Top.Mail.Ru

«Чужак, постигший нашу душу»

15.07.2016

Евреи часто гостили в богатом доме Рембрандта: с ними он обсуждал ветхозаветные тексты и учил иврит, их же рисовал на своих библейских картинах. С ними он остался и после банкротства, поселившись в местном гетто, в котором видел теперь и отражение своей судьбы. С его портретов амстердамские евреи смотрят полными трагизма глазами. Их натруженные морщинистые руки бессильно лежат на коленях.

В те времена моего детства, когда слово «еврей» звучало крамолой, а посещение синагоги было вызовом и эпатажем, помню особое чувство, которое охватывало нас у картин Рембрандта, висящих в Эрмитаже. Душа замирала – там можно было увидеть «Возвращение блудного сына», «Портрет старого еврея» и другие картины, с которых смотрели на нас мудрые и печальные глаза, так похожие на глаза наших бабушек и дедушек.

Об этом писал и художник Леонид Пастернак (отец знаменитого поэта), единственный из российских академиков, оставшийся в «иудейском вероисповедании». Как правило, художники вынуждены были отказываться от религии отцов, если хотели попасть в академию. «…Подолгу простаивая перед многими его полотнами, я смутно всегда ощущал еще какой-то плюс, некоторое “что-то”, что меня к нему влекло и по-иному. Это мое сначала неясное ощущение “чего-то” постепенно, с годами, вырастало в более отчетливое и определенное убеждение в существовании какой-то особой внутренней связи или близости между такими, я бы сказал, не вяжущимися по виду элементами, как еврейство и Рембрандт». Дом-музей Рембрандта в центре богатого еврейского квартала Амстердама покрыт защитным куполом. Дом восстанавливали по картинам и рисункам. Он видел небывалый взлет, пик славы художника и его постепенное, неуклонное разорение. Поднимаешься по крутым винтовым лестницам, по деревянным ступеням и слышишь раздающуюся из разных комнат ивритскую речь. Да, тихо вести себя израильтяне не могут. Подозреваю, что каждый еврей, приехавший в Амстердам, обязательно придет в этот дом, в гости к художнику, которого в Израиле считают «своим».

Дом, в котором художник прожил самые лучшие, во всяком случае, успешные годы, помнит слова на гортанном древнем языке. Помнит посетителей и натурщиков, которые не могли есть из общей посуды привычную для голландцев пищу. И это не вызывало раздражения – в те годы амстердамские евреи пользовались почетом и уважением, были неотъемлемой частью делового центра Европы.

Рембрандт Харменс ван Рейн родился 15 июля 1606 года в многодетной семье мельника в голландском городе Лейдене (Leiden). Примерно в 1631 году Рембрандт переехал в Амстердам. В это время там жило уже более 400 еврейских семей. Это были преимущественно испанские и португальские сефарды, купцы, знатоки Торы, врачи… Жили там, хотя и в меньшей степени, ашкеназы, не столь обремененные ученостью, но имевшие «дело в руках». Они бежали из разных стран в более «толерантную» Голландию. Хотя и там существовали некоторые ограничения в профессиях, но в целом евреям жилось относительно спокойно. Амстердам того времени часто называли «Новым Иерусалимом».

Формально Рембрандт принадлежал к голландской реформированной церкви, но всегда тяготел к меннонитам, отличавшимся особой приверженностью к Ветхому Завету. Возможно, он был связан и с социнианами, чьи воззрения были ближе к иудаизму, чем к христианству. Во всяком случае, Ветхий Завет он знал досконально.

Быт амстердамских евреев носил на себе печать восточной красочности и экзотики, нищеты и роскоши, трагизма и веселья. И художника, конечно, увлекла как философия, так и внешняя сторона жизни евреев – быт, семейный уклад. Критики сегодня спорят – так ли велик «еврейский» вклад в творчество художника, но есть вещи бесспорные. Он сдружился с амстердамскими евреями, и они на долгие годы стали его собеседниками и моделями. Из бесед с раввинами он черпал глубокое понимание библейских сюжетов своих картин. В 1636 году Рембрандт создаёт офорт – портрет своего друга, выдающегося мыслителя Менаше бен Исраэля, чья семья бежала от испанской инквизиции. Раввин, исследователь и издатель, в Амстердаме он открыто исповедовал иудаизм. Его учеником стал философ Барух Спиноза.

Рембрандта интересовал образ жизни евреев – лица, одежда, обычаи. В его библиотеке было не так уж много книг, но рядом с Библией стояли «Иудейские древности» Иосифа Флавия. В лицах евреев Амстердама Рембрандт находил образы библейских персонажей своих картин. Вот знаменитое «Благословение Якова» – картина, которая произвела огромное впечатление на Леонида Пастернака.

«Сбоку, с правой стороны полотна, Аснат – жена Иосифа и мать внуков Яакова. Но, Боже мой!.. Какая Аснат?! Разве она египтянка?.. Это же иудейка! И какая мать!.. И я вспоминаю свою... Святые иудейские матери! Сколько горя и скорби, сколько слез выплакали глаза ваши. Сколько тревожных и бессонных ночей провели вы над колыбелью детей ваших… Радость в очертаниях ее благородных губ, меж тем как большие и выразительные, печальные еврейские глаза не могут скрыть тревоги и страха».

