Евгений Розин – генеалог из отдела артефактов Музея истории Холокоста «Яд ва-Шем». В эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал, как исполнил последнюю просьбу освободителя Освенцима и что скрывает надпись на детском ботиночке из гетто.

Как артефакты попадают в ваш отдел?
– Наш отдел собирает связанные с Холокостом предметы и через них рассказывает личные истории евреев, чьи жизни были разрушены и навсегда изменены Холокостом. Большинство предметов нам передают на хранение выжившие в Холокосте или члены их семей, которым эти предметы принадлежали. После того как вещь попадает в нашу коллекцию, она проходит несколько этапов: дезинфекция, реставрация, фотографирование и регистрация в нашей компьютерной системе. Затем я провожу исследование предмета, пытаюсь понять, кто был владельцем артефакта, выясняю судьбу этого человека во время войны и после. Основная выставка, представленная в Яд ва-Шем, не меняется с 2005 года, с тех пор как музей был полностью обновлен. Вместе с этим у нас постоянно проходят временные выставки, куда могут попасть наши артефакты.

К примеру, у нас в коллекции есть детский ботиночек, который принадлежал Хинде Коэн – дочери Дова и Ципоры Коэн, евреев из Литвы, которые в 1941 году попали в Ковенское гетто. Через полгода у них родилась дочь Хинда. В ноябре 1943 года семью Коэнов перевели в трудовой лагерь Алексотас. Днем взрослых отправляли на принудительные работы. Дети в это время оставались с пожилыми людьми в лагере. 27 марта 1944 года, когда взрослые находились на работах, всех, кто присматривал за детьми, вывели за ворота лагеря, а детей погрузили в грузовики и депортировали для уничтожения в Освенцим. Вечером, когда отец и мать Хинды вернулись в барак, они нашли на кроватке дочери только ботиночек и перчатки. В этот же день Дов Коэн вырезал на ботинке «27 марта 1944 года» – он хранил его всю жизнь. В 1960 году Коэны переехали в Израиль, а их внучка после смерти Дова и Ципоры передала этот ботиночек в Яд ва-Шем.

Бывают случаи, когда вы покупаете артефакты?
– Никогда. Это строжайше запрещено во избежание спекуляций. Мы можем только принять в дар. Кстати, недавно нам подарили миниатюрные свитки Торы из блокадного Ленинграда. Их удалось сохранить благодаря тому, что владельцы спрятали свитки в тайнике своей квартиры перед эвакуацией. Когда они вернулись – нашли только голые стены. Но тайник оказался нетронутым.

Всегда ли артефакты попадают к вам от родственников жертв Холокоста?
– Последние годы да, однако в прошлом, порядка 20 лет назад, были случаи, когда артефакты поступали к нам без информации и анонимно. Предмет могли оставить у охранника, передать в музей через знакомых. Так два десятилетия назад к нам попали жетон арестанта и карточка лагерного работника. Когда я начал работать с этими артефактами, у меня перед глазами были только арестантский номер и имя – Хеля. В нашей коллекции я уже видел подобные жетоны и предположил, что они из рабочего лагеря Хасаг Пелцери, находившегося в Польше. Я связался со своими польскими коллегами и попросил у них список узников этого лагеря – всего пять тысяч человек. Я отобрал девушек по имени Хеля, их оказалось 150. В представленном списке не было индивидуальных номеров, поэтому пришлось каждое имя проверить в другой базе, где указывались лагерные номера. Проверка ничего не дала – Хели с таким номером не значилось. После этого я подумал, что, возможно, Хеля – это сокращенное имя от Хелены. Так и оказалось! Хелена Процель! Затем через архив Красного Креста я выяснил, что после войны Хеля переехала в Израиль и проживала в Кирьят-Гате. В похоронном бюро города я узнал, что она умерла в 2007 году. Дальше я вышел на ее родственников, встретился с ними в Холоне, увидел фотографии Хелены. Они ничего не знали о ее лагерном жетоне и впервые услышали о нем от меня.

Сколько всего артефактов находится в вашем отделе?
– Сегодня насчитывается порядка 35 тысяч предметов, начиная от оружия и заканчивая записными книжками и арестантскими робами. Бывают и нестандартные артефакты – например, поздравительная открытка для узника Аушвица, сделанная в виде гармошки. Ее нашел арестант лагеря после освобождения Освенцима, передал ее в какой-то момент нам. На открытке есть имена людей, сделавших такой шикарный подарок на день рождения другу в условиях Освенцима, но нет имени самого именинника. Зато есть название города и дата его рождения, список лагерей, которые он прошел. От этого я и начал отталкиваться в своих поисках. Мне удалось узнать, что адресатом поздравительной открытки был Давид Гольдштейн. Он выжил, в 1946 году перебрался в Израиль и проживал в Тель-Авиве. В похоронном бюро города я узнал, что он умер, не оставив наследников. На этом два года назад мне пришлось остановиться. Однако, когда я готовился к этому интервью, я решил попробовать узнать, были ли у него братья или сестры. В итоге буквально на днях я вышел на его брата! В 1930-х годах он эмигрировал во Францию и женился. У него родилась дочь Сюзанна, которой удалось пережить Холокост. Я нашел ее в Facebook и написал ей письмо. Теперь жду ответа. Надеюсь, что у нее окажутся фотографии Давида, какие-то сведения о нем.

