Владимир Горовиц: беспринципный гений рояля

Владимир Самойлович Горовиц (1903-1989) — обыкновенный гениальный ребенок из Киева, который так и не вырос во взрослого пианиста, потому и стал фигурой

столетия. Когда его учитель, Феликс Блюменфельд показывал ученика Александру Скрябину, тот открыл рот и не поверил, что ребенок настоящий. Потом — уже после Скрябина — в это не верили многие, и ничего, переубедились сами собой... Его серебристую, искрящуюся игру — игру высшей романтической пробы — считают "салонной" только любители музыкальных "мощностей", громкостей, глыб и прочего "скального грунта".

Согласно легенде, Горовиц, сбежав в 1925 году из страны большевиков, прославился сразу и без проблем. Единственной трудностью его было организовать первый концерт, но тут помог случай. Внезапно заболел пианист, которому в этот вечер предстояло играть "Первый концерт" Чайковского. Горовица случайно нашли в гостинице — он успел только выпить стакан молока (очаровательная деталь, кочующая из книги в книгу!) и уже через полчаса, без единой репетиции, положил музыкальный мир к своим ногам, раз и навсегда. Далее он был и суперменом и эпатировал публику, как хотел, — в общем, можно сказать, что он стал первым музыкантом, обретшим свой особый имидж, вариациями и бледными копиями которого теперь пользуются все поп-звезды мира. Вот только имел ли этот имидж хоть что-то общее с самим Горовицем, музыкантом и человеком?

Но история Горовица-пианиста началась не с этого прославленного стакана молока. Еще до своего отъезда из СССР его имя собирало полные залы в Москве и Ленинграде, причем в его репертуаре было ни много, ни мало 10 сольных программ! Путь к признанию был долог и мучителен. Закончив Киевскую консерваторию в возрасте 16 лет в 1921 году, он был отправлен вместе с еще одним юным дарованием — Натаном Мильштейном, впоследствии одним из лучших скрипачей этого века, — играть перед рабочими провинциальных заводов в обеденных перерывах.

Осенью 1925 года он собрал все имеющиеся деньги, вложил их в рискованные гастроли (Берлин, Гамбург, Париж) — и стал самой головокружительной новостью десятилетия на фортепианном фронте. От американского его дебюта все просто остолбенели в 1928 году. В 1933 году он сыграл впервые под управлением Тосканини. Вскоре обстоятельства сложились так, что Горовиц женился на дочери своего покровителя — Ванде.

Горовиц хорошо знал большевиков — в ходе революции его семья лишилась всего, да и лично его, совсем молодого, уже успели достаточно унизить в СССР и продолжали это делать в Париже, где советский консул грозил Горовицу всеми мыслимыми карами, если он немедленно не вернется на Родину. И Горовиц решил рискнуть и поехать в США, страну, в которой непрочная слава пианиста-виртуоза могла превратиться в деньги.

Его американский дебют был не просто успешным — публика сходила по нему с ума. Судите сами: молодой, красивый (в молодости Горовиц был удивительно похож на Шопена), уверенный в себе, с умением подчинить звуку своего рояля любой зал и любой оркестр, феерический виртуоз — он был обречен на успех, и он получил его. В 1942 году Горовиц принял американское гражданство и дал рекордное число концертов в фонд помощи воюющей России: один из них сразу дал 11 миллионов тогдашних долларов.

Таков фасад легенды, той легенды, которую Горовиц никогда не пытался разоблачить, Легенды, которая лучше любой рекламы способствовала сбыту его записей. Но вот только никак не сочетается эта легенда с фактами его жизни, вовсе не безоблачной, никак не укладывается в рамки его музыки, записанной в различные периоды. Судите сами. В 1929 году все его сбережения разлетаются в дым из-за биржевого краха, вызванного Великой депрессией. В 1930 году умирает его мать, а его отец, специально приезжавший в Париж повидаться с сыном, вскоре бесследно сгинет в ГУЛАГе. Да и самый образ супервиртуоза начинает тяготить пианиста: помимо феерической техники, он хочет заставить критику и слушателей обращать внимание на содержание его музыки, на тот ее компонент, который он называл "сердцем". В 1936 году Горовиц внезапно перестает гастролировать и переживает страшный физический и духовный кризис. Возможно, только вмешательство властного и жесткого тестя, Тосканини, сохранило ему жизнь.

В начале 50-х Горовиц просто ушел со сцены на 12 лет, без объяснений и шума. И это при том, что спрос на его легчайшую виртуозность и "шоу-обработки" в американском стиле был несказанно велик. С 1953 по 1965 год он не "светился", вообще не появляясь на публике, все были уверены, что он уже не дышащая легенда и вообще не вернется, а он вернулся — с программой из легких сонаток Муцио Клементи, которого дают играть детям для школьной беглости.

Известие о его возвращении всколыхнуло весь музыкальный мир, в Нью-Йорке за билетами с ночи выстроилась такая очередь, что показывали на ТВ в выпусках новостей, и жена Горовица, ужаснувшаяся лишениям, которым люди подвергли себя ради счастья послушать ее мужа, всю ночь раздавала в этой очереди кофе и пирожки. Перед слушателями предстал тот же Горовиц — и в то же время… другой. Тот же блеск техники — но гораздо более узкий репертуар, та же сверхъестественная свобода музицирования — но другой, более осторожный подход к материалу, тот же "сверкающий" звук — но теперь при большей экономии выразительных средств. Кажется, что пианист говорит: "Слушайте музыку, а не меня!"

Возвращение такого Горовица порадовало далеко не всех. Несмотря на энтузиазм публики, из среды музыкальных деятелей раздавались критические отзывы. Часто случающиеся отмены концертов раздражали антрепренеров. Несмотря на маску самоуспокоенности, казалось, что артист не уверен в себе — в контрактах он всякий раз оговаривал право на отмену концерта чуть ли не в последний момент.

В 1975 году он снова "уходит", в 1981-м — возвращается, чтобы вскоре опять прервать концерты. Наконец в 1985 году начинается последний период его выступлений, период, ознаменовавший собой небывалый подъем душевных сил при полном отсутствии физических, — таким живым примером торжества силы духа над немощью тела останется Горовиц в памяти благодарной публики Москвы, Ленинграда, Вены, Милана...

Последний его визит в Москву в 1986 году отмечен программой из пустяковых миниатюр, звучавших, как алмазы, кристальной хрупкостью тона его специального облегченного рояля (который Горовиц везде брал с собой и доставлял специальным самолетом) — и непрошеными слезами тех, кто думал, что на фортепиано можно играть только "сурово", "крепко" и "торжественно".

Горовиц — это ушедший стиль виртуозной небрежности, блесток и капризов. Сам Рахманинов, играя с Горовицем в 4 руки, говорил, что так тонко он не смог бы строить фразы... А сам Горовиц, когда ему было за 80, остался точно таким же ребенком, как и в пять лет. Вместо того, чтобы заниматься и "шлифовать" концертную программу, во все глаза смотрел диснеевские мультики, а когда его уговаривали что-то изменить в игре (для нахождения компромисса с партнерами, вроде виолончелиста Мстислава Ростроповича или дирижера Карло Мария Джулини) — он не спорил, не отстаивал свою точку зрения, а говорил: "Да ты знаешь, какая у меня техника? Я все могу сыграть, как захочешь! Хоть стоя, хоть лежа!.." — и соглашался на все с той обезоруживающей легкостью, которая после него в серьезной и высокой музыке, пожалуй, больше уже не встречается...