Кама Гинкас поставил спектакль о серийном убийце

Постановка «Роберто Зукко» в ТЮЗе требовала от Камы Гинкаса ответа на целых два вызова. Первый был вызовом самой пьесы Бернара-Мари Кольтеса, почти тридцать лет назад написавшего историю реального серийного убийцы, признанного на суде психопатом, ибо преступления его выглядели совершенно беспричинными. Об этом пишет газета "Время новостей".

Тогда история эта во Франции воспринималась очень болезненно: все жители района, где она случилась, выступили против того, чтобы пьеса Кольтеса шла в театре и персонаж, убивший отца, мать, полицейского, ребенка (в имени убийцы драматург изменил всего одну букву), произносил со сцены странные поэтические монологи. «Роберто Зукко» ставили много и часто крупные режиссеры, привлеченные именно неочевидностью пьесы: надо было решить, кто все-таки такой этот свободолюбивый убийца с ускользающим характером -- герой беспрестанно действовал и говорил, но оставался человеком без свойств.

Второй вызов, принятый Гинкасом, был вызовом современной драмы, принципиальным для режиссера, который уже лет двадцать не ставил ничего, кроме классики. Тут видно влияние студентов-режиссеров его курса в Школе-студии МХАТ, с которыми несколько лет назад Гинкас посвятил целый семестр постановкам новых пьес. С тех пор по независимым сценам Москвы растеклась «новая драма» в режиссуре гинкасовских учеников, а сам мастер, как говорят, остался впечатлен открытиями, которые принесли ему свежие и непривычные тексты. Этот сюжет явно отражен справкой о драматурге из программки к новому спектаклю, где сказано: «Новая драма» ведет исток из пьес бунтующего интеллектуала Кольтеса». Саму «новую драму» учителю как-то ставить невместно, а вот ее предтечу, «современную классику», -- интересно.

Однако, берясь за текст, Гинкас подходит к нему с опытом жесткой и шокирующей «новой драмы»: он выбирает не ставший хрестоматийным перевод Марии Зониной из сборника 1995 года, а новый, куда более грубый и сниженный -- екатеринбургской переводчицы Натальи Санниковой. Там, где у Зониной охранники, видя побег Зукко, говорят: «А, черт, и впрямь сбежал», у Санниковой звучит: «Б... ты прав. Смылся, с...». Где у Зониной брат говорит потерявшей девственность сестренке: «Ты теперь баба, и всем плевать», у Санниковой: «Ты с..., и всем по...». Впрочем, дело не только в переводе. Спектакль полон разговоров, никакого отношения к Кольтесу не имеющих (не рискну назвать их отсебятиной, поскольку они явно заданы режиссером), все периферийные сцены, особенно между зеваками, охранниками или полицейскими, превращены в развернутые клоунские интермедии с матерком, главная цель которых -- то же самое снижение.

Спектакль и начинается с препирательства клоунов-охранников (Алексей Дубровский и Сергей Лавыгин). Группа «5nizza» беспечно поет: «Я не той, хто тобі потрібен...», и один из охранников принимается переводить. «И так понятно, ты что, хохол?» -- раздражен второй. «Да нет, служил... в Белоруссии», -- отвечает первый. И понеслось. Песен «Пятницы», кстати, в спектакле много, как видно, в них Гинкасу приглянулись ленивые регги-мотивы с их анархистско-растаманским свободолюбием. «Пятница» -- это вчерашний день», -- комментирует один из клоунов, поигрывая топором (так Гинкас передает привет собственной старой постановке о другом убийце — Раскольникове). «И пьеса — вчерашний день, и режиссер», — откликается второй.

Потом те же клоуны станут офицерами в полицейском участке, один наденет тюбетейку, а другой -- сванку, и, допрашивая подружку Зукко, они начнут говорить с кавказским и среднеазиатским акцентом, материться, обращаться друг к другу «комиссар Каттани», а потом вдруг перейдут на суржик. А еще позже будут зеваками, мужчиной и женщиной, в самой шокирующей сцене спектакля, той, где Зукко держит под прицелом даму и ребенка, требуя машину, а клоуны носятся вокруг, обсуждая, как помочь жертвам, и превращая кольтесовскую сатиру на трусливых обывателей в полное дуракаваляние.

Зрители сидят прямо на сцене, которую Сергей Бархин открыл до самого черного дна, со всеми ее карманами и железными решетками. Светятся лишь две надписи The Tunnel, и дело, похоже, действительно происходит не в приличной буржуазной среде, к которой мы привыкли относить персонажей Кольтеса, а в каком-то туннеле среди бомжей и алкашей, где вместо солнца -- слепящие зал фары. Мать Зукко (Виктория Верберг) — типичная алкоголичка с чинариком, прилипшим к нижней губе, и трясущимися руками в грязных митенках. Она, сидя на железной кровати, то талдычит одно и то же, то впадает в истерику, ничуть не слушая, что ей говорит сын. Кажется, он убивает ее просто, чтоб замолчала. Семья влюбленной в Зукко Девчонки -- тоже из какой-то совсем голой бедноты, тут матери, описанной автором, нет и в помине, а отец (Андрей Бронников) лишился всех слов и лишь сидит, лучезарно тараща в зал водянистые пьяные глазки. Только очкастая сестра (Ольга Демидова) с нелепыми косицами и в вечно расстегнутом халате тараторит не умолкая.

Снижение идет по всем направлениям -- шумно, густо, настойчиво, и героев в клоунском мире остается лишь двое: убийца Роберто Зукко (Эдуард Трухменев) и смешная угловатая Девчонка (Елена Лядова) в вязаной шапке, натянутой на глаза. Эти двое у Гинкаса тоже не слишком похожи на наши представления о героях Кольтеса. В попытке объяснить феномен Зукко, Гинкас следует за Раскольниковым: убийство всегда связано с болезнью. И Трухменев, несмотря на свою брутальную героическую внешность и эффектно накачанный торс, который так любят демонстрировать режиссеры, играет Зукко человеком с явными отклонениями, почти аутичного. Он болезненно сосредоточен, почти никогда не смотрит собеседнику в глаза и, объясняя, что ему нужно, как-то шизоидно показывает все руками. Он выглядит страшновато, к тому же все время таскает за собой на цепи прикованное к ноге арестантское ядро, будто якорь, мешающий ему вылететь из туннеля в небо, о котором он так много говорит. Но в этом клоунском мире его никто не боится, даже когда Зукко сам сует под нос свой портрет на плакате Wanted!. Рядом с больным парнем, убивающим, похоже, тех, кто мешает ему сосредоточиться, оказывается Девчонка. Но не та рано повзрослевшая оторва — влюбленная в Зукко и предавшая его, а потом проданная в проститутки ради того, чтобы найти любимого убийцу. Нет, Гинкас выкидывает всю историю падения, и простодушная веселая девочка оказывается невинным ребенком, мечтающим о любви, но пока не ведающим ее.

Так рассказ об убийце без свойств становится историей о странном больном парне, пытавшемся вылететь из темного подземелья и почти случайно убивавшем тех, кто ему мешал. И о невинной девочке, готовой идти за убийцей куда угодно. Очень русской, в сущности, историей.