Властелин культур

2 октября во МХАТе им. Чехова в рамках Московского Международного фестиваля искусств им. Соломона Михоэлса состоялась премьера музыкальной мистерии “Дорога домой” актера, певца, музыканта, который не нуждается в представлении, – Якова Явно. Бывший актер Камерного еврейского музыкального театра в Москве, ныне житель Соединенных Штатов Америки, Явно представил московской публике грандиозный музыкальный проект, прошедший с успехом в Израиле. В нем приняли участие разные творческие коллективы: фьюжн-группа “Транс-Атлантик” (Москва), госпелс-группа “Warship and Praise”, танцевальная группа “Реситаль” (Израиль) и другие. Самым специфическим моментом мистерии стало участие коллектива афроамериканцев. После их выхода на сцену зал просто гудел. Концерт действительно был ярким зрелищем. Яков Явно исполнял музыкальные произведения в сопровождении видеоряда, авангардных графических композиций и анимационных сюжетов. В спектакле присутствовал завораживающий дух мистики – некое сочетание шаманства и “копперфильдства”. Песни звучали как на русском, так и на идиш, иврите и английском. Своеобразным был и музыкальный аспект песен. Например, в мелодию “Крутится, вертится шар голубой” были вкраплены ритмы рэпа, а в это время на сцене исполняла классический танец барышня в белом. Песни Явно принадлежали самым различным жанрам: от грустных мелодий еврейской песни до танго, блюза, латиноамериканских и арабских мотивов.

Яков Явно согласился ответить на наши вопросы.

- Яков Израилевич, “Дорога домой” – это дорога в Израиль, Россию или куда-либо еще?

- Это дорога к себе. Понимаете, я родился в России, живу в Америке, где умру, я не знаю, поэтому моя дорога бесконечна. Я хочу познать этот мир, понять, кто я в этом мире. Но меня не интересуют дежурные слова “гражданин” и “человек”. Да, я гражданин и человек, но мне важно, что стоит за всем этим. Кажется немного странным, когда говорят: “Неважно, какой ты национальности, важно, чтобы ты был человеком”. Я думаю, что в этом есть ошибка, ведь каждый изначально рожден человеком. Важно сохранить то, кто мы есть, откуда мы, ведь у каждого есть какая-то предыстория, особенно у народа, к которому я принадлежу. Так сложилось, что к нам всегда относились неоднозначно. Если, скажем, человека спрашивают: “Кто ты?”, а он отвечает: “Я еврей”, то тут же появляется миллион каких-то эпитетов и приложений: “Ой, а у меня прабабушка тоже была еврейкой. Вы очень хороший человек, хоть и еврей”. Меня это убивает. Уже давно наступило время, когда должна стереться грань между национальностью, вероисповеданием и цветом кожи. Мы должны воспринимать друг друга только по человеческим качествам, общаться на основе интереса друг к другу. Поэтому моя проблема – дорога в мой собственный дом, и на этом пути я встречаю людей, которые мне интересны и близки. Я привез с собой афроамериканскую группу. К сожалению, не удалось вывезти в Москву бухарскую и ирландскую группу из-за финансовых затрат. Но я пытаюсь внедрить в свои песни нечто нетипичное. Мир развивается и идет вперед, и если ты не открываешь глаза и уши, то умираешь в узком и неинтересном пространстве. Мне кажется, что интересно открывать что-то новое, особенно молодым людям. Они пытаются отойти от стандартов, которыми мы, к сожалению, нафаршированы, и не могут. Мне хочется, чтобы появилась сила, которая сможет пробить эту стереотипную стандартность и, может быть, убожество, за которым люди идут.

- Почему Вы пригласили в Вашу программу афроамериканцев? Потому что они от природы наделены чувством ритма?

- Я их пригласил, потому что у нас и у них одна история: мы были рабами, и они были рабами. И мы, и они страдаем, но только на разных уровнях. И говорить о том, что мы, евреи, живущие в этом мире, свободны от предрассудков по отношению к нам, нельзя. Антисемитизм существует. То же самое испытывают черные, особенно живущие в Америке. Конечно, в силу государственной политики люди пытаются сказать, что они такие, как все, но это лишь на словах. Люди, рожденные не любить черных или евреев, продолжают их не любить. Я часто встречаю тех, кто, увидев мою внешность, уже начинает меня ненавидеть, хотя я еще ничего не сказал. Это надо разбивать, уходить от этого, ведь это нечестно, так мерзко и отвратительно! Мой спектакль именно об этом! Когда я выступаю перед нееврейской аудиторией, зрители выскакивают на сцену и начинают танцевать, проникают в мой мир, понимая, что еврейская культура, как и все, уникальна в своем роде. От нее не пахнет, она не излучает отвратительной энергии, она такая же, как любая другая. Для меня это главное. Я не хочу петь песни маленького местечка, я далеко ушел за эту черту, так же, как многие из нас. Так же образы Шагала растворились по всему миру. Они дали миру то, что, может быть, не могли дать другие народы. Я считаю, что без краски моей культуры, если она даже незначительная, картина мировой культуры потеряет своеобразный оттенок и поблекнет. Все взаимосвязано, ничто не может существовать в этом мире автономно. Я думаю, что мир спасет культура, взаимодействие и взаимообмен маленьких культур, когда люди через культурные ценности начнут любить и уважать друг друга, смотреть с любовью, а не с ненавистью и предрассудками.

