Один был расстрелян в застенках НКВД, другой погиб на Ленинградском фронте. Как любительские фотографии братьев Хенкиных покоряют лучшие музеи Петербурга, Парижа и Тель-Авива, рассказала их внучка Ольга Вальтер.

– Только не называйте меня хранительницей архива.

Кто же вы тогда, Ольга?
– Одна моя подруга называет меня научно-исследовательским институтом с маленьким заводиком – НИИ наследия братьев Хенкиных. Мне приходится заниматься всем: от научных изысканий до поисков специалистов по хранению старых снимков.

Как семейный архив, когда-то лежавший на антресолях, коробки с плёнками и баночки химикатов с надписями на немецком языке обернулись для вас делом жизни?

– Это произошло еще до общественного резонанса, больших выставок и громких публикаций. В начале 2000-х годов у нас появились первые фотографии, их напечатал петербургский фотограф Александр Китаев. Ушло у него на это две недели! Ему просто страшно было разворачивать хрупкие пленки. Тогда же стало очевидным, что негативы могут хранить немало интересного. Но прошло еще 12 лет до того, как стало возможным сканировать пленки, и мы постепенно смогли увидеть все, что на них было. Довольно быстро пришло понимание масштаба происходящего, и вместе с ним чувство ответственности за будущее фотографий. Это была новая жизнь. До этого я занималась психологией, редактурой, переводами, теперь же на смену всему этому пришел фотоархив Евгения и Якова Хенкиных.

Мнение специалистов в разных странах только усиливало чувство ответственности: все говорили, что у нас в руках сокровище. Но никто не говорил, что и как надо с ним делать. Порой казалось, будто я подчиняюсь воле случая и судьбе: на меня «упало» то, что невозможно не сделать и невозможно сделать. И началось: 10–12-часовые рабочие дни, поиски людей, адресов, статей. Это детектив, который писал себя сам, общение с прошлым, которое каждый раз на наших глазах становилось настоящим и будущим.

Как-то вы обмолвились, что в вашем детстве нечасто говорили о дедушке Якове и его брате Евгении. Что нарушило это молчание?
– Пожалуй, это сделали сами фотографии, когда пришло их время. Еще маленькой девочкой я играла с отпечатками, придумывала истории про запечатленных на них людей. Что-то ведь заставило меня увезти с собой в Швейцарию коробки с негативами. Честно сказать, до того, как появились на свет снимки, большого интереса к прошлому семьи у меня не было. Мой сын Денис в 13 лет увлекся составлением генеалогического древа – и нарисовал его на листах ватмана, которые впоследствии тоже приехали в Швейцарию. Вот они и были некоторое время единственным источником информации, опираясь на которую, мы начали поиски в архивах Ростова-на-Дону, Петербурга, Берлина. Документы, домовые книги, записи в синагогальных книгах и загсах. Общество «Мемориал» нашло информацию о месте гибели и могиле Якова Хенкина, центр «Возвращенные имена» опубликовал в «Ленинградском матертирологе» сведения об аресте и расстреле Евгения Хенкина. Фотографии начали постепенно «раскрываться», раскрывать свои секреты и ставить перед нами все новые вопросы. Поиск ответов на эти вопросы увлекал и занимал все время. Моя жизнь кардинально изменилась. Узнаваемость и параллельность стали буквально пронзать: прошлое перестало быть «где-то там» и стало проявляться «здесь».

Когда появилась готовность говорить публично, встречаться с теми, кто готов слышать?
– Практически сразу, и тут были переплетены долг и страх: пленки могли потеряться, сломаться, могли «потечь». Мне прямо сказали: «Если запахнет уксусом – значит, ты теряешь архив». Эта простая фраза многое определила. Одновременно пришла готовность говорить публично, поскольку немедленно стало ясно, что это не только семейная история, а ткань времени, которая должна стать заметной и известной людям и истории. И, конечно, начались встречи с теми, кто слышит: кураторами, историками, реставраторами, фотографами, друзьями – людьми, у которых загораются глаза при виде этих фотографий.

Как все же удалось сохранить пленки?
– Они пережили невероятное: коммуналку на Невском с жарой, холодом и влажностью, переезды, десятилетия забвения. Парадоксальная версия их спасения – «их никто не разворачивал». Когда профессионалы в Берне начали разрезать и упаковывать негативы «как положено», меня предупредили: это риск, пленки могут рассыпаться. Я испугалась – и это был правильный страх: он мобилизует. С деньгами помогли – неожиданно, по-чудесному. Потом уже началось системное высокоточное сканирование в Голландии. Архив стал полностью цифровым: и плёнки, и фотографии. Теперь мы должны только беречь копии на разных носителях.

