Его овцы покорили сердца миллионов: про них писали книжки, снимали мультфильмы, их продавали на каждом углу. Но сейчас у художника Итамара Таля на уме одни пчёлы. Почему без них мы все умрём, он рассказал в интервью Jewish.ru.

Откуда взялись ваши милые мультяшные овцы?
– Я вырос в кибуце Ифат в Изреельской долине. В школе был самым ужасным учеником, которого когда-либо видел Израиль. Я был прекрасен в том, чтобы быть ужасным! Правда, здорово? Думали, что я дурачок, и отправляли меня на проверки, но результаты показывали обратное. Меня мало что интересовало. Я просто бродил по кибуцу со своей собакой. И вот, гуляя так много лет назад, я нашел в поле мяч из губки, которому солнце придало странные очертания. Я притащил мячик домой, и мне показалось, что он похож на овцу. Я приделал ей четыре ноги и изготовил из фимо голову. Потом на ярмарке мастеров на Нахалат Биньямин я разложил столик, выставил на него 30 таких самодельных овец и не поверил своим глазам, когда уже через час прилавок был пуст. Тогда трудно было вообразить, какие масштабы примет это в дальнейшем.

Очень быстро каждая овца получила свое имя и свою историю. Например, у черной овцы было золотое сердце, овца-патриотка была бело-синего цвета, а зеленая состояла в «Гринписе». По праздникам я добавлял овцам маленькие вещицы, будь то этрог или пончик, в будни – солому. Я сторонился слова «продажи» и «отдавал» овец в теплые руки. За деньги, разумеется. Овец становилось все больше. В 2009 году я собрал маленькую команду, вместе с которой мы полетели в Китай, чтобы запустить массовое производство поделок. И вот после начался настоящий овечий бум! Наши овцы были во всех крупных торговых сетях: в книжных магазинах «Стеймацки», канцтоварах бренда «Кравиц», аптеках «Суперфарм». Восьмой канал следовал за нами по пятам на протяжении двух лет – потом выпустил о нашем творчестве фильм. А с писателем Эфраимом Сидоном мы создали о приключениях овечки Бабы с десяток книг.

Но однажды мои напарники поругались между собой, и на этом все закончилось. Они передали мне управление фирмой, и в тот же день я сложил все документы в ящик, закрыл дверь на ключ и больше туда не возвращался. Мне вдруг стало так легко, я вспомнил о своем прилавке на Нахалат Биньямин, вернулся туда и продолжил рассказывать людям об овцах-патриотках и овцах-женихах. Просто делал столько овец, сколько мог успеть.

В истории израильского искусства уже был один талантливый пастух – художник и скульптор Менаш Кадишман, чьи работы сегодня можно встретить на центральных площадях многих городов страны. Вы же с ним дружили?
– Судьба так пошутила, что он стал моим соседом в Тель-Авиве. Я страшно стеснялся и все же пошел к нему знакомиться. Это было еще до того, как ко мне пришло признание. Я показал Кадишману своих первых овец, он идею поддержал. Именно он научил меня ценить искусство, что важно, ведь до знакомства с ним я в жизни не держал в руках кисти. В общем, мы очень подружились. Поразительно, но несмотря на свою популярность, он оставался непритязательным человеком: скромно одевался, получал удовольствие от простой еды.

Ты ещё учился у художника Йоэля Гилински. Как в итоге описываешь свой собственный стиль?
– Я пишу в жанре геометрического абстракционизма. С обилием элементов поп-культуры. Мне бы хотелось, чтобы люди вешали мои картины у себя дома – так же, как сажали овец у себя в студиях, гостиных, кухнях и даже туалетах. Я не ищу славы в музеях. Не только потому что я молодой художник и недостаточно для этого хорош, но и потому что для меня показателем признания становятся живые люди, а не руководство музея.

