«Только на свадьбах я не играл»

В интервью Jewish.ru саксофонист Леонид Сендерский рассказал, как играет свой «еврейский джаз» в монастырях и почему в Израиле не понимают анекдоты из Одессы.

В 2011 году вы переехали с семьей из России в Израиль. Как это отразилось на вашем творчестве?
– В нем появилось еще больше еврейских интонаций. То есть и в Санкт-Петербурге я со своими группами Fresh и «Ничей квартет» исполнял, безусловно, «еврейский джаз» – многие наши композиции имели очень чёткий восточный колорит. Из-за этого я, кстати, испытывал всегда некое внутреннее противоречие – вроде как странно в России выходить к публике с «еврейской» программой. В Израиле этот момент исчез совсем. Но что интересно, теперь я чувствую себя здесь, наоборот, европейским музыкантом, ну то есть мое понимание музыки – более европейское, чем у местных коллег.

До пандемии у меня была насыщенная концертная программа: с разными музыкантами мы играли иногда в джаз-клубах, а иногда и в монастырях. На свадьбах вот только в Израиле я никогда не играл. Зато несколько раз участвовал в иерусалимском фестивале «Глобус-джаз». А в конце февраля мне удалось отметиться на всемирно известном джазовом фестивале Red Sea Jazz Festival, который проходит в Эйлате. Совместно со струнным квинтетом мы представили новый альбом Blues Mizrahi – на этот раз у нас получилась ни на что не похожая смесь джазовой и классической музыки, при этом еще и полная еврейских звучаний.

В чем в принципе отличие джазовой музыки от классической – в возможности импровизации?
– Совершенно верно, джазовые музыканты постоянно импровизируют, классические же – исполняют произведения по нотам, написанным ранее. Но уверяю вас, тот же Сергей Рахманинов – композитор, пианист, дирижер – отлично импровизировал. Многие классические композиторы – просто бешеные новаторы своего времени и, по сути, джазмены. Конечно, официально это не называлось джазом, ритмически здесь – совершенно другая эстетика, но с точки зрения импровизации я назвал бы их именно джазменами. Но и про джаз хочу отметить, что сегодня ему учатся в консерваториях. То есть во многом это технология, а не магия, точно так же важно знать теорию, гармонию и ритм.

Чему и где учились вы?
– Вообще я из музыкальной семьи: папа сам освоил фортепиано на любительском уровне, дедушка был профессиональным военным музыкантом, играл на тубе. Свою карьеру музыканта я начал в 11 лет, пел в хоре мальчиков при Большой хоральной синагоге в Санкт-Петербурге, был там солистом. Мне уже тогда очень нравилось звучание иврита и идиша, хотя я почти и не понимал текстов. Но, к сожалению, после мутации голоса я уже не смог петь, как раньше. К счастью, мой друг из хора еще и на скрипке играл, а его папа – Игорь Свердлов – преподавал саксофон в музыкальной школе в двух шагах от моего дома. Я начал у него заниматься и вскоре выиграл несколько конкурсов. Это помогло мне поступить в училище им. М.П. Мусоргского к очень известному российскому педагогу по саксофону Геннадию Гольдштейну. Именно с ним я начал серьезно учиться джазу. Поначалу ориентировался на классиков, заслушивался Чарли Паркером, а потом стал искать свой путь.

Через несколько лет я выиграл стипендию на годовое обучение в датской Ритмической консерватории в классе американца Марка Бернстайна. С ним ко мне тогда пришло ощущение свободы в музыке, я научился раскрепощенной музыкальной импровизации. Потом вернулся в Петербург, закончил Университет искусств. Можно сказать, учился сам у себя, поскольку с третьего курса здесь же преподавал саксофон. В итоге и диплом о высшем образовании получил, и как педагог реализовался. В 2010 году мы с друзьями организовали фестиваль «Джаз во дворце» – красивое было мероприятие, концерты проходили в роскошных хоромах Шереметевского дворца на Фонтанке.

Каковы ваши планы на ближайшее время?
– Год назад я записал в Португалии два альбома с известными португальскими музыкантами – Theo Pascal и Carmen Souza. После совместного концерта в Израиле мы должны были снова встретиться в Европе и продолжить работу, но в наши планы вмешалась пандемия. Очень жду, когда границы снова откроются. Пока же совершенствую свою авторскую программу со струнами, с которой выступал зимой на джазовом фестивале в Эйлате, и собираю идеи для концертов с участием органа и саксофона – это весьма редкое, нестандартное инструментальное сочетание. А вообще у меня есть мечта – провести после пандемии совместный российско-израильский фестиваль джазовой музыки.

Есть ли что-то, что поразило вас больше всего за годы жизни в Израиле?
– То, как сильно отличается культура еврейской диаспоры и израильтян. В понимании жителей России, скажу даже шире, постсоветского пространства, еврейство – это обилие одесского юмора и грустных песен на идише от сестер Бэрри. Но все это способны понять только люди с культурным кодом из СССР, никакой связи с еврейским государством у этого фольклорного пласта нет. Израиль – плавильный котел из массы этносов, здесь собраны люди со всей планеты, и все они принесли сюда свои личные представления о жизни и мире. Иудеи из Эфиопии, Ирака, Марокко, Франции, Германии, Испании и США образуют в стране четырех морей мультикультурное общество. Вот к этому другому, необычному пониманию еврейства мне пришлось привыкнуть.