буквально пробить эту стену – даже не столько товароведческого непонимания и незнания, сколько родительского. Было переведено, издано и локализовано множество книг, давших толчок русской подростковой прозе. И она сейчас на большом подъёме. Посмотрите на «Нон-фикшн»: в разы выросло число русских современных подростковых и детских книг. И прозы, и поэзии, и собственно нон-фикшна. Там, где раньше были – условно – только Артур Гиваргизов и Михаил Яснов, теперь трудятся десятки человек. «Самокат» в этом году сделал «выставочное событие» вокруг Нины Дашевской – это очень хорошая и совершенно «местная» проза. Боюсь по забывчивости обидеть знакомых авторов, поэтому не буду перечислять. То же и в поэзии – на выставки «презентовалась», например, Настя Орлова. Совершенно замечательна Маша Рупасова – это уже современные русские поэты из-за рубежа. То, что всегда, особенно в провинции, «через губу» спрашивают смотрящие телевизор люди: «Ну, а где наше-то? Русское где?» А вот оно.

При этом бумажная книга сегодня едва ли не предмет роскоши. Ваши «Денискины рассказы» я видела за 900 рублей.
– Гримасы реальности книгопродаж: отпускная её цена – 370 рублей. Я не говорю, что это жадность, но ситуация действительно безумная, когда на товаре «три конца» делается. Я немножко езжу по стране, могу поделиться наблюдениями. Могу сравнить покупательское поведение в Москве, Питере и Екатеринбурге, например. В Москве люди приходят на «Нон-фикшн» с подготовленными списками. Они читают всякие топы, «10 книг, без которых дальнейшая жизнь теряет всякий смысл». Они распечатывают эти списки с номерами стендов и маленькими иконками-обложечками на этих листах. В общем, люди приходят покупать. Тех, кто приходит поглазеть – не так много. Если это Питерский книжный салон, то туда 80% посетителей являются в целях самопрезентации. Те, кто приходят за книгами с ребенком, говорят ему: «Выбери книгу, но только одну». Вторую, если и возьмут, то незаметно от него, в качестве подарка, про запас. В Екатеринбурге же и вовсе разведут руками: «500 рублей?!» Там есть, конечно, подвижники. Я бывал в школьных библиотеках, где довольно убедительно выглядит полка новых поступлений. Там как раз актуальные московские книжки, но куплены они на личные деньги библиотекаря. Я знаю, как происходит закупка книг в школьной библиотеке: книги поставляет централизованная сеть только в результате тендера, обычно это самые дешевые издания. Скажем, если стоит задача купить «Денискины рассказы», то купят самые дешевые, какие есть на рынке, просто в соответствии с законом о государственных закупках. Иное может появиться либо в частной школе, где есть специальный бюджет, выделяемый на библиотеки, либо в государственной школе, если это делает сам библиотекарь. Спрашиваешь у такой тетеньки-библиотекаря с зарплатой 12 тысяч рублей в лучшем случае: «Как это вообще возможно?» А она: «Ну, что же, дети не прочтут этих книг?» Библиотекарши могут быть разного возраста, не важно, это корпоративная этика. Я с этим сталкивался не единожды.

Какие из своих проектов вы могли бы назвать самыми успешными?
– «Исторических», «советских» книг с разного рода комментариями я в общей сложности выпустил около 30 штук. И самые успешные – «Три повести о Васе Куролесове», «Приключения капитана Врунгеля», «Рыцари и ещё 60 историй (Денискины рассказы)». Сейчас еще неожиданно успешна книга «Дорога уходит в даль. Комментарии». Вот эти четыре книжки в моем собственном рейтинге, и они же – лидеры продаж. С «Самокатом» у нас еще были интересные совместные работы – серия «Родная речь», например, книг «Как это было», в которой уже была развитая система комментирования. Развитая в том смысле, что я искал иные, неакадемические способы объяснения пережитого. Например, в «Как это было» вышел дневник Маши Рольникайте «Я должна рассказать». Маша – легендарный человек, она прошла Вильнюсское гетто, два концлагеря, всё это время ухитрялась вести дневник и смогла сохранить эти записи. Дневник её неоднократно издавался, но оставался, в общем-то, специфически еврейским чтением. А хотелось расширить круг читателей, вывести книгу из этого «гетто». Мы поехали в Литву и прошли по всем местам, описанным в книге, с бывшей узницей гетто, а потом бойцом партизанского отряда Фаней Бранцовской. На тот момент Фане было 93 года. Мы записали ее рассказы об этих местах, мы также беседовали с самыми разными современными литовцами и литовскими евреями про Холокост, про участие литовцев в Холокосте, про ту роль, которую Холокост сыграл и играет в жизни послевоенной и современной Литвы. Там было снято 24 маленьких видеофильма, и в книге были QR-коды и линки на них. Получился такой развернутый видеокомментарий. Сейчас широкое внимание к этой теме смогла привлечь Рута Ванагайте своей книгой «Наши» и дальнейшими выступлениями – она тоже вполне героический человек. А тогда, два года назад, мне не удалось привлечь внимание ни одного русскоязычного ресурса к теме Холокоста в Литве, хотя материал был готов и оригинален. Зато нам удалось сделать вполне универсальную, понятную не только еврейским детям книжку, у которой сейчас заканчивается второй тираж. То есть с коммерческой точки зрения она вполне успешна и хорошо продается в обычных магазинах.