- То есть через некоторое время культура станет единой?

- Я живу в Нью-Йорке, Вавилоне XXI века. Это котлован, в котором сосуществуют культуры. Там считают, что не должно быть страны, где нет места для всех народов. Мир станет таким же. Когда, говоря о ближневосточном конфликте, обвиняют Израиль, я этого не понимаю. Израиль невиновен. Евреи строят свою страну. Я езжу туда ежегодно и вижу, как хорошеет, процветает эта страна. И в то же время я вижу, как на убогом уровне продолжают жить те, кому она не дает покоя. Если люди хотят мира, они превращают свое государство в рай, такой же, как соседнее государство. Это и есть сосуществование. Так почему же мешать евреям? Ведь можно найти компромисс и альтернативу. Почему выяснять отношения таким способом? Ведь прийти к согласию можно мирным путем. Мир меняется, и мы должны меняться. Нельзя выходить на сцену и петь “А идише мама”, как 100 лет назад. Я готов петь “Тум-балайку”, но другим образом, привнеся в песню новые краски.

- А Ваши песни на идиш только для евреев или нет?

- Нет. Понимаете, сами евреи относятся к своей культуре неоднозначно. Евреи, ассимилированные в России, с большим удовольствием будут слушать песни на русском, а в Америке — на английском. Культура идиш органично уходит, и не надо ее продвигать в массы. Несколько тысяч лет назад исчез иврит, но он вернулся на другом уровне. Пройдет время, возродится и идиш. Я хочу сохранить частичку этой культуры, музыкальную основу, которую я видоизменяю аранжировками, звуками. Но как бы я ни пытался трансформировать свой голос, я пою по-еврейски. Я не скрываю этого. А петь американские, английские песни я не могу, потому что мне близка еврейская культура. Но я в нее привношу свои краски, и я рад, что в моем шоу есть представители разных культур, потому что у нас много общего. Мы растворились по всему миру и, внедряясь в культуры разных стран, привнесли что-то свое. Поэтому я хочу, чтобы представители других национальностей относились к нам с уважением. История Испании, Германии может повториться. Хотя когда-то в Германии мы были больше немцами, чем сами немцы, в один прекрасный момент нам “дали” так хорошо, что мы потеряли огромное количество своих братьев и сестер. Нам не стоит забывать об этом. Нужно помнить, кто мы есть.

- Как относитесь к тому, что Вас называют американцем?

- С иронией. Я такой же американец, как и русский. Иногда женщины спрашивают: “Я похожа на итальянку?”, а на одобрительный ответ восклицают: “Какое счастье, что не на еврейку!” Это смешно, ведь когда будут бить, все равно откопают какие-то записи в документах.

- Трудно ли было заработать популярность в Америке?

