Брокер русских революций

Все, кто учился в советской школе, знают наизусть цитату Ленина: «Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию». Но мало кто знает, что Герцен, в свою очередь, «разбудил» Ротшильда. Что связывало старейший банкирский дом Ротшильдов и русских революционеров?

В 1848 году Александру Герцену было 36 лет. Он уже написал нашумевший роман «Кто виноват?» и трижды побывал в ссылках за свои революционные взгляды. После смерти отца, в 1846-м, он унаследовал треть его состояния, еще треть досталась матери Герцена – Луизе Гааг. Их совокупный капитал составлял около 300000 серебряных рублей, а кроме этого им принадлежало два дома в Москве и имение в Костромской губернии. Герцен с матерью, женой и детьми отправился в длительную поездку по Европе: через Берлин, Ганновер и Брюссель в Париж. Там они задержались надолго, но Герцену, в отличие от большинства русских аристократов того времени, Франция не нравится. Он едет в Италию: вначале в Рим, а к февралю 1848 года оказывается в Неаполе. И попадает сразу на праздник, даже на два сразу: карнавал и революцию. Незнакомые люди жмут Герцену на улице руку, поздравляя с принятием конституции. А другие незнакомцы крадут у него чемодан, в котором лежат важные финансовые документы.

С заявлением о пропаже документов Герцен обращается в неаполитанский банк The CM de Rothschild & Figli, возглавляемый бароном Кальманом де Ротшильдом – одним из пяти братьев-банкиров, направленных отцом, легендарным Майером Ротшильдом, в ключевые европейские столицы для создания полномасштабной банковской сети. И Ротшильды помогают русскому писателю и революционеру: они восстанавливают утраченные им документы. Он получит их спустя короткое время, уже в Париже, у брата неаполитанского Ротшильда – барона Джеймса де Ротшильда, которому предстояло сыграть важнейшую роль в жизни Герцена.

В 1848 году Джеймсу де Ротшильду было уже 50 лет. Он был не только весьма успешным финансистом, владельцем банка De Rothschild Freres, но и известным филантропом и покровителем искусств. В частности, Оноре де Бальзак повесть «Деловой человек» посвятил «Господину барону Джемсу Ротшильду, генеральному австрийскому консулу в Париже и банкиру». Фредерик Шопен посвятил один из своих вальсов его дочери Шарлотте, а Жан-Огюст-Доминик Энгр рисовал портрет его супруги. Ротшильд заказывал Россини музыкальную композицию в честь визита Наполеона III в свой дом. На деньги знаменитого банкира и мецената была также открыта бесплатная больница в Иерусалиме, названная в честь его отца Майера Ротшильда.

Роман «Кто виноват?» Джеймс де Ротшильд, разумеется, не читал, и фамилия Герцен ему ничего не говорила. В «Былом и думах» Герцен описывает свою первую встречу с банкиром так: «Я познакомился с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета московской сохранной казны. Дела тогда, разумеется, не шли, курс был прескверный, условия были невыгодны, но я тотчас согласился и имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления на губах Ротшильда – он меня принял за бессчётного prince russe (“русского князя” – фр.), задолжавшего в Париже, и потому стал называть меня monsieur Ie comte (“месье граф” – фр.)».

Революции 1848-1849 годов в Европе и участие России в жестоком подавлении этого движения привели Герцена к осознанию, что в Россию ему возвращаться нельзя, там ему не избежать преследований со стороны царских властей. И он начал постепенно выводить свои и материнские активы из России в Европу. Осуществлял эти операции банкирский дом Джеймса де Ротшильда, а сам банкир стал советником Герцена по дальнейшим инвестициям. «По совету Ротшильда я купил себе американских бумаг, несколько французских и небольшой дом на улице Амстердам, занимаемый Гаврской гостиницей», – свидетельствует в мемуарах «Былое и думы» новоиспеченный отельер.

Впрочем, личное отношение Герцена к Ротшильду неоднозначно. Так, в мае 1849 года Герцен в письме историку Тимофею Грановскому отзывается о банкире слегка пренебрежительно: «Ничего не может быть пикантнее, чем мои добрые отношения с бароном де Ротшильдом, который до сих пор уверен, что я граф и простак». Тем не менее их партнерские связи только крепнут. В письме Ротшильду из Женевы в сентябре 1849 года Герцен рассказывает: «В полной мере доверяя вашему опыту, я согласно вашему совету выбрал 6-процентные облигации штата Нью-Йорк. Я не очень полагаюсь на стабильность Старого Мира – он слишком стар. Я думаю, что писать о покупке 10 000 пиастров было бы верно. У меня есть еще суммы, которые я хотел перевести из Санкт Петербурга, но я напишу об этом при случае».

