В Москве впервые идёт опера на иврите. Её автор, легендарный композитор Гиль Шохат рассказал Jewish.ru, почему в восторге от России, чем обязан Прокофьеву и что Ева напела Адаму.

Ваша «Альфа и Омега», которая идёт сейчас в «Геликон-опере» – это первая в мире классическая опера на иврите?
– Нет. Израильские композиторы уже писали оперы на иврите. Но это первая большая опера для большого зала, которая с размахом ставилась в Японии, Германии, Израиле, а теперь и в Москве. Я, кстати, наслаждаюсь каждой секундой в этом городе.

Почему?
– Мне нравится отношение русских к культуре и искусству. Оно мне намного ближе, чем в Израиле. Да и уровень, на котором исполнена опера, я не забуду никогда – до самой смерти, до последнего своего дня. Это самое прекрасное представление с невероятными инвестициями.

К тому же здесь ко мне очень хорошо относятся. Все меня принимают. Я не могу сказать того же о своей стране. Когда началась корона, израильские власти остановили все, они не дали музыкантам ни шекеля. Назвали нас «невитальными», то есть теми, кто не так необходим для жизни. Я занимаю лидирующие позиции в израильской классической музыке, и даже меня это сильно задело. Не могу себе даже представить, что чувствовали музыканты, у которых не было столько возможностей для заработка, как у меня. Мне приходилось спонсировать их из своего кармана. Это была трагедия. Так что, когда приезжаю в Россию и вижу уважение, энтузиазм к музыке, внимание, я понимаю, что российская культура намного выше.

Как вы пришли в Израиле к занятиям классической музыкой?
– В русской традиции музыканты обычно выходят из музыкальной семьи. В моем случае это было не так: мама не играла на пианино, а папа не был скрипачом. У меня была запись симфонической сказки «Петя и волк» Сергея Прокофьева, которая мне очень нравилась. Мне было четыре с половиной года, я ходил в детский сад, и там стояло пианино. Так вот, я садился за клавиши и по интуиции играл фортепианные отрывки из «Пети и волка». Это заметила тогда еще молодая преподавательница музыки в нашем саду – Ханна Цур, сейчас она одна из ведущих израильских дирижеров и солисток Израиля. В общем, Ханна пошла к моим родителям и сказала, что со мной надо что-то делать, раз я в таком возрасте Прокофьева играю. Так я стал учиться музыке.

В России эта учеба часто носит весьма жесткий и где-то даже насильственный характер. А в Израиле?
– Русская школа музыки – очень серьезная. Лучшие педагоги знаменитой Джульярдской школы в Нью-Йорке были русскими евреями. Самые великие преподаватели классической музыки – из России. В Израиле существует серьезное музыкальное образование. Конечно, оно отличается от традиционного российского образования старой школы. Старая школа была жестковата. Памятен образ учителя фортепьяно с линейкой, который бьет по рукам ученику, если он играет неправильно. Сегодня этого меньше. В Израиле работают многие русские и венгерские педагоги – есть несколько совершенно замечательных учителей. Но я имею в виду высший уровень классического музыкального образования. Если говорить о массовом сегменте, то консерватории в Израиле – это не то, что под этим понимают в России. Скорее, это похоже на кружок, в котором дети занимаются во второй половине дня. Такие занятия обычно не ведут к профессиональной карьере. Но в отдельных случаях лучшие ученики идут к преподавателям высшего класса, и там уже идет персональная работа.

Как проходило ваше образование?
– Я начал в «консерватории» Рамат-Гана, и это было что-то вроде музыкального кружка, не вполне серьезного. Там увидели, что мне надо заниматься классической музыкой на более высоком уровне, и в десять лет я перешел в другое, более серьезное заведение. Затем в возрасте 15 лет я начал учиться у Арье Варди, лучшего педагога в Израиле. Варди – гуру мирового уровня, который преподает в Германии, Японии, Китае, США. Сильнейшие пианисты учатся у него. После я учился композиции, а дальше были первая и вторая университетские степени, две докторские и одна профессорская в Риме и Кембридже.

Чье творчество повлияло на вас как на композитора?
– Я всегда был как море, куда впадают все реки. Река Баха, река классической эры Моцарта и Гайдна, французская классическая музыка, которую я очень люблю: от Сен-Санса до Равеля. И, конечно, самый большой поток русской музыки: Чайковский, Бородин, Римский-Корсаков, Рахманинов, Стравинский, Прокофьев, Скрябин, Глиэр. Все они очень на меня повлияли.

Вы выросли на Ближнем Востоке, ваш отец из Ирака. Можно ли говорить о каком-то восточном влиянии?
– И да, и нет. Мне было 16 лет, когда я на своем первом фортепьянном концерте сыграл «Инта омри» египетской певицы Умм Кульсум, которую любил слушать мой отец. Это ее основное произведение, ставшее классикой. Так что да, восточные мотивы проникли в мою музыку. Но я не считаю себя восточным музыкантом, тем, в ком живут идеи восточной музыки. Я такой, какой есть: комбинация всего, что слышал.

Чувствуете ли вы связь вашей оперы «Альфа и Омега», которая исполняется на иврите, с еврейским традиционным канторским пением в синагоге?
– Это очень серьезный вопрос, и никто меня никогда об этом не спрашивал. На поверхности ответ – нет, потому что в опере «Альфа и Омега» я не обращаюсь к еврейскому наследию. Название оперы связано с историей сотворения мира, Адама и Евы, это абстрактная идея о первых людях на Земле. И она не обязательно должна быть связана с какой-либо литургией, будь-то синагогальной, храмовой или иной. Тем не менее мой родной язык – иврит, я израильтянин, я молился на этом языке. Конечно, синагогальное пение входило в меня. Эта еврейская составляющая – моя часть.

Но вы можете быть шокированы – я не знаю, что такое еврейская музыка. Если мы говорим о пении хазана – все уверены, что это еврейская музыка. Но она абсолютно не еврейская. Она происходит из гармоний, которые были созданы в церкви, и тональностей, которые возникли в христианском мире. Я исследовал вопрос еврейской музыки, был у самаритян, которые сохранили мелодии трехтысячелетней давности. Так вот это, конечно, можно назвать музыкой, но все-таки это не совсем она – в нашем понимании.

Где вы слышали самаритянскую музыку? На горе Гризим?
– Да, я ездил туда. Во время пандемии коронавируса я написал книгу по истории музыки в 1600 страниц. Свой обзор начал с происхождения музыки. На протяжении тысяч лет ее не записывали – до XVI века. Но что представляла собой музыка древности, что пели левиты в Иерусалимском Храме? Самаритяне утверждают, что они сохранили ту самую храмовую музыку.

Так откуда берет свое начало музыка?
– С глубокой древности. Доказано, что флейта существовала 25 тысяч лет назад, перкуссия – 10 тысяч лет назад. В месопотамской цивилизации была развитая музыкальная культура. До конца неясно, что они играли, потому что никто ее не записывал. Кстати, большая ошибка еврейского мира, что во времена Первого или Второго Храма никто не выдвинул идею: давайте как-то запишем музыку, изобразим с помощью букв, как мы это делаем с языком. Так что мы не знаем, на что походила музыка. Но я могу гарантировать одно: она не имела ничего общего с музыкой еврейского штетла.