Она снималась с Шоном Пенном и Наоми Уоттс, а потом вдруг запела на фарси. В интервью Jewish.ru израильтянка Лираз Чархи рассказала, зачем связала жизнь с Ираном – родиной, на которой никогда не бывала.

Вы родились и выросли в Израиле. Почему тема Ирана настолько важна для вас?
– Я родилась в Рамле в 1978 году в семье выходцев из Ирана. Мои родители были очень молоды и создали семью уже в Израиле. Но наш дом был абсолютно персидским.

Что это значит?
– Родители всегда разговаривали со мной по-персидски. Культура, язык, обычаи, еда – все, что только можно себе представить о персидской общине – все было у нас дома. Конечно, в детском возрасте я ничего этого не понимала. Я росла израильской девочкой и чувствовала, что живу в свободном государстве. Но со временем я осознала огромное несоответствие между моим домашним окружением, в котором росла, и внешним миром. Образовалась чудовищная пустота в сердце, я пыталась заполнить ее, но не понимала, чем. Ушло много времени, чтобы понять, что со мной происходит.

Что же происходило?
– Раздвоение идентичности. Часть меня – свободная, открытая миру израильтянка, которая хочет связать свою жизнь с искусством. Другое мое «я» – хорошая девушка из персидской семьи, покорная и на все согласная. Я пыталась найти свое собственное место между этими двумя мирами – во многом противоположными. Но пропасть в сердце лишь росла.

Каков оказался выход из этого противоречия?
– Я начала исследовать культуру родителей. Они часто рассказывали об Иране: о своем там детстве, природе, прекрасных людях и тесных связях с Израилем вплоть до исламской революции, которая и вынудила их уехать. Они постоянно возвращались ко всем этим историям. Ну, а я пыталась понять, что же происходит с Ираном сегодня. И мне открылись ужасные вещи.

Например?
– После революции у иранцев нет свободы. Иранские женщины не могут делать самой простой вещи – петь. Это меня добило. Я поняла наконец, почему мне так тяжело расти и радоваться жизни в Израиле. И я задалась целью хранить традиции и обычаи женщин моей семьи. Мне нужно было соединить в единое целое мои два мира – израильский и персидский. И для начала я стала глашатаем историй моих бабушек. Я их пропела, и только это помогло мне пережить горе от осознания, что они были помолвлены в 11 лет, а выданы замуж в 13.

Выпустив два альбома, вы же ушли в кино?
– Я снялась в фильме «В конце мира поверни налево», да. Моя первая и любимая работа в кино. Затем я стала посещать заграничные кинофестивали, получила несколько ролей в Голливуде, снималась вместе с Шоном Пенном, Наоми Уоттс и Сеймуром Хоффманом. Несколько лет я провела между Лос-Анджелесом и Тель-Авивом, пытаясь понять, чем же я на самом деле хочу заниматься. Оказалось, что у меня в Лос-Анджелесе огромная персидская семья. Более миллиона иранцев живут там, так что не зря его называют Тегеранжелесом. Лос-Анджелес – это как Иран, который я не могу посетить. Все эти годы я читала об Иране, разыскивала и перепроверяла информацию о нем. А тут я встречаю огромную персидскую общину, множество родственников, которые говорят со мной на улицах на фарси, полно иранской еды, магазинов, в том числе музыкальных. Я влюбилась в эти иранские улицы и кварталы, стала собирать иранскую музыку, в основном 60–70-х годов прошлого века. В итоге ушами почувствовала, что принадлежу к этому персидскому дому. Иранские женщины – нежные, кокетливые, послушные и отзывчивые. Но одновременно в них есть что-то резкое, задевающее и храброе. Это отчетливо было слышно в музыке – но опять же только до революции.

Поэтому вы запели на фарси?
– Да, карьера в Лос-Анджелесе шла в гору, но удовлетворения не было. И тут меня как молнией ударило: я должна петь на фарси! Именно такую жизнь я должна прожить! Я всего лишь проводник. Я должна выразить то, что заложено у меня в крови. Моя визитная карточка – персидский голос израильтянки, выросшей в иранском доме.

Для кого же вы поете?
– Я долго искала свою аудиторию. Моя команда в Израиле решила, что я сошла с ума. Зачем петь на фарси, когда за спиной успешная карьера на иврите. Так что ушло несколько непростых лет на то, чтобы заново найти свой голос, свою идентичность и вывести это на должный уровень. Я должна была сказать своей аудитории: «Привет, вы любите меня, но минутку внимания: теперь я делаю персидскую музыку!» И меня приняли! И в Израиле, и за рубежом. Слава интернету – меня слушают не только в Израиле, но и в Иране, Бразилии, Германии и Франции. Причем совсем не обязательно иранцы по происхождению. В общем, я выпустила первый альбом, потом загорелась идеей сделать проект с участием музыкантов из Ирана. Так вышел альбом «Зан», то есть «Женщины», который получил признание во всем мире.

Это же наверняка было опасно для иранцев – участвовать в вашем проекте?
– Не только для иранцев, но и для меня. Я получала угрозы с требованием все немедля прекратить. Но у меня очень умный муж. Я говорила ему, что чувствую, как за мной следят. Звонят по телефону разные иранцы, задают вопросы. Я боюсь. И он сказал: «Будь уверена, что они знают о тебе все. Ты опасна, потому что Израиль для них – что-то ужасное. Но мы ничего не можем с этим сделать, ведь ты просто занимаешься музыкой и должна это продолжать». Многие иранцы входили в проект, но затем выходили и скрывали свои имена. Ничего не поделаешь. Я счастлива, что проект удался. И я все равно жду возможности посетить Иран.