Сексолог поневоле

 

 

 

— Имели, поскольку это было связано с антисемитизмом. Никаких других причин почувствовать себя евреем у меня не было. И дело тут даже не в смешанном происхождении: процент крови не имеет никакого значения, а в культуре, воспитании, языке... Я получил стопроцентно русское воспитание. О евреях я знал только то, что, например, мой школьный друг Борис Крайчик — еврей, и поэтому его бабушка различает кошерное и трефное. Но в нашей довоенной школе национальный вопрос не имел никакого значения. Уже во время войны, в эвакуации, я столкнулся с антисемитизмом, и с тех пор это явление влияло на мою жизнь. Поэтому если я и чувствую себя евреем, то только благодаря антисемитизму.

 

В советское время один мой коллега проводил подпольное исследование. Он раздавал людям еврейского происхождения анкеты, где спрашивалось, чувствуют ли они себя евреями, и если да, то почему. Разумеется, исследование было нелегальным, и проводить его в то время было опасно... Так вот, согласно опросам, были люди, которые чувствовали себя евреями изначально, а были те, у кого интерес к еврейству, к корням и культуре появился только в связи с дискриминацией. Я попал как раз в эту группу.

 

 

— Их было много. Формально, по паспорту, я был русским. Но национальный вопрос был, вероятно, единственным в СССР, к которому не было формального подхода: притесняли полу-, четвертькровок и даже просто людей с «подозрительными» фамилиями. Антисемитизм проявлялся при подборе кадров, создавал трудности с карьерой. В позднесоветское время это стало почти параноидальной идеей.

 

Институт этнографии АН СССР, где я в то время работал, постоянно подвергался нападкам райкома. Партийные чиновники считали, что в нашей организации работает слишком много евреев. На самом же деле институт был многонациональным, что вполне естественно для научного учреждения, которое исследует национальные и этнические вопросы. Позже я много раз наблюдал, как институты, где добросовестно проводилась антисемитская политика партии, моментально становились неработоспсобными. Как только начинался кадровый антисемитизм, учреждение или целая отрасль знаний очень скоро переставали существовать.

 

 

— Да, в 1966 году у меня вышла очень важная статья в «Новом Мире». Она называлась «Психология предрассудка. Социально-психологические корни этнических предубеждений» и была целиком посвящена антисемитизму. Конечно, подобную статью можно было опубликовать только в журнале у Твардовского. И, разумеется, там не было ни слова о Советском Союзе, но был очень добротный анализ социально-психологических корней антисемитизма на основании западных исследований. Кстати, я хотел еще немного доработать ее литературно, но Твардовский и редколлегия «Нового Мира» торопили меня. И оказались совершенно правы: после Шестидневной войны эту статью невозможно было бы напечатать даже в «Новом Мире». Антисемитизм стал закрытой темой. Это была совершенно сенсационная статья, переведенная на множество языков. В нашей стране она стала одним из первых документов становления тогдашней советской этнопсихологии.

 

Меня больше всего интересовал процесс возникновения национальных предубеждений: откуда они возникают, как развиваются? Потом неизбежно возник следующий вопрос: что такое национальный характер? Что мы подразумеваем под этим понятием, и вообще — существует ли он?

 

 

— Нет, эта тематика не подлежала исследованию в советское время. Такие вопросы существовали только на уровне философской концепции, а я привнес туда элементы социальной психологии. Но эмпирические исследования требуют совершенно других условий. По моему мнению, идея, что каждый народ имеет какой-то определенный, присущий только ему, характер, в корне неверна. Любой народ — это множество разных людей, каждый из которых имеет разный характер. На основе этого нельзя собрать какую-то общую статистику. Так что четкие представления на сей счет имеют только крайние националисты и расисты. Остальные люди живут не в черно-белом, а в многоцветном мире, где все гораздо сложнее.

 

 

— Действительно, такая смена научных интересов на первый взгляд выглядит скачкообразной. Но в ней была определенная внутренняя логика, которую я и сам в то время не осознавал. Я историк по образованию и сначала занимался Англией XVII века, затем меня стали интересовать вопросы философии. Позже я объединил эти направления, и посвятил докторскую диссертацию западной философии истории. Затем меня заинтересовала история социологии, и я положил начало исследованию этой дисциплины в нашей стране. В самой же социологии меня всегда занимали вопросы личности. В Советском Союзе личность отодвигалась на второй план, она была просто «совокупностью общественных отношений». В обществе, где надо было всегда вместо «я» говорить «мы», меня интересовала индивидуальность, внутренний мир человека.

