Мраморный еврей

Пока профессура выживала «дерзкого еврея» из Академии художеств, его скульптуру заприметил император Николай II. С тех пор Марк Антокольский не знал отбоя от заказчиков в России и Европе.

Марк Антокольский прославился, прежде всего, в Европе – в академических кругах России до конца дней на него все смотрели с недоверием. Сначала из-за того, что еврей, да из низших слоёв, а потом – из-за стоимости его работ, на взгляд многих, завышенной: богатые европейские евреи сметали все, что выходило из рук Антокольского. Новым словом в скульптуре стиль Антокольского тоже стали называть не сразу, поначалу детальный мир его работ считался признаком низкого жанра. Его биография вообще ярко показала, с каким трудом в России принимается все новое. Но Марк Антокольский умел заставить обстоятельства работать на себя – возможно, даже не задумываясь об этом.

Ставший впоследствии Марком Мордух был седьмым ребёнком в семье еврейского трактирщика. Биографы называют бедность и нелюбовь самыми устойчивыми воспоминаниями скульптора о детстве. Они жили под Вильно, в небольшом местечке Антокольно – теперь это один из районов Вильнюса. Мемориальная доска с именем скульптора на стене дома, где он родился – на Ратушной площади Старого города, – уцелела при немецкой оккупации и дожила до наших дней.

Отец настаивал, чтобы все дети в семье имели ремесленное образование. Мордух сначала оказался в бригаде мастеров, которая занималась реставрацией костёлов на территории нынешней Литвы и Беларуси. Было много работы по дереву, в которой он преуспел. Тогда же вырезал с репродукции картины Ван Дейка «Христос и Богоматерь» деревянный крест. Чтобы привлечь к себе внимание, сделал из кости небольшой портрет губернатора города Вильно Владимира Назимова – и передал его превосходительству. Удивительно близко в то время жили люди: губернатор обратил внимание отца Мордуха на выдающиеся способности сына и настоял на том, чтобы он отпустил мальчика учиться. Так в 19 лет он перестал зваться Мордухом и стал вольнослушателем Академии художеств в Петербурге Марком Антокольским.

С нуля пришлось учиться не только композиции и рисунку, но и грамоте – до приезда в столицу он знал только идиш. Долгое время, прежде чем отправить письмо важному адресату, Антокольский отдавал текст на вычитку кому-то из более сведущих в русской грамматике товарищей. Соседом по комнате оказался Илья Репин, с которым они долгое время близко дружили. Впечатленный религиозностью Марка, Репин как-то написал портрет Антокольского – в талите за утренней молитвой.

За свои первые горельефы «Портной» и «Скупой» студент Антокольский получил золотую медаль академии и стипендию в 29 рублей. На жизнь её, впрочем, не хватало, потому он не отказывался ни от какой работы: вырезал номера на бильярдных шарах из кости, лепил амурчиков. «Нападение инквизиции на евреев» – такой сюжет был у его первой крупной работы, которая готовилась к выпускному экзамену. Жанровая композиция в интерьере, до наших дней дошла лишь её восковая копия. Действие в замкнутом пространстве до тех пор было возможно изображать только в живописи. Одни профессора находили его эскиз дерзостью, писал скульптор, другие – упадком, а третьи – фантазией и даже бредом больного человека. Работу не приняли.

Тем временем он подал заявку на участие в ежегодном конкурсе академии. Герой для конкурса выбирался актуальный и масштабный, а сюжет – лаконичный. Иван Грозный – при всём противоречии своей огромной личности – был фигурой популярной. Теперь мы знаем эту работу – мраморный тиран на царском троне за секунду до вспышки гнева. На его коленях – синодик с именами жертв, и при мысли о врагах он правой рукой впивается в поручень престола. Крест, камешки чёток, складки одеяния – это детали. В целом же – монументальная хладность и величие царственной драмы в пластической воле белого мрамора.

Это было ещё одной дерзостью Антокольского, он тогда даже мастерской собственной не имел. Для работы над скульптурой – после долгих хлопот и хождения по начальственным кабинетам – он получил маленькое помещение под крышей академии. Перед работой съездил в Москву, посетил Оружейную палату, зарисовал подлинный трон царя, одеяние одолжил в костюмерной Большого театра. Скульптуру обсуждали все еще до того, как она была закончена. В итоге профессура отказалась даже подниматься в мастерскую. С рекомендации Григория Гагарина, вице-президента Императорской Академии художеств, визит молодому художнику нанесла Великая княгиня Мария Николаевна – президент Императорской академии, дама просвещённая и благорасположенная к талантам. Ей скульптура очень понравилась, потому администрация заторопилась подготовить и визит императора Александра II.

