Вместе с Антоном Носиком он стоял у истоков русского интернета и придумал «Яндексу» слоган «Найдётся всё». В интервью Jewish.ru Арсен Ревазов рассказал, как доил коров и полол кактусы, а также зачем пишет песни на стихи Генделева и Мандельштама.

В начале года – персональная выставка в Третьяковке. Потом в США решили издать ваш давний роман «Одиночество-12» на английском. И вот сегодня у вас вышел дебютный музыкальный альбом. Хороший был год, получается? И кто вы все-таки – фотограф, музыкант или писатель?
– Год был странный очень – для всех и для меня. Из-за коронавируса, конечно: я им, собственно, болел. Причем, судя по всему, два раза. Один раз в такой относительно заметной форме. Другой раз – скрытно, я его выявил случайно по результатам антител. В общем, наверное, один из самых сложных годов. Но вот он еще не кончился, так что подождем его оценивать.

Что касается того, писатель я, или фотограф, иль музыкант, то ответить тут просто. Ровно в ту секунду, когда я сажусь за компьютер и пишу очередную главу, я совершенно точно писатель. Полностью, я весь там нахожусь. Когда у меня камера в руках, я выезжаю куда-то с рюкзаком в 20 килограммов, со штативами – я, безусловно, арт-фотограф. В ту секунду, когда у меня группа, гитара, мы в студии, репетируем, то вот тогда я музыкант.

Для первого альбома «Бабочки и танки» вашей группы «Яуза» вы написали все песни – на стихи гениального, но малоизвестного поэта Михаила Генделева. Почему выбор пал на него – врача, жившего в Ленинграде, но начавшего публиковаться лишь после переезда в Израиль? Вы были знакомы с ним лично?
– Конечно, я был с Генделевым знаком с 91-го или 92-го года. Мы очень близко дружили. Виделись всегда, когда были в одном городе – не важно, Иерусалим это был или Москва. Созванивались часто. Я был в курсе всех его проектов, он был в курсе всех моих. У Генделева всегда была мечта, чтобы его стихи кто-нибудь пел. Более того, он выпустил один альбом в Израиле, где-то его можно даже попытаться найти в интернете. Но это был очень маленький охват, очень маленькая аудитория. Такая специфическая музыка, хотя голос у Миши был потрясающий.

В общем, Миша вопрошал друзей – Макаревича, Моргулиса: «Ребята, ну что же вы?! Спели бы меня». Они отвечали, что стихи у него гениальные, но совершенно не для пения. Сложные размеры, обороты, метафоры – ну как их петь? «Для пения нужны совершенно другие тексты!» – говорили они, и Миша всегда немножко расстраивался.

Когда же я занялся музыкой – ну то есть как, написал несколько композиций, у меня вообще не было никаких сомнений, где брать стихи. Стихи должны были быть шикарными, и у Миши – именно такие. Еще они должны были быть не очень известны публике. Потому что вот начнешь петь песни на какие-нибудь известные стихи, а они у каждого в голове уже по-своему звучат. И тут ты предлагаешь свое звучание, и это вызывает некоторое сопротивление. Мишины же стихи почти никто не знает.

Он действительно был широко известен в узких кругах. Про него точнее не скажешь. Это избитая, конечно, метафора, прям шаблон. Но посмотрите – благодаря Генделеву лично я познакомился с Окуджавой, Аксеновым, Сорокиным, Макаревичем, Моргулисом, Веллером. Я сейчас всех и не перечислю! Все они очень любили Мишу, были абсолютными поклонниками его творчества. Но широкая публика Генделева совершенно не знала. В России знают тысяч пять человек, наверное, только. В Израиле чуть побольше. Но все равно. Это даже не сотня тысяч.

Теперь уже так нельзя сказать – клип «Букет из салюта» вашей группы «Яуза» посмотрели почти два миллиона человек. А там – стихи Генделева.

– Точно, у Миши теперь наконец есть миллионная аудитория – тут мы вообще ни разу не грешим против истины. И мы ведь только начали – будет больше. Б-г даст, может, у него будет и многомилионная аудитория, 3-4 миллиона, почему бы нет. Это вполне реально. Для него эти цифры были бы просто невероятными! Вообще, поэтов, которых знают миллионы людей, до сих пор единицы – это буквально список из 10–20 людей. Поэтому я и решил писать музыку на стихи Генделева. А сейчас мы пишем второй альбом – на стихи Мандельштама. Он получается тоже очень интересным, но тут мы, безусловно, вторгаемся в читательское пространство. У Мандельштама все стихи известные, мы очень рискуем. Но нам сейчас на этапе второго альбома уже не так страшно рисковать.