 

Занимаясь этими вещами, я написал книгу «Социология личности». А формирование личности неизбежно связано с возрастными процессами. В 1979 году я опубликовал первый в СССР за 50 лет учебник по психологии юношеского возраста. Вопросы юношеского возраста невозможно рассматривать вне контекста пола: неизбежно возникает тема романтической любви и сексуальности.

 

Что касается сексуальности, то я никогда даже не считал эту проблематику серьезной. Практически она, конечно, важна. А с теоретической точки зрения она была мне совершенно не интересна. Но советская педагогика и психология были абсолютно бесполыми! С точки зрения этих наук существовали дети, которые затем становились средними и старшими школьниками. Они учились, развивались, у них формировалось все, вплоть до мировоззрения, но не было пола! Они — не мальчики и не девочки, и не становились ни мужчинами, ни женщинами. Моя книга «Введение в сексологию» не печаталась в Советском Союзе 10 лет. Она была издана сначала в Венгрии, потом в ГДР. На самом деле меня интересовала не сексуальность как таковая, а возникновение принципиально новой междисциплинарной науки — сексологии. Но это понимали только философы. Для всех остальных читателей мое «Введение в сексологию» стало первым словом, первой легитимацией секса в Советском Союзе. Их интересовало: что же это такое? Понимая, как сексуальное просвещение важно для людей, я не мог не откликнуться на запросы читателей. Так я в каком-то смысле стал сексологом поневоле.

 

 

— Проблемой еврейской сексуальной культуры я занимался в связи с темой религиозных запретов на сексуальность. Традиционная русская сексуальная культура, ее стереотипы и запреты, базируется на Библии. Я изучал разницу между иудаизмом и христианством в этом вопросе. На уровне повседневного сознания на сегодняшний день складывается очень забавная картина. Формально, по конституции, Россия является светским государством. Однако по сути Церкви предоставлены функции, которые ей не принадлежат. И поэтому в русской сексуальной культуре существуют табу на многие вещи, который по закону разрешены. А в израильском обществе ситуация обратная. Хотя иудаизм играет в нем очень важную роль — это все-таки светское общество. Поэтому на уровне законодательства, а также установок людей, нормы еврейской сексуальной культуры вполне современны.

 

Это произвело на меня сильное впечатление во время моей единственной, но очень приятной поездки в Израиль в 1991 году. Я опасался увидеть теократическое государство, засилие религиозных догм. Но, вопреки ожиданиям, я встретил там совершенно светских людей с современными взглядами. Они проявляли ко мне трогательную заботу и внимание, даже откармливали, потому что в Москве в то время было довольно голодно. К сожалению, невозможно наесться на несколько месяцев впрок...

 

Я был первым известным российским социологом, приглашенным туда по научным вопросам — для чтения лекций и обмена научным опытом. Израильская социология и психология находятся на весьма высоком уровне. Студенты, которым я читал лекции, были очень живыми, задавали вопросы.

 

Мне повезло, что у меня было достаточно времени для осмотра достопримечательностей в разных городах. Как у историка по образованию, они вызывали у меня теплые чувства безотносительно к национальности... Хотя возникало и чувство, что это что-то свое, приятное и интересное...

 

Меня поразил Музей еврейской диаспоры в Тель-Авиве. Он рассказывает о жизни еврейского народа, разбросанного по всему свету, на протяжении мировой истории. Экспозиция демонстрирует, что ценного евреи дали тем народам, среди которых жили, и, напротив, что еврейская культура заимствовала у тех народов, рядом с которыми жили евреи. К примеру, показана синагога, выстроенная в Польше, где есть черты польской католической архитектуры, или испанская синагога с элементами мавританской архитектуры. Это замечательно показывает связь мировой культуры и того, как важно разным народам слышать друг друга, а не убивать. В этом смысле музей Тель-Авива поразительно интернационалистичный.

 

 

— Конечно. Это вопрос о возможности человека выбирать свой собственный стиль жизни, который может соответствовать или не соответствовать представлению большинства людей. Определять свою личную идентичность, религиозную и национальную принадлежность. Вопрос о свободе личности — ключевой для меня.