Розембаум и "клубничка" – понятия несовместимые

Поэт, композитор, врач, еврей, постоянно проживающий в Петербурге. Он не бывает на хит-парадах, не платит за свое появление в телевизионном эфире. Не продается. Он – человек сложный и неоднозначный. В прошлом – врач скорой помощи, в настоящем – любимый многими исполнитель. Он до сих пор в разговоре использует медицинские термины. Розенбаум, не задумываясь, ставит диагноз окружающему его миру – шизофрения, подчеркивая при этом, что сам предпочитает находиться в ординаторской.

- Александр Яковлевич, кроме основного занятия Вы являетесь вице-президентом стипендиального фонда «Великий город» в СпбГУ. Что Вас к этому подтолкнуло?

- Во-первых, развитие и поддержка науки и культуры – это святая обязанность каждого человека. Полагаю, заниматься этим мой долг, потому что существует второй постулат: «Бог велел делиться». Уж коли ты зарабатываешь, поделись с кем-то. Если каждый из нас начнет делиться, то мы бедность нашу переживем гораздо легче. Моя организация и я, в частности, чем можем, тем помогаем. Считаем своим долгом заниматься благотворительностью в Первом

медицинском институте, который я закончил; и в крупнейшем ВУЗе нашей страны – в Санкт-Петербургском университете.

- С этим полностью согласен и главный раввин России: «Пожалуй, единственный, кто, живя в Москве, приходил в синагогу и приносил деньги, это Саша Розенбаум». Это неудивительно, Розенбаум, наверно, один из немногих в артистической среде, кто под лучами славы не превратился в барина и остался обыкновенным человеком.

Мнения о Вас совершенно разные. Одни говорят, что Вы – очень жесткий человек. А другие утверждают, что Вы такой добрый…



- А доброта и жесткость – понятия вполне совместимые. Я жесткий к неправде, к непрофессионализму, к зависти людской, к болтовне при неумении делать свое дело. А в принципе, я достаточно чувствительный человек. Посмотрите, сколько у меня птичек, крокодильчиков, белочек разных. А дома у меня уже много лет живет бультерьер Лаки. Уже давно я убедился в правильности поговорки: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю свою собаку». Разве может несентиментальный человек содержать у себя такое количество живности?

- Как Вы относитесь к детям?

- Детей я люблю. Но мне не нравятся дети, которых воспитывают по Споку. Когда 4-5-летний ребенок ходит по головам у всех окружающих, а родители улыбаются и говорят, что, мол, это по Споку, это все можно. Нет, нельзя. Нужно отшлепать шалуна и поставить его в угол. Не люблю детей из «золотой молодежи», которые ничего не умеют, но швыряют деньги налево и направо, только потому, что у них родители богатые. Вот таких детей, распущенных и избалованных я не люблю. А в принципе, все дети замечательные.

- Многие Ваши песни, наверно, из детства? Из тех дворов, где взрослые знали детей, а дети взрослых. Где все друг друга выручали в трудную минуту?…

- Конечно. Жаль только, что сейчас совсем другое время. Во дворах никто не играет – не потому, что дети стали другими, не потому, что возникла проблема отцов и детей. Просто время было другое. У нас было, на мой взгляд, духовней. Я очень рад тому, что происходит в нашей стране в последнее время. Но я бесконечно скучаю и крайне недоволен тем, что забыли все хорошее. Поэтому, когда, проезжая по улице, вижу, что написано «Дансинг-холл», меня просто коробит. Ведь ни один американец на пятой авеню не напишет «Танцплощадка». Или, когда я вижу, что русскими буквами написано «Шоп», мне хочется умереть. Да, мы можем покупать пепси-колу в супермаркете, это уже международное слово. Но в магазине, а не в «шопе». И пить ее мы должны не в дансинг-холле, а на танцплощадке или в танцевальном зале. Мы все-таки были детьми своей страны.

- Раньше было по-другому. Жить было интересней, проще, веселее…

- Нет, не так. Жить так, как мы жили – это плохо. Получать получку 22-го, аванс – седьмого. 50 рублей в аванс, 120 – в получку, и весь год ждать отпуска, чтобы поехать в пять квадратных метров потного сочинского пляжа и среди 58 потных тел получать законное, дарованное государством удовольствие. Ни в коем случае. Это мрак. Стремиться обратно – никогда в жизни. Но духовное, свое должно быть при нас.

- Как Вы относитесь к своей публике?

- Мне любая публика родная. Когда я выхожу на сцену, то к публике отношусь изначально уважительно. Люди, особенно сегодня, пришли на концерт, купив билет за довольно большие деньги…

- А что изменилось по сравнению с прежними временами?





- Раньше ведь как было? «Пойду-ка я сегодня на Жванецкого, завтра – в цирк на карликов-лилипутов, послезавтра – в кукольный театр, а потом к Пугачевой». Билет стоит 2 рубля 50 копеек, три рубля. Сегодня, когда люди идут на концерт, то это не из любопытства, а к другу.

- Что значит, по-Вашему, уважать публику?

- У меня в песне «Одинокий волк» есть такие слова: «Ты владеешь миром, КАК БУДТО, и не стоишь в нем ничего». Нужно очень четко понимать, что ты ничем не лучше, чем классный токарь, пекарь, портниха и так далее. Если не хуже. Моя публика для меня абсолютно одинакова, что в Урюпинске, что в Сыктывкаре, что в Норильске или в Москве. Другое дело, что в Петербурге публика для меня довольно сложная. Ведь в своем отечестве пророка нет, это не я придумал. И ленинградцы смотрят на меня как на свою собственность и относятся более требовательно, чем в любом другом городе.