Но галерея у тебя все же есть, хоть это и онлайн-галерея. Почему ты назвал её Buzz?
– Потому что пчелы. Это звук от пчел. В 2015 году я прочел статью об угрозе исчезновения пчел, точнее, об их истреблении человеком. Альберт Эйнштейн сказал, что через четыре года после исчезновения последней пчелы мир прекратит свое существование. Чтобы получить одну чайную ложку меда, пчела должна опылить три тысячи цветов и пролететь тысячу километров, то есть дважды пересечь Израиль. Производитель не может так долго ждать, поэтому подкармливает пчел сахарной водой. В общем, я стал углубляться в тему и даже окончил курс по пчеловодству. Улей – это потрясающе выверенное инженерное искусство. Стенка ячейки – всего шесть сотых миллиметра. Несмотря на всю хрупкость, улей удерживает вес меда.

В тот период я как раз искал новую тему для самовыражения и начал рисовать. Я экспериментировал с различными материалами и красками, искал свой почерк. Спустя год я наткнулся на форму шестиугольника. Считается, что это первая форма, созданная природой. Так выглядит ячейка в улье, вулкан во время извержения, снежинка, кристалл или камень. Шестиугольник стал повторяться в моих работах наряду с брызгами и подтеками. За год у меня накопилось столько картин, что стало невозможно шевелиться в квартире. Я отправил письма с предложением о сотрудничестве в 46 галерей страны и не получил ни единого ответа. С этого момента началась борьба за право быть увиденным как художник. Так родилась очередная книга в соавторстве с Эфраимом Сидоном о вкладе пчел в окружающий мир.

Ровно четыре года назад я сделал акцию, которая напугала весь Тель-Авив: смонтировал в фотошопе короткие видео таким образом, будто на стенах, мопедах, урнах для пластикового отхода сидит немыслимое количество пчел. Ролики разлетелись по соцсетям, это помогло привлечь внимание к проблеме пчел. Затем было масштабное партнерство с «Фольксвагеном». Я узнал, что они прекращают выпуск своих «жуков», и попросил привезти для выставки одну из самых старых моделей. В итоге я представил ее в Тель-Авивском порту в окружении своих картин с пчелиным мотивом. Сейчас мои картины можно найти в онлайн-галерее Buzz. С овцами, в общем, путь к успеху был намного-намного проще.

В концепции улья есть как будто что-то от феминизма?
– Конечно, более 90 процентов пчел в улье – самки, которые, в отличие от ничтожного процента самцов, занимаются строительством, добывают нектар и пыльцу, чистят жилище и оберегают его от внешних врагов. Трутни не делают ничего, это просто паразиты. Я рос в окружении женщин – с мамой и ее подругами. Отец ушел от нас, когда мне был год, и жил за пределами кибуца. Мы не поддерживали связь. Это одна из причин, по которой меня так увлекли пчелы.

То есть улей – это еще и идея израильского кибуца?
– Улей очень похож на кибуц, в котором я вырос. Пчелы действуют как сплоченный коллектив и не способны выжить в одиночку. Пчеломатка – чем не председатель кибуца? В Ифате моего детства был особый уклад жизни. Все члены кибуца жили в одинаковых крошечных комнатах, ели в столовой одинаковую еду и носили одинаковые вещи. Дети росли в детских домах и виделись с родителями всего несколько часов в день после полудня. Моя мама была не согласна с таким положением дел и пригрозила отъездом из кибуца в случае, если ей не позволят забирать меня на ночь. Произошло неслыханное – ей уступили. Дети начинали работать в 12 лет. Раз в год был волнительный день, когда нас всех вели к портнихе – она снимала мерки, и мы получали по паре новых штанов и по одной кофте. Раз в год мы получали пару ботинок и пару сандалий. Сейчас совершенно иные кибуцы. Там каждый сам по себе. Я скучаю по тем временам, когда человек умел довольствоваться малым и ценил сплоченность и взаимовыручку.