Историк театра Анатолий Смелянский отметил свое 65-летие

Согласно некоторым утверждениям театральные критики получаются из несостоявшихся актеров. Анатолий Смелянский сначала попробовал покорить самую главную сцену страны — поступить в Школу-студию МХАТ. За плечами была солидная подготовка — театральный кружок в Лягушихинском дворце пионеров и студия при Горьковском ТЮЗе.

Перед комиссией во главе с Павлом Массальским предстал худенький канавинский юноша в толстенных очках. Очки попросили снять, и счастливая перспектива прославиться на легендарной сцене потонула в тумане. От актерских услуг абитуриента Смелянского мхатовцы отказались, не подозревая еще, что перед ними — будущий мозговой центр, правая рука Олега Ефремова и продолжатель легендарного Павла Маркова (который возвел скромную фигуру завлита на очень значимый пьедестал), а впоследствии и ректор Школы-студии (заодно и профессор Гарвардского университета). Правда, любовь к неприступному искусству у Анатолия Мироновича не только не переросла, как у иных, в обиду, но осталась на всю жизнь. И никакие «многие знания» о театральной изнанке за десятилетия не остудили романтический пыл этой любви.

Он стал искать обходные пути в театр. Поступил в Горьковский пединститут, в университете возглавил студию художественного слова. На втором курсе получил тему курсовой «Пьесы Михаила Булгакова». Вышедшим на тот момент однотомником второкурсник не ограничился. Нашел в адресном столе адрес Елены Сергеевны Булгаковой, списался и отправился в Москву — прямо к ней, никуда не заходя с Курского вокзала. Этому общению суждено было продлиться до конца жизни Елены Сергеевны. Здесь, на Суворовском бульваре, где встретились легенда и живая жизнь, было положено начало огромному труду «Михаил Булгаков в Художественном театре».

Несомненно, что историю отечественного театра второй половины ХХ века будут изучать по книгам и передачам Анатолия Смелянского. «Олег Ефремов: театральный портрет», «Олег Ефремов. Очерк» (изданная также на английском, немецком, французском, испанском, итальянском, голландском языках); «Олег Ефремов: о театре и о себе». «Советский театр. Проблемы и течения», «Театр… время перемен», «Порядок слов (очерк трех театральных сезонов, 1985-1988)», «Советский театр. Заметки критика о сезонах последних лет», «Я понять тебя хочу…», «Порядок слов».

В блистательных портретах Смелянского о людях театра — друзьях, которые на глазах становились историческими фигурами, — есть что-то от «Некрополя» Ходасевича, где жизнь творилась и воспринималась по законам искусства, где рифмовались судьбы, и эпохи получали логическую завершенность искусства. Описываемую им реальность он умеет, по классику, отточить до символа.

Хотя о том, как больно достается от этой самой жизни «бедной на взгляд, но великой под знаком понесенных утрат», Анатолий Смелянский знал не понаслышке. Дитя войны, шестой ребенок в семье, где все дедушки и бабушки погибли в Белоруссии, двое детей не перенесли военных тягот, а двое вернулись с фронта, он с четырнадцати лет был вынужден зарабатывать, чтобы прокормить себя и больную мать. Сцену студии пришлось поменять на завод «Металлист» и работу учеником строгальщика.

Он никогда не пытался вписаться в формат — зато форматы подгоняли под него. Так появился телевизионный Смелянский — точный и страстный профессор-романтик. «Тайны портретного фойе», «Михаил Булгаков. Черный снег», «Театральный лицей», «Предлагаемые обстоятельства» (ТЭФИ за прошлый год), «Растущий смысл», «Сквозное действие» — даже в самих названиях его передач обозначена подчеркнуто высокая планка.

Впрочем, тянуться к ней приятно — во всем, что делает профессор и академик Смелянский, нет ни капли зауми. «Негативная „ругательная“ критика меня не занимает, — говорит Анатолий Смелянский. — Мне кажется, критик должен становиться и утверждаться на любви, на сочувствии к делу, которым занимается театр».