Портной Мэрилин Монро

Он одевал Мэрилин Монро, а его платья считались «Роллс-Ройсами» мира моды. Модельер Норман Норелл довольно рано стал миллионером, но до конца жизни ел гамбургеры и работал волонтёром в нью-йоркских больницах.

Когда имя Нормана Норелла впервые появилось на страницах Vogue, о нем тут же заговорили как о явлении, которого «американская мода ждала несколько десятилетий». Модельеру приписывали создание едва ли не всех актуальных в то время трендов, начиная с брюк-кюлотов и заканчивая обычными круглыми вырезами на платьях. Его знаменитые «русалочьи» наряды в пайетках стоили по несколько тысяч долларов и считались самыми дорогими платьями в Америке. Норман тогда говорил, что в юности, сидя за прилавком пыльного магазина шляп, и мечтать о таком не мог.

Будущий модельер родился 20 апреля 1900 года в Ноблсвилле. Его дед был известным в городе человеком: владел небольшим магазином мужской одежды, который после его смерти перешел к отцу Нормана – Гарри Левинсону. Преемник пытался развивать бизнес и дальше, но понимал: в городе, где живет от силы пять тысяч человек, достичь большего он не сможет. В 1905 году Гарри открыл магазин шляп в Индианаполисе, а через год перевез туда семью. «В те годы дешевые шляпы стоили один доллар, а дорогие – три. Папа решил продавать все шляпы по два доллара. Как ни странно, это сработало», – вспоминал Норелл.

Пока его старший брат Фрэнк корпел над уроками, а все свободное время проводил в мастерской отца, Норман часами рисовал, мечтая о карьере художника по костюмам. Дело в том, что Гарри размещал рекламу своего магазина на театральных афишах, и семья Левинсон могла ходить на представления бесплатно. Норман ходил – да так часто, что учителя вскоре стали жаловаться Гарри, что его младший сын думает о спектаклях больше, чем об арифметике.

С работой в магазине отца тоже не ладилось. Парень ходил туда как на каторгу: ему не нравились «грузные пожилые мужчины, которые сосредоточенно сопели, всматриваясь в каждый сантиметр двухдолларовой шляпы мышиного цвета». В итоге отец застал сына за разборками с очередным покупателем и больше к магазину и близко не подпускал.

В 19 лет Норман подался в Нью-Йорк, чтобы изучать историю моды в Школе дизайна Parsons, а через год перевелся в институт Пратта. В кои-то веки парню нравилось учиться, но еще больше ему нравилось сидеть в читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки и изучать историю одежды и текстиля по иллюстрациям. Тогда же, размышляя о своей дальнейшей карьере, он взял псевдоним Норелл. Впоследствии модельер объяснял: «“Нор” – потому что Норман, первая “л“ – потому что Левинсон, а вторая для красоты».

К 24 годам он успел поработать и в Paramount Pictures, где делал свои первые костюмы для звезд немого кино, и в Brooks Costume Company: там мужчина поднаторел в создании специфических нарядов для артисток бурлеск-шоу и водевилей. В 1924 году Норелл получил работу в магазине модельера Чарльза Эрмора: был одновременно и «генератором эскизов», и «мальчиком на побегушках на длинные дистанции». Нормана отправляли то в Париж за фурнитурой, то на разведку в другие магазины, то в универмаг Saks Fifth Avenue, где он битый месяц скучал, поправляя платья на манекенах. Он уже почти смирился с мыслью, что достиг своего потолка, как ему посоветовали сходить к владелице одного из самых прибыльных магазинов одежды в Нью-Йорке – Хэтти Карнеги.

«На госпоже Карнеги было бархатное пальто с рысьим воротником, бежевая шляпка-клош и самые огромные бриллианты, которые я когда-либо видел. Меня это почему-то испугало, – рассказывал Норман, описывая их первую встречу. – Она спросила: “Умеешь придумывать красивые наряды?“, я пробормотал нечто среднее между “да“ и “иногда“. И Хэтти дала мне шанс проявить себя».

Они работали бок о бок вплоть до 1941 года, а расстались со скандалом во время подготовки костюмов для бродвейского мюзикла «Леди в темноте». Театральный мир гудел, обсуждая, что именно стало камнем преткновения в отношениях Карнеги и Норелла. Одни говорили, что Хэтти сочла наряды «слишком экстравагантными, чтобы шить их в дальнейшем», другие шептались: «Она бесится, что актриса Гертруда Лоуренс выбрала эскизы Норелла, отвергнув ее собственные». Сам же Норман молчал, мечтая, чтобы все поскорее забыли о случившемся.

