Доктор философии Еврейского университета в Иерусалиме Виктор Радуцкий перевел с иврита на русский и украинский языки 12 романов израильского писателя Амоса Оза, с которым его связывала долгая дружба. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он объяснил, почему Амос Оз был на самом деле великим русским писателем.

Вы стали голосом Амоса Оза на русском языке. Скажите, какой была ваша первая мысль, когда вы узнали о недавней кончине Амоса Оза, и что испытали в тот момент?
– Моё ощущение можно описать всего в двух словах: жизнь рухнула. Незадолго до его смерти мы говорили по телефону, планировали встретиться. О том, что Амос Оз ушел, я узнал не сразу. Мне позвонил мой старший друг профессор Вольф Абрамович Москович и рассказал о случившемся. Я рухнул на месте.

Расскажите о вашей первой встрече с Амосом Озом. Как вы стали переводчиком его книг?
– Мы познакомились примерно в конце 1981 года – через пять лет после моей репатриации в Израиль и незадолго до начала Ливанской войны. Я тогда служил резервистом, но продолжал интенсивно учить иврит, потому что мне очень хотелось чувствовать и ивритскую литературу, и в особенности поэзию. И в один прекрасный день мне дали прочесть очерк Амоса Оза о Бейт-Шемеше из его серии «Тут и там на земле Израиля» (особое внимание в этих публицистических заметках Оза уделялось израильско-палестинскому конфликту в политическом контексте 1980-х годов. – Прим. ред.). Я пришел от этого очерка в восторг: не верилось, что люди вот так берут и пишут! И для меня достали телефон Амоса Оза, который тогда жил в кибуце Хульда.

Легко дозвонились?
– Когда я позвонил первый раз, мне сказали, что Амос работает в поле. Позвонил во второй раз – он в тот момент преподавал в школе при кибуце. Я дозвонился только с третьего раза. В тот день, к слову, Амос был дежурным по столовой. В конце нашего недолгого разговора он пригласил меня приехать к нему в кибуц.

Как прошла встреча?
– Я прибыл к нему с магнитофоном и с его разрешения записал наш разговор. Затем я послушал запись дома и составил заметки – в чём я с Амосом не согласен в той картине мира, которую он обрисовал в очерке о Бейт-Шемеше и политических спорах вокруг него. Через месяц мы снова встретились, и Амос увидел эти заметки. «Что это?» – спросил он. «То, в чём мне трудно с тобой согласиться», – ответил я. Амос поднялся. Я тоже встал. Он подошел ко мне, посмотрел в глаза, положил руки на плечи и сказал со своей неотразимой улыбкой: «Ты со мной не согласен. И это замечательно! Представь, какая скука царила бы в этой комнате, если бы мы были во всем согласны. А вот у Набокова, между прочим…» И он стал мне читать статью Набокова об «Анне Карениной» – начался литературный диалог, после которого мы никогда больше не касались политики.

А через какое-то время я перевел одну главу из «Тут и там на земле Израиля». Перевод попал в Париж, где его напечатал журнал «Континент». Публикация имела резонанс, и меня попросили перевести короткую прозу Амоса. Я выбрал новеллу «До самой смерти». В «Континенте» этот текст так и не вышел, но через Оза он попал к выдающемуся литературоведу и переводчику русской литературы Исайе Берлину. Впоследствии Амос рассказал, почему решил отправить мой перевод Берлину: «Я подумал, что Виктор – инженер-электроник, переехавший в Израиль, преподающий в научно-техническом колледже и никогда раньше не знавший иврита, а тут перевод текстов на иврит! Как это сочетается?»

Исайя Берлин прочел текст и написал Амосу, что это мастерская работа: «Этот человек предназначен быть твоим переводчиком». Амос Оз был жутко обрадован и тут же по телефону сказал мне, что этот текст обязательно будет напечатан в Москве. Это был 1986 год. А в 1991 году так и случилось (роман «До самой смерти» был напечатан в журнале «Знамя». – Прим. ред.). Оз оказался пророком.

Незадолго до своей смерти Амос Оз удостоился российской литературной премии «Ясная поляна» в номинации «Иностранная литература» за роман «Иуда». Как по-вашему, почему Оза полюбили в России? Он нашел какие-то особенные слова и интонацию, созвучные российским читателям?
– Жюри премии «Ясная поляна», объясняя свой выбор, отметило, что хотя роман «Иуда» формально выступает против канонического христианского толкования событий, предшествующих казни Иисуса, в нем проповедуются высокие моральные ценности и поднимается проблематика, которая понятна и в Израиле, и в России, и в любой части света.

