Ученые обнаружили новую ветвь потомков чернобыльского ребе

Энциклопедические данные свидетельствуют о двух детях первого цадика из Чернобыля Менахема Нахума (1730-1797): адмура Мордехая и Малки. В Киеве прошли архивные разыскания, установившие еще одного сына Менахема Нахума – Шрагу Меера, его детей, внуков и правнуков… 

Многому жизнь учит. Из года в год. Вот и меня кое-чему за пять десятков лет обучила. Никак не могу научиться мириться со смертью. Потому что умерли родители: папа в 1983-м, мама — в 2005-м. Пока была мама, казалось, они оба рядом со мной. И она, всепонимающая, рассудительная и безрассудно любящая сына и внуков. Наша с папой Таечка, Таюля. И он, сильный, мощный, открытый и простодушный. Иногда, как ребенок. Папа ушел мужественно. Когда скорая увозила его в последний раз в больницу, отдал мне свои «командирские» часы и сказал: «Береги маму, без нее тебе плохо будет» В последний год жизни мучался тяжелой стенокардией и говорил мне: «Скоро отдам Богу душу». Сталинградский фронт, три года саперских будней, тяжелая контузия и два ранения не прошли даром.

Мой папа несколько отличался от большинства других евреев, которых я знал с детства. Всегда был готов постоять за справедливость. Даже на улице. И у него это получалось легко и непринужденно. И неведомая сила помогала, и занятия боксом в ранней юности. При этом меня он почему-то никогда не учил драться. Отзывчив был невероятно: неизменно помогал кому-то. Жили мы достаточно скромно. Но это не мешало папе оказывать друзьям и родственникам всевозможную помощь. Он был внешне удалой, а в сущности какой-то безмерный: если веселился, то радости не было предела. И не только его радости. Помню: несколько раз он плакал. Причины тому бывали веские, и его боль была безграничной.

Очень любил показывать мне старинный альбом с фотографиями его ушедших из жизни папы и мамы и ее родни, которую называл «Тверской мешпухой». Сейчас я понимаю: всем сердцем он радовался принадлежности к еврейству. А душа его была по сути шире еврейской души. Потому что была по природе хасидской душой. И шире хасидской души, потому что была по наследству душой — от чернобыльских Тверских.

Про то, что дедом отца по его маме Саре Нехаме был раввин из Чернобыля и Белой Церкви Мовше Бер Тверский я знал от папы. В другие подробности рода Тверских, согласно законам советского времени, он меня не посвящал. Среди бумаг Сары Нехамы Мовша Беровой Тверской сохранилось свидетельство о ее хупе 1913 года в Киеве с моим дедом. Он был художником, учился в киевском отделении Императорской академии художеств. Вместе с женой в 1910-е годы они имели небольшую фотомастерскую в Киеве на Львовской улице.

Последние четыре года, узнав о легендарном роде чернобыльских раввинов, я стал выяснять, каким образом с ним связан мой прадед. Выяснил по известным источникам, что у сына первого чернобыльского адмура Менахема Нахума (1730-1797) — адмура Мордехая Тверского (1770-1837) было восемь сыновей, старший из которых Аарон (1787-1872) всю жизнь провел в Чернобыле. И я пришел к выводу, что мой прадед — один из внуков Аарона. Написал об этом в журнале «Алеф» (№972, 2008).

С тем и приехал в Бней-Брак к молодому раввину Довиду Тверскому — потомку чернобыльских ребе. Тот констатировал, что в обширном своде данных о потомках Мордехая Тверского, сына Менахема Нахума, никаких сведений о моем прадеде Мовше Бере Тверском и его отце Сендере (к тому времени я уже знал наверняка от родственников и это имя) не содержится. Довид Тверский адресовал меня в Нью-Йорк к главному знатоку рода, составителя фундаментального альбома «Великие раввины чернобыльской династии» (2003) Ицхаку Мееру Тверскому, потомку Менахема Нахума Тверского из Лоева (ск. 1871) и Довида Тверского из Тального (1808-1882). Ицхак Меер по телефону подтвердил услышанное мной в Бней-Браке. Но при этом он напомнил о том, что, по преданиям, у первого чернобыльского ребе, кроме Мордехая, был еще старший сын Моше, возможно умерший при жизни отца. И про детей Моше пока ничего неизвестно. Ицхак Меер вывел меня на киевского архивиста-исследователя Сергея Кутнего…

Так началось выявление документов. Первые недели не везло: «ускользали» даже мой прадедушка Мовше Бер и три его младших брата. Я почувствовал, что через некоторое время коллеги из Киева и Нью-Йорка сочтут меня «генеалогически помешанным», а их, как известно, в наше время на свете хватает. По моей инициативе С. Кутний «переключился» на 1870-е годы и раньше. В Киевском государственном областном архиве начался просмотр так называемых ревизских сказок, в которых велся учет населения Российской империи для уплаты налогов. Результаты не заставили себя ждать.

