Михаил Магарил – ленинградский художник, который 30 лет живет в Нью-Йорке. В интервью Jewish.ru он рассказал, зачем издал книгу «Дело врачей» и как живётся в постковидной Америке.

Много лет живя в Америке, вы вдруг пишете о советском «деле врачей». Почему?
– В этой книге я впервые выступил не только как художник, но и как писатель – рассказал эпизод из детства. Однажды папа, а он был, как инженер, вечно занят, говорит: «Пойдем гулять, зайдем к моим знакомым». А я шнурки плохо завязывал. И вот я, путаясь в шнурках, иду по Ленинграду. Я описываю это в книге, и там иллюстрации сделаны будто шнурками, и сама она выполнена в виде свитка – длинной улицы. Свиток – это древняя, исконная форма книги. У меня он из обоев, и вот почему: мы зашли в незнакомый мне дом, дверь открыла заплаканная женщина. Меня, мальчика из приличной еврейской семьи, сразу потряс беспорядок: мебель перевернута, растрепанные книги, разбросанные по полу вещи. Папа и женщина долго говорили – на языке, который я не понимал. Прощаясь, он сказал: «Я постараюсь вам помочь. Запишите мой телефон». А она: «Мне и записать некуда, все телефонные книги забрали». И подходит к стене, отрывает кусочек обоев, но не до конца, пишет на обратной стороне номер, плюёт на этот надорванный кусочек и приклеивает его обратно. Это был шок – мне не разрешали на обоях даже рисовать!

При подготовке книги меня мучил вопрос: где найти советские обои 50-х годов в Нью-Йорке? Я приехал к хозяйке магазина античных обоев на встречу в отель «Челси», где в свое время жили Марк Твен, О’Генри, Сартр. Отель доживал свои последние дни – в коридоре уже рубили стены. И вот пока я выбирал обои, по ходу выяснил, что Джек Керуак написал в этой самой комнате свою книгу «На дороге». За три недели! Ему жутко не нравилось менять бумагу в пишущей машинке, и он склеил японскую бумагу в 36-метровый рулон – тоже своеобразный свиток. Вот такие параллели. Мою книгу в итоге купил отдел иудаистики Йельского университета: в «деле врачей» большинство осужденных были евреями.

Знакомый отца был одним из арестованных по «делу врачей»?
– Вероятно. Женщина в книге говорит на идише: «Мой муж был уважаемым врачом, ничего противозаконного не делал, что теперь будет со всеми нами?» «Дело врачей» было очень громким. Фактически в измене обвинили целый народ. К счастью, в день веселого праздника Пурим людоед отдал концы, и дело было прекращено, а перед оставшимися в живых извинились. Мир тесен. Я познакомился в Нью-Йорке с одной талантливой художницей книги. Знаете, какая у нее фамилия? Вовси. Это фамилия терапевта, который одним из главных обвиняемых проходил по «делу врачей». И она его родственница. Она американка, но в отличие от меня часто бывает в России, ей там нравится, хотя по-русски она не говорит.

Почему вы решили взяться за оформление «Колыбельной» Шауля Черниховского?
– Ко мне часто обращаются как к реставратору книг. Однажды в руки мне попало дореволюционное издание антологии еврейской поэзии в переводах русских поэтов «На реках Вавилонских». Я увидел «Колыбельную» и понял, что эта поэма обо мне и моей семье, хотя и написана она сто лет назад. В итоге я оформил книгу как семейный альбом, а футляр сделал в виде наволочки для подушки. Использовал в ней питерские фотографии, попросив друзей отпечатать снимки на месте в черно-белом цвете.

Моя русская внучка из Петербурга отвезла их своей маме, моей дочке, в Израиль. И так случилось, что ей пришлось просидеть с этими фото в бомбоубежище, потому что Израиль обстреливали из Газы, и только потом они попали в Америку. Так что и у фотографий своя история. На них – коммунальная кухня со множеством газовых плит, кусок дома, где написано «смерть жидам», разбитая статуя Ленина во дворе на улице Правды. Есть в книге и фото моей семьи для выездных документов: моя жена с двумя нашими маленькими детьми и печатью: «К вывозу из СССР разрешено».

Я написал послесловие от автора, что многое в этой колыбельной резонирует с моей историей: постоянное беспокойство, нестабильность, антисемитизм – все это было частью нашей повседневной жизни. Слово «еврей» вслух не произносили. Это было чем-то постыдным, как сифилис.

Советский антисемитизм коснулся лично вас?
– Конечно, как и всех! Поступить в Академию художеств? Даже не пытайся! На работу в «Лениздат», в штат – даже и не думай! Туда – нельзя, сюда – нельзя. Я и эмигрировал только по этой причине – не хотел, чтобы мои дети, внуки испытали то, что испытал я. Причем в СССР это не было законом, как, например, в Америке. Все было скрыто, будто бы не существовало. И это даже подлее, потому что если тебе открыто пишут: «Чернокожим, евреям и итальянцам вход запрещён» – а мой приятель, книжный дилер Майкл Вейнтрауб собирает такие старые американские таблички, – то с этим можно бороться. А как бороться с тем, чего нет?

В Америке еврею жилось лучше?
– Я жил не совсем в Америке. Я жил в Нью-Йорке. Одно время здесь висела реклама: «Сдавайте нам вещи на хранение – или вам придётся переехать в Америку». И это очень страшновато – переехать. Потому что если Нью-Йорк принимает всех людей, вне зависимости от их национальности, то в глубинке жителей «Большого яблока» не очень-то и любят. Для них мы опасные социалисты, мы либералы, мы анархисты Сакко и Ванцетти.