К выставке в Тель-Авиве выпущен двуязычный каталог со сборником статей. Какие еще выпущены книги о коллекции?
– Была выставка в Санкт-Петербурге в 2017 году, о которой написано множество статей. Издательство Государственного Эрмитажа выпустило каталог этой выставки, проходившей в Главном штабе Эрмитажа. В конце 2019 года вышла книга «Братья Хенкины. Фотографы и Ленинграда, и Берлина», опубликованная швейцарско-французским издательством Éditions Noir sur Blanc на французском языке. И это отдельная счастливая история: издательница просто увидела фотографии и сказала «да». Ковид всё прервал и перенёс – презентации и выставки переехали на 2021–2022 годы. Но именно в этой паузе случилась цепочка встреч, которая привела в Тель-Авив: разговоры и письма, Париж, подруги подруг, почти столетняя Жюдит Элькан-Эрве, руководительница Фонда фотографии Люсьена Эрве и Рудольфа Эрве, которая познакомила меня с представителями музея Эрец-Исраэль, и наконец, письмо из музея. Мы какое-то время приглядывались друг к другу в зумах, потом решили: выставка будет.

Ее структура и лексикон – иные, чем в Эрмитаже, и это счастье: когда материал попадает к неравнодушному куратору, он звучит заново. Большие отпечатки превращают зал в пространство, «в котором они жили»; крошечные альбомные фотографии в витрине дают правильную перспективу от прошлого к будущему. Мы не вмешивались, говорили куратору Раз Самире: «Это ваша выставка, делайте её своей». Но нас слушали и слышали – вплоть до обсуждения цвета обложки каталога всей командой. Такая сосредоточенность на деталях говорит о любви и уважении к материалу.

Кажется, напрашивается сделать подобную выставку и в Берлине?
– Берлин долго «намечался» и всякий раз срывался: директора уходили, музеи ремонтировались, кураторы менялись. Парадокс этой истории – она вся состоит из совпадений и переназначений; иногда кажется, что она живёт по собственному графику, и нужно просто быть рядом и ждать её часа.

На выставке в Тель-Авиве увидела фотографию – интерьер комнаты, большой стол, за которым собралась семья, барометр на стене… И меня просто пронзило – точно такой же барометр висел в квартире моего деда в Москве. Хотя сама фотография сделана в Берлине. Меня это просто потрясло. Как эти фотографии меняют тех, кто с ними соприкасается?
– Где-то году в 2013-м мы первый раз показывали в Германии архив в процессе переговоров о выставке: принесли на встречу 20 фотографий, половина разговора велась по-немецки. И вдруг наша собеседница смотрит на фотографию, краснеет, у нее на глазах появляются слезы, и она говорит: «Это моя мама…» С ума сойти! А потом она вглядывается внимательнее и говорит: «Нет, мама же еще не родилась в это время!» Но это тоже было ощущение причастности, узнавания, ощущение себя в истории. И я у нее тогда спросила: «Думаете, что это интересная фотография?» Она на меня посмотрела с какой-то почти агрессией и воскликнула: «Как будто вы этого не знаете! Эти снимки потрясающие!» И я даже растерялась – люди могут воспринимать эти старые фотографии как часть своей жизни.

Вы родились в Крыму, жили в Петербурге, а теперь – в Лозанне, через архивы у вас вообще связь с Берлином 1920–30-х. Если сравнить эмоциональные «температуры» этих трех точек, где память звучит громче, а где тише?
– В Петербурге память звучит телесно: дождь, лестницы, старые коммунальные квартиры, окна. В Лозанне – рабочая температура: здесь архив стал делом, планом и ответственностью. Берлин – это ощущение дежавю, хотя мои маршруты воссоздавали скорее кураторы и историки, исследователи города и фотографии. Но именно Берлин дает эффект «живого узнавания»: ты идешь по улице и знаешь, что это уже происходило, а теперь происходит с тобой.

Первая в Израиле выставка братьев Хенкиных – фотографов, работавших параллельно в Ленинграде и Берлине, продлится в Музее Эрец-Исраэль в Тель-Авиве до 7 февраля 2026 года.

Архив братьев Хенкиных – https://henkinbrothers.com/