Что вы ощущаете, когда находите владельца артефакта или его родственников?
– Это всегда предельно эмоциональные моменты. Ты как будто возвращаешь память о давно утерянном прошлом. Многие потомки выживших в Холокосте зачастую не знают, что происходило с их родными, так как еще недавно было принято не рассказывать о жизни в нацистских лагерях. Негласно считалось, что если ты выжил, то возможно, был членом зондеркоманды, как-то сотрудничал с нацистами, выжил за счет других.

За каждым из ваших артефактов стоит чья-то судьба. Какая история особенно значима лично для вас?
– Один из самых значимых для меня артефактов – кошелек Йегуды Рубашевского, бойца Красной армии, чей отряд участвовал в освобождении Освенцима в январе 1945 года. Поскольку Рубашевский был единственным солдатом, говорившим на идише, его назначили присматривать за группой из 36 еврейских девушек, которые выжили в лагере. Незадолго до того, как женщины покинули лагерь реабилитации, они сшили для Рубашевского кошелек с его инициалами, а внутрь положили письмо со словами благодарности. Рубашевский был уволен из армии в звании старшего сержанта сразу после победы в 1945 году. За несколько недель до своей смерти в Харькове в 1973 году он попросил свою дочь попытаться выяснить, что случилось с девушками, которых он встретил в Освенциме. Через какое-то время его дочь репатриировалась в Израиль и принесла кошелек в Яд ва-Шем.

Мы начали выяснять судьбу этих женщин, узнали, что все они были депортированы в Освенцим из Венгрии и Закарпатья. Мы также выяснили, что одной из них была Ольга Клайн, вышедшая после войны замуж за Бернарда Крейсмана. Они иммигрировали в Израиль и поселились в Хайфе. Ольга скончалась в 1984 году, однако нам удалось найти ее троих сыновей. Прекрасно помню, как я позвонил сыну Ольги Клайн. Он ничего не знал о ее прошлом. Я рассказывал ему, где жила его мама до войны, как она попала в лагерь. Для меня этот кошелек особенно важен потому, что при самых минимальных данных нам удалось исполнить волю советского солдата, участвовавшего в освобождении Аушвица.

Может быть, еще какой-нибудь предмет?
– Есть очень интересный «кейс» памятного альбома, который принадлежал Ханне Коэн из Праги. Ее родственники, друзья и подруги записывали в него свои пожелания, какие-то добрые слова, афоризмы. Для меня как исследователя было очень важно узнать судьбу тех, кто оставил свои записи в этом альбоме – сама Ханна погибла в лагере Штуттгоф. Так я узнал об Эвелине Ландовой, оставившей в альбоме очень трогательное пожелание любви. Я выяснил, что она прошла все круги ада в лагерях смерти, сумела выжить, вернулась в Прагу и познакомилась там с советским врачом, вышла за него замуж и уехала в Ленинград, а после смерти мужа вернулась в Прагу. Я нашел ее в Facebook, мы списались, я отправил ей фотографию той записи, которую она сделала в альбоме Ханны в 1941 году. Мне было очень радостно знать, что она жива и здорова. Теперь мы с ней на связи, каждый год я поздравляю ее с днем рождения.

Если бы вас попросили рассказать о Холокосте, показав только один предмет, что бы это было?
– Мне кажется, что через один предмет очень сложно сделать вывод о Холокосте, так как каждый артефакт рассказывает историю конкретного человека в конкретной ситуации. Я считаю, что если собрать все 35 тысяч предметов из нашей коллекции, то перед нами предстанут 35 тысяч осколков разбившейся вазы. Только соединяя их друг с другом, мы получаем более-менее общую картину того, что происходило в период Холокоста, в период войны. Поэтому мне сложно выбрать что-то одно.

Прошло 74 года с момента окончания Второй мировой войны. Сегодня кажется, что мы знаем о Холокосте практически все. Артефакты, поступающие в музей, могут рассказать нам что-то новое о Катастрофе?
– До сих пор очень много белых пятен, связанных с Холокостом. Каждый день мы получаем новые сведения. Мы пытаемся упорядочить всю эту информацию и сделать ее доступной для исследователей Холокоста. В настоящий момент мы работаем над классификацией Звёзд Давида, которые вынуждены были носить евреи во время Второй мировой войны. Также мы занимаемся созданием классификации арестантских номеров из всех концентрационных лагерей. Через подобные детали мы помогаем тому или иному человеку узнать, что случилось с его матерью или отцом, в каком лагере он был, какую робу или Звезду Давида носил. Нам важно знать все! Даже то, откуда в концлагере иголки, чтобы пришить арестантский номер.

Текст: Алексей Сурин

Фото интервьюируемого: Элад Загман