Очередной скандал в российской науке – «Диссернет» составил рейтинг ректоров-плагиаторов. В интервью Jewish.ru создатель системы «Антиплагиат» Юрий Чехович рассказал, как фейковые диссертации убивают науку, где еще можно найти хороших ученых и почему бояться восстания машин – абсурдно.

Кажется, именно «Антиплагиат» начал борьбу с некорректным цитированием в российском образовании?
– Безусловно. Западные решения существовали с 1998 года, а в России еще в начале нулевых процветали порталы, торгующие дипломными работами. Они в рунете были в то время популярней порносайтов. В марте 2005 года мы приступили к разработке системы «Антиплагиат» – к сентябрю она была готова, и на нас обрушилась слава: куча интервью, эфиры на федеральных каналах. При этом к концу 2010 года «Антиплагиатом» пользовалось всего 16 вузов в России, это потом он стал быстро набирать обороты. Иван Засурский, завкафедрой новых медиа на журфаке МГУ, был одним из советников тогда еще президента Дмитрия Медведева и заинтересовался вопросом качества научных работ. В сентябре 2012 года Медведев высказался по поводу диссертаций, и пошла волна разоблачений.

Скандал с работой Мединского был, наверное, самым мощным. Но почему вы говорили, что не сторонник шума на эту тему?
– Мединскому с точки зрения заимствований никто претензий не предъявил, претензии заключались в том, что его работа не была научной. Я против скандалов с копанием в прошлом. Наверное, в идеальном мире я должен быть «за» – всех вывести на чистую воду, разоблачить, плагиаторов уволить. Но я прекрасно представляю себе масштабы фейковых диссертаций в нулевые годы. Вторая половина нулевых – это более 30 тысяч диссертаций в год. Разобраться с этими архивами ни у кого возможности нет. Можно действовать, как «Диссернет» – брать диссертации публичных людей и устраивать скандалы. Кстати, уважаю поступки людей, которые после разоблачения приняли решение отказаться от своих степеней. В 2013 году это сделал, например, Алексей Комиссаров – между прочим, руководитель департамента науки, промышленной политики и предпринимательства правительства Москвы. Совсем недавно с подачи «Диссернета» отказался от степени доктора экономических наук политик Дмитрий Некрасов. Но это единицы, в остальных случаях скандалы приводят к мощному противодействию, потому что у большинства фигурантов есть административный ресурс.

Зачем чиновнику учёная степень?
– На некоторых позициях есть неявные требования иметь ученую степень, есть организации, в руководство которых без степени не войдёшь. Но важно другое – это считается почётно. В какой-то момент это было распространено – подарочная ученая степень. Представьте себе картину: приезжает чиновник в такой-то вуз или НИИ, и ему там говорят за банкетом: «Что же вы такой умный, молодой, красивый и до сих пор не кандидат?» «Да вот как-то все не с руки», – отвечает он. «Нет проблем. Три статьи, приезжаете, защищаетесь, потом банкет, ещё полгода и вы – кандидат наук!»

Ситуация постепенно меняется?
– До этого, правда, еще далеко. Я думаю, что нужна амнистия: все, что написано до какого-то условного дня, мы не трогаем, а после правила меняются, их важно объявить и честно по ним играть. Если вы покупаете научную работу, то должны понимать, что ответственность будет серьезная – лишение права на профессию. Это западная практика, причем у них она без срока давности – он истекает только со смертью автора или с окончанием его профессиональной деятельности. У нас же люди с фейковыми дипломами лечат, дают образование, строят мосты, дома, принимают решения в Госдуме. Общество предоставило им это право на основе их зафиксированной на бумаге квалификации, но какое качество их работы? Могут ли они этим заниматься? Корректность цитирования – это вопрос научной этики, основная её цель – защита целостности профессионального сообщества. Это способ не пустить к себе того, кто понизит его качество. И если этот механизм не работает, наука и образование рушатся изнутри.