Но, скажем так, в Америку, какой она стала сейчас, я бы не приехал никогда. Четыре года, пока президентом был Трамп, изменили страну. Кто-то поднял плакат против него на митинге, он кричит: «Ударьте его по морде, я заплачу за адвоката!» Вы представляете президента, призывающего к насилию? Или который говорит: «Хватай женщин за влагалище – это большое удовольствие». Это как вообще?

Страшен даже не сам Трамп, а то, что он представляет голос народа, самой мерзкой его части: белых расистов с юга, реднеков, обвешанных оружием. Гной скопился и выплеснулся, и это страшно. Потому что народ бывает темен, агрессивен, злобен. В пандемию арестовали медсестер, которые продавали фальшивые сертификаты о вакцинации. Знаете, кому? Полицейским. Это конец всему! Более того – у нас стали запрещать книги! Следующий этап – их сжигать? Это не шутка – в школе родительский комитет запретил книги, где упоминаются расовые проблемы, мол, дети не должны об этом знать. Запретили также комикс, посвященный Холокосту, где евреи изображены в виде мышек, а фашисты в виде кошек. Называется «Маус: рассказ выжившего». Шикарный. Придумал его еврей Арт Шпигельман, он Пулитцеровскую премию получил!

Еврей по происхождению, вы никогда не были в Израиле. Почему?
– Не обязательно совать руку в печку, чтобы убедиться, что ты получишь ожог первой степени. Там приняли «подарок» от Трампа, который признал Иерусалим столицей Израиля. Как к этому можно относиться? Если чужой ребенок вытворяет нечто непристойное, вы просто идете мимо, но если свой – это причиняет двойную боль. Израиль – это мой ребёнок. Поэтому несоблюдение закона, деятельность по распространению поселений вопреки всем резолюциям ООН, неприятие геноцида армян… Вы можете понять: нация, которая пострадала так же, как армяне, не признает геноцид армян? Ну как к этому относиться?

Сейчас время новой мощной волны эмиграции. Каково это – быть эмигрантом в Америке?
– Эмигрантам тяжелее вдвойне: язык не свой, культура другая. Но, с другой стороны, кто такой художник Ротко? Это самый дорогой и известный художник в Америке – он приехал из России, ему поставили памятник на родине, в Латвии. Я уже не говорю о потрясающем Арчиле Горьком, армянине, который взял псевдоним в честь Максима Горького – его тоже мало кто знает в России, а он крупнейший американский художник. А Сикорский, символ вертолетостроения Америки? Америку создали эмигранты. И значительная часть из них – русские. Но вынужденная эмиграция, как сейчас – это нехорошо. Проще адаптируются, становятся успешными, нормальными американцами люди из глубинки, гибкие, без предрассудков. Они без комплексов, без ностальгии – где хорошо, там и родина. А вот Петербург, Москва – не то, что можно легко с себя стряхнуть.

Как вы пережили пандемию? Изоляция отразилась на творчестве?
– За время пандемии я построил себе башню из слоновой кости. С одной стороны, это хорошо – никакая сволочь туда не залезает. С другой стороны, у меня нет зрителей. В России мой друг-художник живёт во внутренней эмиграции, а я – во внешней. Делаю проект, посвященный Бродскому. Удивительно, но его «Не выходи из комнаты» будто списано с современного ковидного Нью-Йорка! Как все нервные люди в минуты стресса, я перебираю пальцами то, что подвернется – мне попались зубочистки. Вдруг я увидел, что зубочистки – это идеальные фигуры балета, в трико! А поскольку я люблю балет и до пандемии часто посещал Линкольн-центр, я за вечер создал танцы из зубочисток как иллюстрации к стихотворению, которое в книге будет напечатано в виде лабиринта, чтобы еще больше подчеркнуть замкнутое пространство «комнаты».

Сейчас много разговоров о будущем русской культуры. Ваше мнение?
– Удивительно получается, что в огромной стране России нет художников мирового уровня. В России любят традиции. А это несвобода. Чтобы быть свободным, надо отбросить все связи. Читали «В дороге» Керуака? Там человек отбрасывает всё и идёт путешествовать. Так рождается новая культура. То, что в России проповедуют: будто если использовать традицию, то идёт развитие – не работает. Новое получается только скачком. Ну из каких традиций может появиться Уорхол или Поллок? Не из Шишкина же! Даже из Кандинского не получилось бы! В Ленинграде был один художник-новатор Тимур Новиков: он дружил с Уорхолом, организовал «Новую академию» ­– но позже стал таким же ретроградом, как все.

Вы призываете молодых художников рвать с традицией, но как-то признались, что вам этот процесс дается непросто.
– «Отряхнемся от старого мира» – это только в гимне легко поется. А ты попробуй! Я полон традиций: художественная школа, институт – шагу в сторону не ступить.

Вот сейчас в Америке появилось очень много хороших молодых художников-афроамериканцев. По той же причине, что и много черных звезд баскетбола – это самый короткий путь к славе и деньгам. Такая американская мечта, всем доступная. Вдруг оказалось, что в современном мире так можно не только со спортом, но и с искусством. Взять в руки кисточку и все! И как ни странно, это дает результат – особенно у черных ребят, у которых есть талант, энергия, темперамент и полное отсутствие визуальных традиций. Когда слишком много знаний, страх наступает. Плюс влияет еврейство: мы народ травмированный. А травмированный народ обычно бывает очень восприимчив к несправедливости, к опасности – ещё ничего не произошло, а он уже наготове.