При этом вы еще, насколько я знаю, и книгу новую пишете? Хватает времени?
– Я мало сплю. И не смотрю сериалы. У меня есть такая счастливая возможность – совсем не смотреть сериалы. Я их не очень люблю, они время жрут. Я почти не веду социальные сети, на Facebook появляюсь раз в неделю. Так что у меня есть время и на роман тоже. Фотографией я сейчас не так много занимаюсь. В октябре вот закончилась потрясающая выставка на открытом воздухе на ВДНХ – «Москва. Герои» она называлась, была посвящена жизни москвичей в период пандемии. Я в ней участвовал, одну мою фотографию там огромной сделали – три метра в высоту, шесть в длину, с ней все фотографировались. Еще у меня лежит очень интересный Питер, отснятый этим летом. Я его еще нигде не выставлял, но вот он есть. Ну а сейчас все – дожди. А у меня натурная съемка, она предполагает синее небо, облака. В павильонах я не снимаю. Людей снимаю очень мало, очень редко, от случая к случаю. В основном друзей, ну сейчас еще и группу.

Ваша персональная выставка «Невидимый свет» в Третьяковке была посвящена Антону Носику. Каким вы его помните?
– Разным. Нам было по 18 лет, когда мы познакомились и, сбежав с лекций, пошли на чердак пить портвейн и играть в преферанс. Дальше мы дружили вплоть до его смерти. Но вот, кстати, последняя история яркая, которая мне с ним запомнилась. Это суд над ним. Он был уверен, что его посадят. На заседание суда пришел с огромным таким черным баулом. И говорит мне: «Я взял твой роман в тюрьму. Спасибо, так хорошо, что как раз есть что читать». Слав Б-гу, его не посадили. Но это спокойствие и сила духа были поразительными. Конечно, он читал все мои рукописи, давал советы, помогал. Он вообще-то соавтор выставки в Третьяковке – мы с ним сидели у меня дома, пили, в процессе были озарены идеей. В Венеции, как вы знаете, наша выставка «Красная-прекрасная» в 2017 году прошла с небывалым успехом. В общем, мы прожили вместе огромный пласт времени. Вместе учились, вместе были в Израиле, потом вместе в Москве занимались интернетом.

Кстати, вы как-то интересно уехали в Израиль – прямо в Перестройку, которая обещала стране новые перспективы. Что вы в свои 23 года хотели от этого переезда?
– Да мне просто хотелось пожить своей жизнью, без родителей – на территории, свободной от КПСС. Сначала было тяжело: жил на улице, потом доил коров в кибуце, затем полол кактусы, растил помидоры. Много у меня в Израиле было разных интересных профессий. А потом я поступил в университет, и все стало как-то по-другому. И вот когда я уже начал после PhD заниматься бизнесом, и он был связан с русским языком, я быстро понял, что это очень маленький рынок. И я решил возвращаться в Россию. При этом я – гражданин Израиля, у меня русского паспорта нет. Советский был, но меня его лишили. В Израиле у меня квартира, друзья – не считая пандемического времени, я там все время бываю.

Носика принято называть отцом российского интернета, но вы там тоже были – в первопроходцах со стороны рекламы. Вы даже ведь знаменитый слоган «Найдется все» «Яндексу» придумали?
– Вообще, я в интернете – опять же, благодаря Израилю – был с 92-го года. Я учился в университете Бен-Гуриона, и мне интернет был положен по статусу. У меня даже был e-mail. Когда Антон это узнал, он тут же такой: «Мне тоже очень нужен». А это вещь тогда была дефицитная. В общем, у нас с Антоном долгое время был один электронный ящик на двоих. Так что да, интернетом мы занялись давно. И потом Антон убедил меня заняться им и в России.

Насчет «Яндекса» такая была история. Нам заказали первый рекламный ролик «Яндекса» для телевидения. Мы в процессе брейнсторминга вот что придумали: идет по промзоне интеллигентный мальчишка, а ему навстречу бугай в шрамах, которого Тема Лебедев играл. И бугай мрачно: «Закурить не найдется?» Дальше слоган – «Яндекс. Найдётся всё». Все были в восторге. Я был арт-директором тогда, но вскоре уже основал свое агентство IMHO Vi по продаже медийной рекламы.

Сейчас вы по-прежнему в этом бизнесе?
– Да, я вижу в рекламных технологиях и, скажем условно, программировании большую творческую составляющую. Я, конечно, не занимаюсь никаким оперативным управлением, но веду важные переговоры с принципиальными для нас структурами, площадками, агентствами. Определяю стратегию развития. Нужно сказать, это непросто – понимать, что будет востребовано рынком через год, через два. Если ты сейчас не угадаешь, что будет через два года, то ты проиграешь. На то, чтобы что-то создать, уходит время. И если то, что ты создал, уже не актуально – или еще не актуально, то ты проиграл.