В 1874 году «нашлись» мой прапрадедушка Сендер 26-и лет и его отец Иось (Иосиф) Хаимович Тверский 46-и лет. По соседству с ними записан другой мой прадедушка Исраэль, сын которого Зусь через 39 лет женится на моей бабушке — внучке Сендера Тверского (ф. 280, оп. 2, д. 1572, л. 759об.-760). В «сказках» за 1850 был «выявлен» Хаим Иосиович Тверский со всей его семьей, включая уже «нашедшегося» сына Иося (ф. 280, оп. 2, д. 1000, л. 582об.-583). В 1834 году содержатся сведения об Иоселе (Иосифе) Мееровиче Краснощеком, умершем в 1827, и семьях его трех сыновей Нухима (Нахума) Тверского 33-х лет, Хаима 27-и лет и Мовши 23-х лет (ф. 280, оп. 2, д. 641, л. 198об.-199). При этом в записи 1834 помечено, что во время предыдущей «переписи» 1815 года Иоселю Мееровичу было 45 лет, то есть он родился в 1770 году.

Тут я остановил взгляд на перекличке отчества «Меерович» с известной в иудаике книгой (Славут, 1798) Менахема Нахума «Меор эйнаим» («Светоч глаз»). И самого Нахума в литературе иной раз называют по имени этого труда. Сообщаю об этом Ицхаку Мееру. Тот не согласен с этим доводом категорически. В то время в Киеве находится запись 1815 года, где мой предок Иосель имеет два отчества: Шрагович Меерович (ф. 280, оп. 2, д. 353, л. 112об.-113). И я должен согласиться с тем, что Иосель Шрагович Меерович — не сын Менахема Нахума. При этом Сергей Кутний рассказывает, что во всех документах по истории чернобыльской общины он не встречал имя Шрага ни разу, кроме указанного случая. Я делаю вывод, что двойное имя Шрага Меер («Свеча того, кто светит») имеет сакральный характер и предполагаю, что кому-то были нужны веские основания, чтобы так назвать сына. Когда-то совсем другой Шрага Меер являлся сподвижником легендарного рабби Акивы.

Ревизская сказка 1818 года подтверждает наличие в Чернобыле трех братьев Нухима, Хаима и Мовши Тверских (ф. 280, оп. 2, д. 375, л. 756). Интрига поиска достигает кульминации. Остаются только «сказки» за 1795 год, в которых записи на русском языке дублируют предшествовавшие им записи на польском. Если предыдущие переписи и велись, то польскими властями, и на Украине не сохранились.

И 1795 год приносит удачу. Есть запись о Нохиме Гершовиче (Менахеме Нахуме) и его жене Фейге Юдковичевне, сыне чернобыльского ребе — Мордухе (Мордехае) и его жене Соре (Саре) Аграновичевне (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 405об.-406). С тем, что давно известно, одно расхождение: жена Менахема Нахума здесь названа Фейгой при том, что по неархивным авторитетным источникам имя его жены — Сара. Жена Менахема Нахума — Сара была внучкой рава Ицхака Шапиро из Ковна и Люблина, потомка РИБаМ, РаШИ и Раббанов Гамлиелей и их великих предков царского рода соответственно. Два вероятных объяснения: или Фейга — второе имя Сары (два имени одного лица, характерные в хасидских семьях, в записях 1795 года ни разу не фиксировали), или Фейга — вторая жена Нахума, а его первой жены Сары к тому времени не было в живых.

Неподалеку от Нохима Гершовича и Мордуха в Чернобыле в 1795 жил Меер Нохимович 40 лет со своей женой Малкой Янкелевичевной (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 390об.-391). При этом в ревизских сказках именно Чернобыля за 1795 год больше ни разу не встречается имя-отчество Меер Нохимович (Нохемович, Нухимович, Нахумович). В ревизских сказках 1815 года Меера Нохимовича уже в Чернобыле нет. Зато в 1795 году в Чернобыле был Иосель Шрагович (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 416об.-417) при том, что, согласно записи 1815, он перед 1814 годом на какое-то время покидал Чернобыль. И последняя находка: в 1818 году в Чернобыле проживал Айзик (Ицхак) Меерович Тверский 22-х лет (ф. 280, оп. 2, д. 375, л. 768).