Как вы оцениваете свой диплом, полученный на факультете управления и прикладной математики МФТИ в 1999 году?
– С самого начала я понимал, что поступаю в самый крутой вуз, с этим осознанием я прошел весь институт и иду дальше. Мне учиться было сложно, это был прыжок выше головы. В течение первых трёх лет там давались очень мощные, базовые курсы физики и математики, и только на старших курсах мы подключались к работе кафедр. Скучать было некогда – если в течение семестра ты не работал, то надо было обладать немыслимым талантом, чтобы сдать всё. В физтехе доля москвичей была небольшой, я даже не помню, чтобы кому-то родители помогали, как-то сами студенты вылетали и восстанавливались. Но институт меняется, ушли факультеты, образовались школы. Было несколько звоночков, что студент в нынешней системе физтеха уже не является главным интересом института. Идет общая погоня за какими-то показателями, цифрами и рейтингами. Сейчас я уже работодатель, и когда приходит выпускник физтеха, мне всегда легко его понять по нескольким вопросам. Физтех – это всё ещё элитное образование, но сегодня мне больше нравятся те, кого готовит Высшая школа экономики.

Что вообще думаете о молодежи в науке?
– Они более конкретны. Наверное, это то, чего не хватало нам. Они лучше считают варианты, вообще лучше принимают решения. Буквально садятся, выписывают на бумажке или в планшете «За и против», рассматривают, что будет, если. И чаще всего находят решение очень приличного качества. Чуть страдает романтика – хочется эмоциональной составляющей, ее сейчас меньше. Но все-таки мне кажется, что лучше, когда решения принимаются взвешенно. Современные студенты меньше занимаются чем-то из интереса, они все время задают вопрос: «Какую пользу мне принесет это знание? Как я его применю? Почему буду стоить дороже?» Они более рациональны.

Сейчас заметно меняется качество образования, например, в медицине. В прикладной математике что-то поменялось?
– Думаю, изменений меньше, чем в медицине. Я недавно был на Всероссийском конгрессе по критической медицине. Приятно видеть тысячи осмысленных глаз, и очень ценно, что маститые учёные, академики РАН в своих выступлениях признают какие-то прошлые заблуждения и предлагают их корректировку. Хотя медицина прогрессирует колоссальными темпами, опять же, благодаря возможности всё посчитать. Достижения и новшества последнего времени – это математика. Математические модели позволяют просчитывать эффективность лекарств, качество товаров, они причастны к любому успеху сегодня. И главная тенденция, которая есть в современной прикладной математике – глобализация исследований. Раньше результат можно было получить в одиночку, а сегодня – пока ты будешь его получать один, коллектив тебя обойдёт. Выросла роль данных в исследованиях. Раньше главное, что у тебя было – идея. Сейчас важно показать, как твоя идея работает на данных, и если она ими подтверждается – хорошо, а если это просто игры разума, то пожалуйте в фундаментальную математику.

Проблемы очевидные есть с математикой?
– Несмотря на все успехи, в основном, что мы имеем – это куча крутых устройств, которые делают миллиарды операций мгновенно, и люди, которые не в состоянии правильно посчитать проценты. Сам термин «прикладная математика», как мне кажется, забыт. Не то что обидно, а просто боязно, что затаскают термины типа «искусственный интеллект» – создадутся избыточные ожидания, и повторится история с нанотехнологиями, когда от них ожидали роста производства, появления новых материалов, а в итоге – почти ничего. Теперь у нас над прикладной математикой развешивают флаг с надписью «Искусственный интеллект». Смешно слышать, как обсуждают угрозы вроде «машины захватят власть, начнут стрелять ракетами и за человеком гоняться». Для фантастического фильма – это нормально, но когда подобные образы эксплуатируют члены правительства, появляется ощущение, что люди потеряли связь с реальностью. Единственная угроза, которую представляет искусственный интеллект – утрата привычки жить без него. Вот отключились лифты в небоскрёбе, и что?! При этом однозначно уже есть сферы, где влияние искусственного интеллекта куда выше человеческого – к примеру, финансовые торги. Это прошло незамеченным, но без роботов там делать уже практически нечего. Роботы давно друг с другом взаимодействуют на этом рынке и даже ведут свои войны, и никто об этом пока не кричит. И криптореволюции пока так и не случилось.