Случай представился очень скоро: уже 26 октября царское правительство наложило арест на оставшееся в России имущество Герцена и его матери. Формально – за отказ Герцена вернуться на родину, чего подданный российского императора не имел права себе позволить. По существу – за статьи Герцена в поддержку европейских революций и против самодержавия в России. Для спасения имущества Ротшильд и Герцен придумывают изящную комбинацию. Неожиданно обнаруживается, что у г-жи Гааг, матери Герцена, есть заемное письмо от сына, обеспеченное оставшимися в России деньгами и имуществом, и этот долг она готова переуступить г-ну Ротшильду. Причем г-н Ротшильд не обязан ей платить, пока не получит деньги от реализации активов в России. Хотя пока они и арестованы.

6 ноября Герцен пишет Ротшильду: «У меня есть в России поместье в провинции, в Костромской губернии, земли в нем примерно на 175 000 – 200 000 франков. Это не дает мне достаточной гарантии осуществить продажу моей собственности в пользу кредитора, у которого нет влияния… Вы же сможете легко помочь мне без риска для себя».

В феврале 1850 года русское генконсульство в Париже было вынуждено засвидетельствовать доверенность на получение в России денег по заёмному письму, выписанному на г-на Гассера – представителя банкирского дома Ротшильдов в Петербурге. Только к 5 мая доверенность добралась до России. Но когда г-н Гассер пришел на аудиенцию к министру иностранных дел России Карлу Нессельроде, то услышал, что деньги выплачены не будут – по прямому распоряжению Николая I.

Узнав об ответе российских властей, Герцен сказал Ротшильду: «Для меня мало удивительного, что Николай, в наказание мне, хочет стянуть деньги моей матери. Но я не мог себе представить, чтоб ваше имя имело так мало веса в России!» Речь Герцену удалась, он так накрутил Ротшильда, что банкир стал бегать по комнате с криками:
– Я с собой шутить не позволю! Я потребую категорического ответа у министра финансов! Так это оставлять нельзя!

И Ротшильд написал своему представителю в Санкт-Петербурге, чтобы тот немедленно потребовал новой аудиенции у Нессельроде, а заодно и у министра финансов. И заявил им, что Ротшильд знать не хочет, кому что принадлежало раньше, и требует уплаты по своим бумагам, а в случае отказа начнет уже не столь благожелательно относиться к просьбам о займах, которые поступают в адрес его банкирского дома от российского правительства как раз прямо сейчас. И уже 18 мая 1850 глава полиции Леонтий Дубельт уведомил министра внутренних дел Льва Перовского, что «выдача банкиру Гассеру вышеуказанных 106 000 рублей высочайше разрешена».

29 июня 1850 года уже Ротшильд пишет Герцену: «Мсье Александр Герцен! Мы рады иметь возможность уведомить вас о последнем обналичивании ваших облигаций в Сберегательном банке Москвы. Это обналичивание было достигнуто после множества всяких препятствий и многочисленных представлений». Впрочем, деньги за имение получить не удалось. В «Былом и думах» Герцен писал, что в случае полного успеха операции комиссия, которую попросил Ротшильд, должна была составить 5 процентов. Но в итоге за свои услуги банкир взял всего 3 процента комиссионных.

Дальнейшая переписка Герцена с Джеймсом Ротшильдом – это типичное общение инвестора с брокером. Акции штата Огайо, акции штата Вирджиния, акции правительства США, займы правительства Бельгии и властей Парижа, облигации железнодорожной компании, ценные бумаги Испании… Франки, флорины, доллары… Переехав в Лондон – там он прожил с 1852 по 1865 годы, – Герцен установил деловые отношения с местными отделением знаменитого банкирского дома и Лайонелом Ротшильдом, племянником Джеймса, но по поводу уже сделанных инвестиций продолжал соотноситься с парижским отделением. После же возвращения Герцена на континент старая дружба с Джеймсом вспыхнула с новой силой.

В последние годы жизни капитал Герцена, вложенный в различные ценные бумаги, превышал 400 тысяч франков, также в его владении находился дом в Париже, в котором он и скончался 21 января 1870 года. Барон Джеймс де Ротшильд умер немного раньше своего делового партнера, 15 ноября 1868, и тоже в Париже, в своем доме, точнее – в одном из своих домов. Его личное состояние к моменту смерти составляло, по оценкам, порядка 150 миллионов франков. Точные цифры в этой семье оглашать было не принято.

Обоих похоронили на кладбище Пер-Лашез, хотя позже прах Герцена был перезахоронен в Ницце. Похороны русского публициста были скромными: «Группа парижских рабочих и демократов, несколько молодых русских и петербургский отставной крупный чиновник, который в передней все перебегал от одной кучки к другой и спрашивал: “А разве духовенства не будет? Разве отпевания не будет?” Конечно, были газетные репортёры», – вспоминал потом публицист Петр Боборыкин. Попрощаться с Ротшильдом пришло 10 тысяч человек, а от его дома до кладбища вдоль улиц выстроилась шеренга зевак, провожая в последний путь банкира, не боявшегося спорить с императорами.