Репутация модельера была кристально чистой, так что работу он нашел быстро: объединил усилия с производителем женской одежды Энтони Трейна. «Тони предложил мне более высокую зарплату, если мое имя не будет использовано в названии, и урезанную, если будет. Я выбрал второе», – рассказывал Норелл. Вскоре название их тандема, Traina-Norell, стало синонимом словосочетания «высокий статус».

Норман наконец-то получил возможность воплощать в жизнь даже самые странные свои идеи: например, он настоял на выпуске «пальто для подземки». Снаружи оно выглядело как обычное шерстяное пальто, в которых ходили все американки, а подкладка была отделана пайетками. Носить его полагалось с соответствующим платьем, расшитым такими же пайетками. Газета The New York Times писала: «Американская индустрия моды долгое время зависела от идей французских кутюрье, но была отрезана от них из-за Второй мировой войны. Но тут появился Норелл и открыл на Седьмой авеню маленький Париж».

В 1943 году модельер стал первым лауреатом премии Coty, которую сегодня называют «модным “Оскаром”», и получил приглашение преподавать в Parsons. Его он принял с удовольствием. Молодых студентов шокировало, что «американский Баленсиага», заработавший на платьях целое состояние, засиживается допоздна, чтобы помочь им с проектами. К тому моменту Норелл действительно был миллионером, но это мало сказывалось на его образе жизни. Модельер, которому к тому времени уже перевалило за сорок, работал волонтером в нью-йоркских госпиталях. Норелл много ездил по миру, но никогда не покидал Нью-Йорк надолго. Он даже отклонил предложение главы Columbia Pictures Гарри Кона переехать в Калифорнию и работать у него на студии, хотя в юности мечтал стать именно художником по костюмам. В 1951 году модельер получил свою вторую премию Coty, а спустя пять лет стал лауреатом Hall of Fame. Тогда же он создал один из самых знаменитых своих нарядов – свадебное платье Мэрилин Монро, в котором она выходила замуж за Артура Миллера.

В 1960 году Энтони Трейна покинул бизнес. Наконец-то бренд, на который Норелл положил треть жизни, стал носить исключительно его имя. Редкие показы новых коллекций в демонстрационном зале Norman Norell каждый раз были событием с большой буквы «С». Как однажды отметил репортер журнала Vanity Fair, «происходящее напоминало театральную премьеру: с антрактом, светскими беседами и дорогим шампанским».

Конечно, идеи Норелла копировали. Как художника его это оскорбляло, но как бизнесмена – нисколько: похожие платья и юбки шили компании, где вещь можно было купить за 15–20 долларов. Его одежда стоила не меньше четырехсот. К тому же у модельера были проблемы посерьезнее каких-то копий: в начале 60-х годов у него, заядлого курильщика, диагностировали рак гортани, и он перенес сложную операцию на голосовых связках.

К тому моменту в списке поклонниц Норелла уже были все известные женщины Америки, в том числе первая леди Тейлор Джонсон, актрисы Джуди Гарленд, Дина Шор и Лорен Бэколл. По словам модельера, его главный секрет состоял в «хороших зарплатах, которые он был готов платить на мастерство портного». В отличие от кутюрье, производивших одежду в единственном экземпляре, он предъявлял высокие требования к коллекциям прет-а-порте. Каждая вещь обрабатывалась от начала до конца одним и тем же портным: на базовый жакет могла уйти неделя работы. Свой подход Норман называл «старомодностью, которой можно гордиться».

Среди благодарных клиентов Норелла была и Линн Ревсон, жена основателя империи Revlon Чарльза Ревсона, с которым модельер дружил. В середине 60-х Чарльз стал убеждать Норелла выпустить собственный парфюм. По его мнению, «роскошные платья должны быть дополнены не менее роскошным ароматом», и в конце концов Норман с этим согласился.

В 1968 году парфюмер Жозефина Катапано, которая до этого успела поработать над легендарными Estee Lauder Youth Dew и Guy Laroche Fidji, не без участия Нормана создала аромат Norell. За 30-миллилитровым флакончиком, который стоил 50 долларов, выстроилась очередь: не все женщины могли себе позволить платье от Норелла, но все были готовы раскошелиться на духи. Этот запуск принес модельеру около миллиона долларов, на которые он выкупил у партнеров акции компании Norman Norell и стал единоличным владельцем модного дома.

В 1972 году знаменитый Metropolitan Museum of Art запланировал на 16 октября масштабную ретроспективу Норелла. Модельер не мог дождаться этого дня, но накануне мероприятия – не то от волнения, не то по роковому стечению обстоятельств – у него произошел инсульт. Врачи больницы Ленокс-Хилл приложили все усилия, чтобы спасти 72-летнего Нормана, но 25 октября он умер, не приходя в сознание.

На следующий день новость о смерти «американского Баленсиаги» была на первых полосах всех газет. В некрологе The New York Times о Нормане говорили как о гении, а его платья называли «“Роллс-Ройсами” мира моды».