- В 90-м году меня пригласили на шоу Ванессы Рэдгрэйв от Еврейского театра, где работали Шерлинг, Глуз. Я закрывал программу и пел на идиш. После я узнал, что у Редли были проблемы с еврейской общиной Америки, потому что она была пропалестински настроена. В этот момент мои родители эмигрировали, остались в Америке, а у меня был обратный билет в Москву. Моя карьера уже шла по нарастающей, я снялся в нескольких фильмах, получил звание заслуженного артиста РСФСР. Когда я находился на гастролях, с мамой случилось несчастье, на нее напал черный. Схватил за сумочку и потащил по земле. Она сломала ребро и восемь месяцев пробыла в госпитале. Я остался с мамой, потому что это было важнее, чем карьера в России. Начались жуткие скитания. Успех на Бродвее не был началом моего успеха. Мои соотечественники, говорящие по-русски, живущие на Брайтон-Бич, меня восприняли очень холодно и сухо. Они меня не знали, потому что уехали из России давно. О существовании Еврейского театра многие тоже еще не знали. Меня приглашали выступать за гроши, думали, что я вру насчет звания. Это было такое унижение. Мне тогда позвонил один из друзей и сказал, что идет набор в еврейскую религиозную семинарию, в канторскую академию. У меня не было выхода: я жил у отца, мама была в госпитале, и я пошел туда. Эмиграция — это жуткий процесс, это – схватки, если ты их пройдешь, ты можешь родить что-то. Но, к сожалению, это не у всех получается. На экзамене в семинарии сидело 15 человек, я пришел совершенно потерянным, встал посреди аудитории, как загнанное животное, и начал завывать. Когда я закончил петь, я не видел никого. Очнулся, когда ко мне прикоснулся человек и спросил: “Ты обрезанный?” Я соврал, что да. Ведь в России мало кто тогда проходил эту процедуру. Он говорит: “Мы берем тебя”. И через неделю я сделал обрезание, это был мой естественный порыв благодарности за то, что мне не дали упасть. В процессе оформления документов выяснилось, что я живу в Америке нелегально. Они мне оформили визу, дали деньги на питание, общежитие. Это чудо, за что я и люблю свой народ, моих братьев, еще недавно столь убогих, несчастных, стенающих, загнанных в гетто, которые сейчас вырвались из местечка и стали гордыми и красивыми. В семинарии мне пророчили грандиозное будущее, платили много денег, считая, что я вдвойне окуплю их расходы. Я учил иврит, не понимал английского. Я терял сознание, но не хотел возвращаться в “гетто” на Брайтон-Бич. Я грезил о роскошной жизни, поэтому цеплялся за учебу. Но я знал, что никогда не буду кантором. Я хотел большего, не желал быть замкнутым в четырех стенах синагоги. И однажды произошло чудо. Я передавал письмо в Москву через своего друга. С ним была странная леди, которая курила сигары с мундштуком: Айрин. Я спел им одну из молитв. Эта мадам заинтересовалась моим голосом. Впоследствии она стала моей женой и помогла мне вырваться из маленького мирка. Она перевернула мою жизнь. Во многом благодаря нашему альянсу я стал таким, какой я есть. Три года я работал с Клэр Берри. Затем стал сотрудничать с чернокожей госпелс-певицей. Я понял, что должен идти дальше со своей культурой.

- В семье Явно соблюдались традиции?

- Нет, я даже не знал, что такое “Явно”. Явне – это иудейский город, в котором сохранилось все, что связано с иудаизмом, когда произошло разрушение Второго Храма. Если бы не этот город, мы бы потеряли себя в этом мире. В каждом израильском городе есть улица Явне. А теперь я с гордостью могу сказать, что я -Яков бен Исраэл Явне. Мои истоки иудейские. Я иудей, это самое главное.

- О чем Ваши теле- и радиопередачи в Нью-Йорке?

- Сейчас их уже нет. А были они посвящены культуре, проходило очень много еврейской тематики. Я перестал этим заниматься, потому что СМИ в иммиграции на низком уровне, они для “гетто”. Я называю иммиграцию “гетто”, за это меня многие не любят.

- Были ли случаи, когда Вас унижали из-за национальности?

- Конечно, постоянно. В Америке тоже есть антисемитизм. Конечно, я стараюсь не быть с этими людьми. Но если отъехать за 100 километров от Нью-Йорка, это можно почувствовать. Американцы считают меня русским. Когда я говорю, что я еврей, у них появляется другая вибрация, другой взгляд. Я актер, я это вижу, чувствую. Меня унижали так же, как и любого еврея, потому что я вырос в те годы, когда слово “жид” было очень модным. Когда узнавали, что мое отчество Израилевич, говорили: “А-а, Израилевич. Так катись в свой Израиль”. Но кто эти люди, можно ли их назвать людьми? Но есть и те неевреи, которые подходят после моих концертов и говорят, что они восхищены еврейской культурой.

- Отличаются ли американские, израильские и российские евреи?

- Безусловно. Все эти евреи не имеют отношения друг к другу. Между ними лежит огромная пропасть. Это трагедия нашего народа. Нас пытаются разъединить. Люди понимают, что антисемитизм преследуется, поэтому они придумывают что-то другое, чтобы нас разбить так, чтобы мы друг друга не понимали. Это страшно. Американские евреи с нами, иммигрантами, не дружат. Как-то в Америке был проведен “Русский день в Нью-Йорке”, где мы выступали. Американские евреи говорили, что прошел праздник “наших двоюродных братьев”. Это то же самое, что араб скажет арабу: “Мой двоюродный брат”. Они нас не подпускают и смотрят на нас с иронией, как будто мы ниже. Я хочу сделать свою новую программу в Нью-Йорке так, чтобы они подошли и сказали: “Спасибо, ты наш брат”. То же самое происходит в Израиле. Там есть русские евреи и израильские евреи. Когда в прошлом году случилась трагедия на дискотеке, я был в Израиле. Израильтяне не говорили, что погибли наши братья и сестры, они мне сказали: “Ты знаешь, что погибли русские?” То, что происходит, — страшно. Поэтому надо стремиться к единению, прежде всего, разобраться в том, что происходит с нами самими.