Суета в академии установилась невозможная: белили лестницы, проводили газ, стелили ковры. И вот император в студенческой мастерской. Он статую одобрил – и даже купил её в бронзе для «Эрмитажа» за восемь тысяч рублей. Победу Антокольского в конкурсе руководству академии пришлось признать – Марку выдали звание академика. Для такой чести по тем временам художнику требовалось иметь и опыт, и регалии – Марк же получил все на следующий день после царского визита. Мраморная копия Ивана Грозного была сделана для Третьякова. Гипсовую копию Ивана Грозного приобрёл Кенсингтонский музей Лондона, что и стало первым шагом скульптора к мировой известности.

После Ивана Грозного он проснулся знаменитым и востребованным. Однако для еврея, если он не делался выкрестом, не был наследником купцов высших гильдий и не обнаружил к себе чьего-то высшего расположения, жизнь в России была изнурительна даже в чисто бытовом плане. И он поехал в Европу.

С римским периодом связана история создания знаменитой теперь скульптуры Петра I. Антокольский с пристрастием изучал первого российского императора – собирал изображения всех гравюр, портретов и бюстов самодержца. Иван Крамской специально для него сделал рисунки с посмертной маски царя. Эскиз Антокольский создавал из итальянской глины, которая отчаянно не лепилась, а потом кусками отваливалась в процессе сушки. Наконец, в 1872 году была отлита гипсовая копия, которая отправилась в Москву на первую Политехническую выставку – к 200-летнему юбилею со дня рождения Петра. Антокольского опять ругали за излишнюю детализацию. Императора в его интерпретации называли военным маньяком, резким и страшным, как шпага, впивающаяся в землю у его ног. Заказов не поступило, и статуя на долгие годы поселилась в подвале Академии художеств, где ветшала от петербургской сырости и холода.

Слава нашла её на Всемирной выставке в Париже через пять лет. Антокольский вывез Петра из России в Рим – для реставрации, а потом отправил на выставку. Парижская публика работу оценила высоко. Только после этого российское правительство повелело установить памятник в Петергофе перед дворцом Петра I Монплезир. Позже Антон Чехов стал одним из инициаторов установки копии статуи Антокольского в Таганроге. В переписке с членом городской управы он заверял адресата, что лучшего памятника великому Петру и быть не может. Для переговоров по поводу отливки бронзовой фигуры и доставки её в Россию Чехов лично ездил в Рим встречаться с автором. Со временем такой же Пётр появился в Архангельске и Петербурге, сегодня их семь, но памятник в Таганроге – единственный сохранившийся до наших дней, отлитый под непосредственным руководством Антокольского. Отливкой мастер оказался на редкость доволен.

Спустя ещё 20 лет именно его изображение Петра I появилось на царской пятисотрублёвой купюре. По этому поводу Антокольский написал министру экономики графу Витте письмо, в котором напомнил, что у издателей при тиражировании произведений принято передавать создателю несколько авторских экземпляров. Государственный банк России вскоре выслал ему четыре купюры. Пётр I представлен и на современных банкнотах того же достоинства, но уже совсем другой ценности. На них, кстати, таганрогская версия памятника. По этому поводу, кстати, предыдущий мэр Таганрога Сергей Шило даже пытался судиться с Центробанком – требовал компенсацию за использование изображения.

Сам Антокольский писал, что делал Петра, вообще не думая о деньгах, и был полностью поглощен образом его величия, но деньги автора не спрашивают. Вскоре российский промышленник и меценат Савва Мамонтов заказал Марку статую Иисуса Христа. В интерпретации Антокольского Иисус был простой и спокойный, близкий, как брат. В хитоне и сандалиях, с натруженными ногами, со связанными руками. Без венца и креста – просто человек. Ни христианам, ни иудеям, по мнению автора, такая идея понравиться не должна была: первым ввиду удаления от канона, вторым – по причине самой фигуры Христа. Но на сей раз публика приняла работу сразу и с восторгом – так скульптура прошлась по крупным выставкам страны, не обращая внимания на бухтение местечковых критиков. Заказчик несколько лет ожидал работу, прежде чем смог установить ее в своём доме.

Много лет спустя, уже в XX веке, Музей изобразительных искусств Орсе в Париже и Тель-Авивский музей ревностно делили между собой наследие мастера, определяя заодно и его принадлежность. В результате французское правительство согласилось на передачу в музей Тель-Авива нескольких работ Антокольского. Там был в том числе и Иисус. Эксперты называли деньги, вырученные за это музеем Орсе, «баснословными».