Названные книжки – это книги советского периода с современными комментариями. Кто их аудитория, для кого они?
– Это взрослая серия. Я начинал в «детской» области, и мне в ней удобнее всего. Но если говорить о ярмарке Non-fiction, то это книги для второго этажа, где выставляются «взрослые», а не для третьего, «детско-подросткового». Это покупают люди, знающие, кто такие Лекманов, Лейбов и Денис Драгунский, понимающие толк в комментировании. Они покупают для себя, а не детям.

В последние годы как будто вновь популярна литература «оттепели», ностальгические истории и книги о военном детстве. С чем связана эта тенденция?
– Моя серия «Родная речь» так и определяется – ленинградская литература «оттепели». В этом сегменте детского книгоиздания мы были в числе первых. Военное детство – это серия «Как это было?». Это не одна книжка – в каждом случае не меньше десяти. Я руководствуюсь сугубо эстетическим критерием. В литературу «оттепели» вошло поколение писателей, отрицающих советский и особенно сталинистский дискурс. Отрицание было даже не столько на политическом уровне, хотя зачастую это были дети репрессированных родителей, сколько на уровне эстетическом: поколение «Бродского и Довлатова», а в моем случае – Битова, Попова, Вольфа, Ефимова. В русскую литературу пришел, или вернулся, условный «хемингуэй» с «ремарком». Можно сказать, что это было тотальное отрицание советского литературного опыта – по художественным соображениям. И эти люди, вполне «взрослые» писатели, не имея возможности публиковаться, пришли в детскую литературу, где было посвободнее в цензурном отношении. Будучи нон-конформистами, они, не снижая требований к себе, стали писать для детей так, как писали бы для взрослых.

С другой стороны, на Западе произошли очень важные изменения. И они были как-то вовремя в силу «оттепели» сюда перенесены. На уровне детской литературы – Линдгрен, на уровне подростковой – Харпер Ли, Кауфман, Сэлинджер. Все это довольно сконцентрировано появилось в нашей стране меньше чем за 10 лет. И это тоже оказало существенное влияние. Потом педагогическая дискуссия была необыкновенно важная. То, что делала Вигдорова, Кабо – о новых отношениях между родителями и детьми, между учениками и учителями. Разрушение жесткой иерархии, представление, что ребенок может быть более интересным, глубоким и тонким человеком, нежели взрослый, что в силу этого в споре со старшими именно он может быть прав. Вспомним хотя бы «Девочку на шаре» или «Он живой и светится» как примеры новых иерархий. Затем были возвращены в литературу очень важные «репрессированные» книги. «Республика ШКИД» – это достижение предыдущего литературного пика. Во времена «оттепели» стали издаваться книги, отсутствовавшие десятилетиями. То есть это было время, когда, как в известной метафоре, как будто разморозилась дудочка, в которую безуспешно дудели зимой, но которая сохранила всё это «дудение». Пример – книга Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль». Это, мне кажется, один из главных «оттепельных» текстов, написанный 75-летней, прежде совершенно советской писательницей.

Стоит ли ожидать ещё каких-то переизданий выдающихся образцов детской советской литературы, скажем, «Тимура и его команды»?
– Я вот его готовлю как раз. Гайдар – это сложная история, потому что у него есть необыкновенно плохо написанные книги, как «Военная тайна», например. И они входят в тот же канон. Они бездарны литературно, немыслимо фальшивы этически. При очевидной одаренности автора. Вот как это все сделать? Тут у меня есть этический барьер. То есть к Гайдару мне сложно с холодным носом подойти, именно в силу того, что у него гадкого и вредного навалом, на мой взгляд. А вот «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика», «Голубая чашка» – это интересно. Понять, как про это рассказать без натяжек, не испытывая дискомфорта, я пока не могу, но собираюсь сделать это в наступившем году.