Становится очевидным, что Меер — сын Нохима; Шрага Меер — дедушка Нухима, Хаима, Мовши Тверских; Меер — отец Ицхака Тверского — это одно лицо. И это лицо — Шрага Меер — еще один сын первого чернобыльского ребе Менахема Нахума (в местном еврейском обиходе ребе Нохема). Праправнука легендарного Адама Баал Шема из Ропшиц (ск. 1712), лично принятого в Праге императором Австро-Венгрии Максимиллианом. Мне же доводится быть потомком первого чернобыльского ребе Менахема Нахума в десятом колене, его семь раз правнуком.

Согласно Положению о евреях 1804 года еврейское население Российской империи должно было носить фамилии. До того фамилий не было. Судя по всему, первым «официально» фамилию Тверский взял младший сын Нахума адмур Мордехай Тверский, сыгравший огромную роль в укреплении духовного влияния своего рода. Он стал отцом восьми сыновей, распространивших чернобыльский хасидизм по Украине и Белорусии. Разумеется, фамилия образована от города Тверия (Израиль), где когда-то шла работа по созданию Талмуда, в которой, по преданию, принимали прямое участие предки жены ребе Нохема — Сары. К тому же жена Мордехая — другая Сара — дочь карлинского адмура Аарона Великого (1736-1772) имела старшего брата Янкеля (ск. 1787), который во второй половине 1770-х годов переселился в Эрец (не исключено, что в Тверию) и основал там хасидскую общину. Это могло стать дополнительным аргументом для использования фамилии «Тверские».

Мой предок Иосель, внук Менахема Нахума, дважды (при жизни и после смерти) был записан Краснощеким, очевидно, по его внешним признакам. Своим же трем сыновьям он дал фамилию Тверские, в том числе старшему Нухиму (Нахуму), родившемуся в 1801 году — всего через четыре года после смерти прадедушки.

Ицхак Меер Тверский из Нью-Йорка, проанализировав результаты архивного поиска, в письме ко мне назвал их «революцией в истории представлений о роде Тверских». Его электронное письмо случайно совпало с моим днем рождения по еврейскому календарю.

Спустя еще несколько дней Сергей Кутний обнаружил в том же Киевоблархиве в первой общероссийской переписи населения 1897 года подробную информацию о семье моего прадеда Мовши Бера Тверского (1864, Чернобыль — около 1910, Белая Церковь) и семье его мамы Брохи (родилась в 1842), жившей с тремя младшими братьями прадедушки (ф. 384, оп. 9, д. 527, л. 118, 122). Все они проживали в одном доме на Завальной улице в Чернобыле. Отец Мовши Бера — Сендер Тверский к тому времени уже умер, и его вдова Броха была хозяйкой небольшого заезжего дома. В реестре 1897 присутствуют четыре дочери Мовши Бера. Вторая из них Сура (Сара) Нехама Тверская восьми лет — и есть мама моего отца. Среди документов моей бабушки сохранилось изображение Большой Синагоги в Белой Церкви с ее пометкой на идише: «Община». Папа рассказывал мне, что, его дед р. Мовше Бер Тверский в последние годы своей короткой жизни был раввином в Белой Церкви. Теперь я надеюсь, что подтверждение этого факта найдется в архивах.

В архивах есть и потенциальное поле для поиска еще одного сына Менахема Нахума, которого, согласно преданиям, звали Моше. По записям 1818 года в Чернобыле находилось еще несколько семей с фамилией Тверские. Возможно, у Моше было какое-то второе имя. Не исключено и то, что он был не сыном, а родным братом первого чернобыльского ребе.

Ревизские сказки 1795, 1815, 1834 годов свидетельствуют о чрезвычайно высокой смертности у евреев Российской империи. Например, евреи старше 40 лет в ревизских сказках за 1815 год Радомысльского уезда, в который входил Чернобыль, встречаются очень редко. Люди разных возрастов бесследно исчезают из записей, промежуток между которыми составляет пятнадцать-двадцать лет. Уровень жизни евреев в полосе оседлости в конце XVIII века — первой четверти XIX века был на уровне жизни крепостных из неблагополучных губерний. Кстати, возраст до конца XIX века определялся ревизорами приблизительно и «на глаз», написание одних и тех же еврейских имен постоянно варьировалось, особенно из десятилетия в десятилетие.

Свет хасидских цадиков помогал обездоленному еврейству выживать с памятью о предназначении Народа. И евреи в тяжких повседневных трудах и молитве сохранили себя для истории и своих потомков. По хасидскому преданию, когда ребе Нохем впервые приехал к Баал Шем Тову, тот весь шабэс смотрел на гостя с неприязнью. Когда супруга БеШТа спросила о причине этой неприязни, БеШТ сказал, чтобы она опасалась этого человека. Ребецн хорошо разбиралась в людях и возразила, что она видит Менахема Нахума праведником. На что Баал Шем Тов ответил: «Да, он хочет своими добрыми делами украсть весь Ган Эйден и Будущий Мир».