Американский профессор Марат Гринберг изучает книжные полки советских евреев. В интервью Jewish.ru он рассказал, как в СССР учили иврит по уголовному кодексу, что евреи искали в книгах Фейхтвангера и где находили факты про Холокост.

Как вы исследуете книжные полки советских евреев?
– Мне близок подход Осипа Мандельштама, рассказывающего в «Шуме времени» о книжном шкафе родителей. Он называет его «геологическим напластованием», в котором можно производить раскопки. Это же пытаюсь сделать и я – возродить, воссоздать то, из чего состояло еврейское советское самосознание. Это были книги русской и советской литературы, в которых отражалась еврейская тема. Сюда можно отнести даже детскую литературу: автобиографию Самуила Маршака или, например, «В начале жизни» и «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля – последняя книга была написана в 30-е годы, но продолжала оставаться очень популярной и в эпоху после смерти Сталина. Я вот сам заново открыл для себя Константина Паустовского – культового, популярнейшего писателя. Моя бабушка восхищалась им и даже написала ему письмо в начале 60-х. Он не был евреем, но дружил с Бабелем, Ильфом, Рувимом Фраерманом и некоторыми другими еврейскими фигурами. Вот почему в его автобиографии есть многое, связанное с еврейской темой в России и до, и после революции. Понятно также, что на книжной полке советского еврея были и книги о Холокосте.

В каком-то зашифрованном виде? Ведь в СССР о Холокосте говорить не любили.
– Недавно работал над книгой Маши Рольникайте «Я должна рассказать». Её часто сравнивали с Анной Франк, так как она вела дневниковые записи на идише в Вильнюсском гетто. Книга сначала вышла на литовском, а в середине 60-х – на идише и русском. Это было исключительное издание, опубликованное действительно в суровое время. Холокост, судьба евреев во время войны преподносится читателю совершенно открыто. Пытаюсь представить, что означало для советского еврейского интеллигента читать такую книгу. В нашей семье издание занимало особое место, там на заглавной странице выведено рукой моей бабушки: «Последняя книга, которую читала мама 26 апреля 1966 года». Речь идет о моей прабабушке, ушедшей из жизни в 1966-м.

Какие книги были еще у советских евреев?
– Переводы с идиша и иврита. Буквально в каждом советско-еврейском доме, начиная с конца 50-х, имелся шеститомник Шолом-Алейхема. Особое место занимали и романы Лиона Фейхтвангера, я их вообще называю советским еврейским писанием: с их помощью и формировалось «я» советского еврея, помню на примере собственной семьи. Были и книги, в которых не так ярко выражена национальная тема ­– например, произведения Юрия Трифонова. Он был наполовину евреем, но завуалированно еврейская тема проявляется у него очень сильно. Пишу и о братьях Стругацких, потому что меня занимает, как советские евреи читали между строк, угадывали подлинное, закодированное содержание текстов. Например, книга «Реакционная сущность иудаизма» Шахновича преподносилась в духе научного атеизма. Но если мысленно вычеркнуть всю цензуру, весь официальный жаргон – там масса уникальной информации. Или вот, скажем, книга Арона Вергелиса, главного редактора «Советиш Геймланд», она называлась «16 стран, включая Монако, путевые очерки». Автор должен был угодить советским цензорам, «не сболтнув лишнего», но все равно умудрился передать огромное количество ценных, любопытных, важных и интересных фактов. Однако, конечно, чтобы разглядеть скрытое, нужны были определенные навыки.

Встречались ли вам книги, где обложка одна, а содержимое – совсем другое, на тот момент запрещённое?
– Обнаружил их в период активной архивной работы в Москве, да. Мне попался журнал «Новый мир» за декабрь 1962 года, внутри которого пряталась библейская Книга Исхода – Шмот – на иврите. А ещё был учебник по ивриту и «История евреев» Шимона Дубнова, облаченные в «Советский уголовный процесс» 1951 года. Насколько этот камуфляж был распространен среди евреев тех лет – сложно ответить точно, но подобная тенденция имела место.

Что же в это время читали евреи США?
– На 50–60-е годы прошлого века пришелся расцвет американской еврейской прозы. Тут следует упомянуть Бернарда Маламуда, Филипа Рота и Сола Беллоу, выросшего в русскоязычной семье. В какой-то мере то, что они делали для еврейского читателя, сопоставимо с ролью Бабеля и Эренбурга. Для наших заокеанских собратьев имели тогда большое значение и переводы с идиша Шолом-Алейхема, и исторические романы. Вспомним хотя бы Говарда Фаста или того же Фейхтвангера, который жил и умер в Лос-Анджелесе.

Вы родом с Украины, но сейчас преподаете русский язык и гуманитарные науки в портлендском Рид-колледже. Давно переехали в США?
– Мои корни с Подолья, из городов Каменец-Подольский и Хмельницкий, это известные места еврейской истории. В Америке оказался в 16 лет, когда моя семья эмигрировала. Рос в советском еврейском доме интеллигентов: мама – учитель музыки, отец – экономист, дедушка – юрист, бабушки – филологи. Одним словом, достаточно репрезентативная семья.

Как относятся к вашим исследованиям о советских евреях в Америке?
– Я – часть академического мира. И нужно сказать, что сфера русской, советской иудаики – достаточно развитая в Америке область. Я поддерживаю контакты с исследователями в Израиле, Европе и России, нахожусь в кругу друзей и единомышленников, общаюсь с большим числом коллег, студентов и аспирантов.