Райкин в юбке

В какой-то момент Сиди Таль осталась единственной, кому разрешили выступать в СССР на идише. Удивительная актриса – её называли «Райкиным в юбке», пронзительная певица – её певучий идиш восхищал Михоэлса. И все это на фоне бесконечной доброты, которой были одарены десятки её учеников. Например, София Ротару, называвшая ее второй мамой.

Аркадий Райкин, вспоминая о ней, как-то произнес: «Мне кажется, что самым главным ее достоинством было умение согревать всех и вся вокруг себя, избавлять человека от одиночества, того самого, которое упрятано глубоко внутри нас и от которого избавить может лишь любовь, любовь к ближнему своему. Именно благодаря любви к людям Сиди Львовне удалось сделать, казалось бы, невозможное: например, объединить всех сидящих в зале людей, внушить им общие прекрасные переживания, мысли, хотя пела она на языке, незнакомом примерно двум третям зала».

И таких прекрасных воспоминаний о Сиди Львовне Таль, актрисе и певице, ставшей легендой еврейской сцены, множество. Её искусством восхищались люди разных национальностей и во многих странах мира. И когда 17 августа 1983 года она скончалась, телеканалы 40 стран мира прервали свои программы, чтобы сообщить о ее смерти. А в Черновцах, где проходили похороны, даже старожилы не могли припомнить таких многолюдных проводов. Хоронил ее весь город.

Родилась она там же, в Черновцах, 8 сентября 1912 года под именем Сореле Биркенталь. Талант стал заметен уже в раннем детстве. Отец-пекарь хохотал, когда его маленькая Сореле приходила домой, распродав все его булочки, и копировала говорливых тетушек с базара. А как только в город приезжали на гастроли передвижные еврейские театры, их репертуар тут же брался на вооружение семилетней Сореле. Она, конечно, была исполнительницей главных ролей в устроенном ею «театре» во дворе пекарни. И игра эта приводила в восторг и детей, и взрослых. Во время одного из таких семейных представлений голос ее был услышан заезжим импресарио, репетировавшим со своей труппой по соседству с пекарней Биркенталя. Это была настоящая находка: срочно нужно было заменить заболевшую актрису.

Импресарио, коим был режиссер Авраам Аксельрод, долго умолял пекаря разрешить 14-летней Сореле поучаствовать в представлении еврейской труппы. Наконец отец сдался, Сореле впервые вышла на профессиональную театральную сцену, сразу же всех потрясла и тут же получила приглашение стать постоянной актрисой труппы Сары Канер в амплуа инженю, юной наивной девушки. Так начался путь к головокружительному успеху.

Прошло чуть менее двух лет, когда случай вновь вывел ее в 1927 году на сцену Бухарестского театра «Рикси» вместо тамошней примадонны Марии Санду-Аберман. Одно представление – и вот ведущей примой театра стала Сореле, точнее, уже Сиди Таль. Но все же, наверное, наиболее значительное событие как в карьере, так и в жизни произошло во время гастролей в начале 30-х в родных ей Черновцах. Это была ее встреча с Пинхасом Фаликом, который работал там в качестве продюсера с идиш-театром. Вслед за ней он поехал в Бухарест, стал ее импресарио, а затем и мужем.

К середине 30-х Фалик представил Таль поэту и режиссеру Якову Штернбергу, создавшему в Румынии Еврейский театр эстрады и оперетты. В этом театре Сиди начала играть первые свои серьёзные роли и вновь справилась с этим блестяще: уличная женщина Розита в пьесе Малаха «Желтая тень»; Эстерке и Элька в «Сокровище» (по Шолом-Алейхему), «еврейская Кармен» в спектакле по пьесе Штернберга «Театр в огне», сразу несколько ролей в пьесе Зингера «Иоше Калб» и многие другие. О том, как она их играла, лучше расскажут слова одного из тогдашних зрителей: «Можно было только удивляться ее трудолюбию, ее преданности, ее любви к театру, она была врагом пустых импровизаций, за которыми у иных кроется самая обыкновенная лень... Дикция, жесты, мимика, пение, танец – всё должно было быть исполнено с абсолютной точностью замысла режиссера, без капризов и ужимок, что, увы, свойственно избалованным знаменитостям. Ее личность, ее роскошной лепки голова, ее красивые глаза, которые на сцене обнаруживают магнетизм, ее пальцы, которые буквально говорили, ее голос, насыщенный бесконечными нюансами, всё она дарила театру, только театру».

Но Бухарест пришлось покинуть, когда стало ясно, что фашизм с каждым днем набирает обороты. Черновцы, затем Кишинев и работа в Молдавском государственном еврейском театре. Здесь был создан и один из ярчайших ее образов – мальчик Мотл в спектакле по повести Шолом-Алейхема «Мотл Пейси дем хазнс». С началом вторжения Германии на территорию Советского Союза ее эвакуировали в Ташкент. А через время она уже была в составе театральной бригады, выступавшей в госпиталях и перед отъезжающими на фронт бойцами. За эти годы ею было дано более тысячи концертов.

После окончания войны она вместе с мужем вернулась в Черновцы. К слову, мужем он стал именно в годы войны. Все это время он неотступно добивался руки Сиди, пока лишь только в 1941-м, после десяти лет дружбы, на его день рождения она не преподнесла ему подарок в виде согласия. В Черновцах Фалик стал заместителем директора городской филармонии, а Сиди Таль – актрисой еврейского ансамбля, а затем и театра при филармонии. И в то время как по СССР прокатилась волна закрытия еврейских театров, чудом уцелел лишь театр Сиди Таль, хотя и в его составе осталось лишь три человека. Но зато вскоре они были единственными, кому разрешили ездить по стране и давать концерты на идише, хотя и в строго установленных местах. А однажды даже, как следовало из сообщений мировой прессы, «еврейская певица и рассказчик Сиди Таль читала рассказы Шолом-Алейхема в театре имени А. С. Пушкина в Москве».

По одной из версий, активно способствовал таким «персональным поблажкам» муж Сиди Таль, имевший к тому времени много знакомств среди руководства страны. Но делалось это отнюдь не для удовлетворения личных амбиций, а для сохранения национальной культуры. Сиди Таль говорила: «Советский Союз спас нас от фашистов. Но если вы кого-то спасли, это не значит, что они теперь ваша собственность и вы можете делать с ними всё, что вы хотите». А поэтому она записывала тексты и музыку еврейских песен, обучала им своих учеников, ездила по самым отдаленным областям и республикам, добивалась утверждения отдельных произведений Главлитом, что давало возможность исполнять их уже и другим артистам.

Причем внесла она лепту в становление не только еврейских артистов. Так, когда Софии Ротару было отказано стать солисткой Молдавской филармонии, Сиди Таль и ее муж, в то время продолжавший быть бессменным заместителем директора Черновицкой филармонии, предложили ей стать солисткой у них. По словам певицы, супруги взяли на себя миссию духовных наставников, и София Ротару, вспоминая те непростые годы, называет их своими вторыми родителями. Их гостеприимный дом стал для Ротару надежным приютом: «Я до сих пор благодарна ей за обстоятельные, принципиальные, но всегда прежде всего доброжелательные разборы моих выступлений. Сиди Таль любила людей, и ее доверие зрителю было безгранично. “Будь такой, какая ты есть, пой о том, что тебе дорого, а люди тебя всегда поймут”, – говорила она мне. До последнего своего часа Сиди Таль старалась нести людям только радость. В этом был смысл ее жизни».