Аснат, по мнению художника, здесь не только воплощение еврейской материнской любви. Она – воплощение чистоты патриархально-семейных нравов, святости семейного очага в еврействе. Совсем не рубенсовская фигура, совсем не холеные руки. Красота иная, высшая, душевная. Судя по всему, Рембрандт был знаком с ивритом. Надписи на иврите встречаются на его картинах – «Моисей, разбивающий скрижали», «Пир Валтасара» и других. Некоторые ученые считают, что Рембрандт учил иврит в Лейденском университете по книгам. А в Амстердаме он общался с высокообразованными евреями: Менаше бен Исраэль еще в юности написал грамматический трактат на иврите «Сафабрура» («Ясный язык»). А после в своей типографии издавал книги на иврите.

«Библия Рембрандта» – это свыше 800 картин, гравюр и рисунков. Подобного нет в европейской живописи. И библейские сюжеты он рисовал «с натуры» – натурой служили люди, окружающие его в еврейском Амстердаме. «Итак, настоящими героями Библии были для него не выдуманные и приукрашенные, а евреи, живущие вокруг. В них сокрыты все человеческие страсти (и пороки тоже), но в какие-то моменты через них проявляется и Высшая сила. Так он пришел к решению запечатлеть еврейских собратьев со всей тщательностью, не упуская главного, сокровенного. Пусть в людской памяти останется образ и этого поколения древнего, библейского еврейства. Разве не оно призвано делиться с другими опытом достойной жизни, стойкости в испытаниях, терпения в страданиях и мужества?» – так писал об образах Рембрандта искусствовед Борис Клейн.

Тяжелые времена, смерть детей в младенчестве, смерть любимой жены Саскии, прожившей с ним восемь лет, – все это рождает мрачные нидерландские пейзажи. И хотя появление молодой любовницы, родившей ему дочь, скрасило его жизнь, дела его шли неважно. Годы богатства, славы, процветания Рембрандта прошли, и его успех у публики начал меркнуть. Сменились ли вкусы публики, изменилось ли отношение к самому художнику, характер которого был достаточно сложен, был ли он плохим «бизнесменом», несмотря на дружбу с евреями – кто знает. Но только в 50 лет Рембрандт оказался банкротом.

Продав дом и имущество, разоренный, почти нищий живописец искал жилище, соответствующее его новому положению. И поселился на улице Розенграхт, в «еврейском гетто». И вновь его моделями стали соседи – евреи. Он написал 15 таких портретов (а всего в наследии художника 30 «еврейских» портретов – пятая часть его портретной галереи), занимающих наиболее почетные места в крупнейших художественных собраниях мира. Лишенный былых заказов, будучи абсолютно свободным в выборе сюжетов, он обратился к образам, способным более полно выразить его чувства, настроения, переживания. Евреи, их униженное положение в обществе – все это становится ему особенно понятным и близким. Именно в последние годы жизни художник создает свои наиболее значительные шедевры – портреты пожилых евреев, портреты-биографии. Все они отличаются огромной психологической насыщенностью. С портретов евреев, которые он писал в то время, на нас смотрят полные трагизма глаза. И натруженные морщинистые руки бессильно лежат на коленях. Возможно, в их судьбах он видел и отражение своей судьбы. Две таких картины хранятся в Эрмитаже: «Портрет старика-еврея» и «Портрет старого еврея в красном». Одна из поздних его картин – «Еврейская невеста». Возможно, эта картина – воспоминание о счастливых годах, проведенных с любимыми им женщинами.

Он тяжело пережил и смерть 26-летнего Титуса – сына Саскии, умершего от чумы вскоре после женитьбы. И умер в одиночестве, лишь два друга не покидали его ни в богатстве, ни в бедности. Одним из них был аптекарь Абрахам Франсен – он запечатлен в одном из офортов. Рембрандт умер в возрасте 63 лет и был похоронен в безымянной могиле. Но у времени свой «табель о рангах». И Рембрандт уже вне моды и настроений эпохи. Конечно, особое почтение к нему испытывает еврейский народ, болезненно остро реагирующий и на хулителей, и на защитников.

Поэт Хаим Нахман Бялик назвал Рембрандта великим нееврейским художником, который смог постичь еврейскую душу так, как никто из еврейских. А поэт Яаков Кахан написал: «Рембрандт, ты уверен, что в твоих жилах нет еврейской крови? Как же ты сумел передать возвышенную еврейскую душу на своих полотнах? Ты загадка для меня, Рембрандт, – ты чужой, но так близок мне». Рав Кук, посетивший в 1912 году Национальную галерею в Лондоне, тоже остановился у его полотен и увидел в них «всепроникающий свет, который, как говорили мудрецы Талмуда, создал Всевышний в дни творения, а затем сокрыл, так что увидеть его могли только избранные, и Рембрандт – один из них». Он называл художника цадиком, праведником.

В начале 70-х годов петербургский режиссер Виктор Кернарский снимал фильм «Рембрандт. Офорты». Пользуясь знакомством, он обратился к Иосифу Бродскому с просьбой написать текст в стихах к фильму. Через две недели получил четыре страницы стихов. «Это проба. Когда фильм будет отснят, я напишу больше». Фильм был снят, а стихи отвергнуты сценарным отделом студии: Бродский в те времена уже был слишком известен в узких кругах. Но стихи остались. Там были строки:

«И чередою перед ним пошли
аптекари, солдаты, крысоловы,
ростовщики, писатели, купцы –
Голландия смотрела на него,
как в зеркало. И зеркало сумело
правдиво – и на многие века –
запечатлеть Голландию и то, что
одна и та же вещь объединяет
все эти – старые и молодые – лица;
и имя этой общей вещи – свет…»

{* *}