Но это только одна сторона! В 80-е годы я перевел книгу Оза «Черный ящик», а в предисловии к ней описал один из наших с Амосом разговоров. Я в той беседе сказал ему, что, вообще-то говоря, он пишет по-русски. Амос сурово на меня посмотрел и ответил: «Мне надо было промолотиться через эту жизнь, дождаться, пока русских евреев выпустят в Израиль, чтобы они сели и выучили иврит, прочли мою книгу и сказали мне то, что говорил мне мой покойный отец: Амос, ты пишешь по-русски».

А года четыре назад я принес Озу комментарии из российского сегмента интернета о его книгах, где одна дама написала: «Какой ивритский писатель?! Это наш, русский человек! Только посмотрите, как он описывает все эти душевные томления и колебания!» Когда я это Амосу показал, он рассказал мне о статье одного критика из Германии, где также говорилось, что Оз – русский писатель, который живет в Иерусалиме и почему-то пишет на иврите.

На встрече с журналистами, посвященной вручению Озу премии «Ясная поляна», ему задали вопрос: «Как такое возможно, что вы пишете русские книги, но не знаете русского языка?» Он ответил: «Почему же! Я знаю ритм русского языка, его темперамент, его музыку. Единственное – со словами пока плоховато». К слову, Амос сам не раз писал, что все его книги своими корнями уходят глубоко в почву русской литературы, поэтому неудивительно, что он оказался «своим» в России.

Видите ли вы в России писателя, которого можно было бы по стилю сравнить с Амосом Озом?
– Однажды я рассказал ему про Андрея Платонова, и выяснилось, что он, хоть и много о нем слышал, но никогда не читал. Тогда я принес ему «своего Платонова» – издание с параллельным текстом на русском и английском языке. Оз его прочел и сказал мне: «Я чувствую, что это великая проза, но по-английски это не то, хотя впечатление производит сильное». Я думаю, что если бы мы таким образом сравнивали писателей – ничего хорошего из этого бы не вышло. Разве в России можно найти второго Диккенса, второго Дюма или второго Вальтера Скотта? Нельзя. Слава Б-гу, в России были и есть свои замечательные прозаики, и каждый из них абсолютно неповторим. Как и Амос Оз абсолютно неповторим.

Кого бы из современных израильских писателей вы бы хотели перевести сегодня?
– Мне бы очень хотелось перевести одну из последних книг Меира Шалева. Также меня занимает Цруя Шалев – двоюродная сестра Меира Шалева. Однажды я написал разгромную рецензию на перевод ее романа, но то, что она делает, мне довольно интересно. Знаете, однажды во время работы над переводом книги Давида Гроссмана «Как-то в бар заходит конь» я сказал Озу, что это прекрасная проза, но мне с большим трудом дается ее перевод. И Амос мне объяснил почему – это проза другого поколения! Я тогда на него посмотрел с удивлением: «А мы что же? Уже в древности?» Улыбнувшись, Амос произнес: «Не волнуйся, я сейчас пишу для тебя прозу».

Об этих его словах – «Я сейчас пишу для тебя прозу» – я рассказал его старшей дочери Фане Оз-Зальцбергер, когда на 30 дней со смерти Амоса мы приехали посетить его могилу на кладбище кибуца Хульда. И она мне сказала: «Подожди. Когда мы чуть-чуть успокоимся, то разберем его папки, и я найду эту прозу. Ты ещё будешь переводить Амоса Оза». И если вы спрашиваете, чего я хочу, то вот вам ответ – я хочу переводить Амоса Оза.

Например, я еще не перевел его роман «И тоже море» – это феноменальный текст! Когда я его прочел, то пришел к Амосу со словами: «Ты знаешь, что это самая лучшая твоя книга?» Он широко-широко улыбнулся и ответил: «Я тоже так всем говорю!» К сожалению, ее почти никто не знает. Потрясающий роман, доказывающий что Амос – это поэт. Поэт, который пишет прозу. Обычно великим поэтам дается проза, потому что во всякой хорошей прозе есть определенный ритм. У прозы Амоса есть этот внутренний ритм, и я его чувствую. Может быть, поэтому я так к нему привязан.