В Кишинёве почти не было антисемитов, а кровавый погром там организовал министр Плеве – об этом монография доктора хабилитат филологии Жозефины Кушнир. В интервью Jewish.ru она рассказала, почему «проклятый народ» – это вредный миф, а антисемитизм вскоре исчезнет.

Что подвигло вас написать монографию о Кишинёвском погроме?
– В какой-то мере дело было личное, некий ответ кошмару, который затронул и нашу семью: в дни погрома моя беременная прабабушка осталась в живых только потому, что вовремя спряталась в погребе. А ещё меня потрясла книга доктора Слуцкого «В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года». Моисей Слуцкий был главврачом Кишинёвской еврейской больницы: именно сюда свозили мёртвых и раненых со всего города. Погром угрожал развернуться и в стенах больницы, но всё-таки туда не ворвались – доктора Слуцкого привыкли глубоко уважать не только евреи. Прочитав его книгу, я испытала катарсиальный информационный шок. Исторически Кишинёв сделали неким архетипом еврейских погромов, чем-то как бы исконно с ними связанным. Я чуяла, что это не так, но до книги Слуцкого не смела об этом и думать, доверившись шаблону. Доктор же оказался великолепным диагностом погрома: в его книге исчезла иллюзия неизбежности зла.

Вы пишете об этом в своей монографии. Читать о межэтнической идиллии, которая царила до погрома, было, прямо скажем, довольно неожиданно.
– А вот так. В тогдашней Бессарабии не было этнической вражды. И даже нейтралитета не было, а именно что идиллия. Но произошло невероятное. И после массовых убийств люди всё равно твердили следователю: не было здесь этой вражды никогда!

Тогда почему всё же случился погром, унесший десятки жизней?
– Он был организован министром внутренних дел Вячеславом фон Плеве с целью укрепить карьеру. Откуда взялась связь массового убийства с карьерой – вопрос другой, но ответ есть и на него, но это тема для отдельного разговора. Внутригосударственной стабильностью министр пренебрёг. А Кишинёв выбрал лишь потому, что здесь имелся Павел Крушеван со своей одиозной антисемитской газетой «Бессарабец» и явной готовностью присвоить всю чудовищную «славу» погрома себе. Как раз этой славы Плеве очень хотел избежать. Роль «исполнительного организатора» получил фон Левендаль – на тот момент начальник Кишинёвского охранного отделения. И за полгода трудов он успешно с ней справился. Полубандитов организовали в нумерованные команды с чёткими маршрутами и планами действий. Полиции предписали жёстко подавлять самооборону евреев и действия их нееврейских защитников. Армия не могла вмешаться без приказа губернатора фон Раабена, а тому велели помалкивать. Садистам обещали безнаказанность. И всё прошло по плану, вплоть до примерного числа убитых. Подлинными – невротическими – «антисемитами» ни Плеве, ни Левендаль не были. Речь шла лишь о карьере. И кстати, замечу, что роль Плеве как «автора погрома» – это не новость. Но до моей монографии она считалась недоказанной, а потому зачастую «переадресовывалась» жителям Кишинёва – вопреки фактам. На это Плеве и рассчитывал.

Почти неизвестно было до вашей книги, насколько отчаянно сопротивлялись евреи Кишинёва погромщикам.
– Было известно, но в основном специалистам. Одна из причин этого распространенного заблуждения – то, что можно назвать «казусом Бялика». Дело в том, что Хаим Бялик, одарённый поэт, изобразил жертв жалкими трусами в своей поэме «Сказание о погроме». Хотя он сам знал правду – кишиневцы, евреи и неевреи, отважно сопротивлялись. Это выражалось не только в физическом противодействии насилию, но и в стремлении спасти раненых, например. Однако поэтической клевете Бялика поверили читатели во всём мире. Делал он это, впрочем, из благих намерений – хотел вдохновить читателя на борьбу. Но вышло так себе.

Что за концепт «проклятый народ», который вы рассматриваете как предысторию погрома?
– Этот концепт, направленный против евреев, создали в конце I века н. э. и внедряли все дальнейшие столетия. Делалось это, как водится, ради выгоды, из соображений конкуренции – в том числе религиозной. То есть «ничего личного». Но результат превзошёл все ожидания и вышел за национальные рамки. Если коротко: концепт «проклятый народ» противостоит этической эволюции человечества. Это один из её инерционных сбоев. Он породил и антисемитизм, и множество других преступлений, и немало тяжких неврозов, которые могут быть и не связаны с еврейством или ксенофобией. А этическая эволюция – это развитие и осмысление древнего предощущения: каждое индивидуальное начало, то есть каждый человек – сакрален, абсолютно значим. Выявленный и осмысленный, концепт «проклятый народ» в конце концов утратит всякую силу. Причём осознавая бессарабскую идиллию в отношениях между этносами до погрома в Кишинёве, мы делаем важный шаг к освобождению массового сознания от власти концепта «проклятый народ».

То есть нет никакой фатальности антисемитизма в прошлом, настоящем и будущем?
– Антисемитизма не было многие века существования евреев, как показал исследователь Леон Поляков. Если человечество не уничтожит себя, оно доживет и до того, что антисемитизм исчезнет. Иллюзию его «вечности» создает лишь концепт «проклятый народ». И в прошлое они канут вместе.

Ваша последняя монография «Феномен гуманизации мифа в интеллектуальной прозе ХХ века» тоже частично затрагивает эту тему. Можете вкратце рассказать главную идею?
– Наша сущность исходно этична. Ведь много тысячелетий – вплоть до древних земледельческих цивилизаций – она создавала лишь этичные мифологические структуры. Например, о том, как смехом созидают мир, спасают любимых и отменяют смерть. «Кровавость» проникла в миф «недавно», при изобретении жертвоприношений – своеобразном «грехопадении» человечества. Но одновременно с этим стали возникать и другие предания: принесёшь человека в жертву – сам погибнешь. Вывод, можно сказать, шокирующий: похоже, нам свойственно следовать неявному принципу – стремись служить жизни и отменять смерть.