Шутовская доля

Он делил крышу и хлеб с Марком Шагалом и Хаимом Сутиным. И предрекая краткость своего пути, без устали писал картины. На них, бережно хранимых парижскими музеями, такие же арлекины, поэты и скитальцы, каким был сам Абрахам Минчин.

Иногда в процессе работы над портретом Роберта Фалька охватывало предчувствие трагической судьбы героя его холста. Он мог даже из-за этого отказаться продолжать писать. Однако портрет Абрахама Минчина он написал ровно в 1931 году. В задумчивой растерянности Минчин изображён на фоне белой густой пустоты. Фальк тогда сказал, что произведение ещё не готово. А Минчин умер в том же году, в свои 33. Стоит сказать, он проживал приближение собственной смерти, работая сутки напролёт. В живописи был ненасытен так же, как безутешны стали поклонники после его смерти. Десятки выставок на протяжении всего ХХ века – Париж, Лондон, Нью-Йорк, Милан, Рим и далее везде.

Художник без биографии. Он родился в Киеве в 1898 году. О семье информации мало, известно, что у него был брат, ставший тоже художником и погибший в Освенциме. В 13 лет Абрахам Минчин пошёл в подмастерье к ювелиру. Мастеру нравились эскизы ученика, и через три года он посоветовал ему продолжать обучение живописи в художественной школе. В 1914 году Абрахам поступил в Киевское художественное училище – правда, исследователям творчества так и не удалось найти его имени среди выпускников. Как и других подробностей его жизни вплоть до начала 1920-х годов.

В 1923 году, уже будучи женатым, Минчин уехал вместе с супругой в Берлин. Там делал эскизы декораций для еврейского театра, начал писать картины – и заболел туберкулёзом. Через три года он перебрался в Париж. Поселился в убогой мастерской, в старой двухэтажной постройке на улице ля Гласьер – тогда это была окраина города. Перебивался как мог: для заработка раскрашивал дешевые ткани для платков и тарелки.

В самом начале прошлого века ещё только нарождалась Парижская школа живописи, и составляли её обитатели Монпарнаса. Среди первых имён – Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Жюль Паскин, Марк Шагал, Хаим Сутин. Никому не известные тогда, начинающие, непризнанные. К ним и присоединился Абрахам Минчин, съехав с Гласьер в здание «Ротонды», или, как его ещё называли, «Улей» – «Ля-Руш».

Построенный по чертежам Эйфеля павильон вин для Всемирной выставки в своё время выкупил успешный архитектор и живописец Альфред Буше – и перенес на приобретенную землю на Монпарнасе. На открытии одного из первых художественных коворкингов в мире оркестр играл «Марсельезу». Друг и покровитель молодых непризнанных живописцев, он сдавал им комнаты под мастерские за бесценок. Вскоре дом «папаши Буше» стал средоточием интернациональной богемы: художники, прибывающие в Париж, селились только там с большой охотой.

Вокруг расползались пустыри, неподалеку стоял коровник, откуда доносилось мычание, особенно пробирающее в день забоя, дымили фабричные трубы. О самом «Улье» писал Шагал: «Из мастерской какого-нибудь русского художника слышались, бывало, рыдания разобиженной натурщицы; у итальянцев пели песни и играли на гитаре, у евреев бесконечно спорили; а я сидел один в своей мастерской при свете керосиновой лампы. Тут было полно картин, холстов, то есть, собственно, не холстов, а разорванных на куски моих простыней, полотенец, рубашек».

Дневников Минчин не вёл, однако несложно предположить, что и он работал в похожих условиях. Шагал, Сутин и он держались в стороне от богемной тусовки. Писать, прерываясь лишь на сон и еду, им было важнее. После двух пейзажей за день в ночь Минчин мог взяться за акварели и работать до утра при электрическом освещении. В год у него собиралось несколько сотен работ.

Впервые его холсты были выставлены в 1929 году в галерее Алисы Манто, о которой не сохранилось вообще никаких сведений – лишь скупые упоминания в художественных каталогах. С ним вместе тогда выставлялись Морис Блонд, выходец из Лодзи, и Виктор Барт, родившийся в Ставропольской губернии. Выставка оказалась успешной, Манто подписала договор с Минчиным и взяла его картины на комиссию. Его хорошо принимали ещё на нескольких коллективных выставках, а в конце 1920-х стали предлагать выставляться лишь одному – в галереях у Манто и Леопольда Зборовского. Последний был французским меценатом с еврейско-польскими корнями, признаваемым современниками весьма спорно: торговец картинами, коллекционер, поэт и бессребреник в конце жизни. В общем, зеркало своих подопечных.

В 1928 году картины Абрахама Минчина вместе с работами других художников увидела даже Москва – на организованной в Третьяковской галерее выставке актуальной французской живописи. Ту выставку, кстати, честно разделили: была, собственно, французская живопись и так называемая «русская» – от русских художников во Франции. Председателем выставочного комитета стал нарком просвещения Луначарский, собирали работы всем полпредством СССР во Франции – к десятилетию Октябрьской революции. Хранитель отдела французской живописи Государственной Третьяковской галереи Абрам Эфрос написал тогда для каталога выставки очерк «Русская группа».

Минчин в том же году познакомился с торговцем живописью Рене Гимпелем, который стал основным покупателем его работ. Всего Гимпель приобрел у Минчина больше 80 картин – благодаря этому художник наконец обрел материальную независимость и решил переехать из Парижа в небольшой городок Ле Гард в предместье Тулона. Он надеялся, что средиземноморский климат, море и горы поправят его здоровье.

Каждое утро Минчин выходил с этюдником в поля – писать французскую пастораль. 25 апреля 1931 года он писал красочный холм неподалеку от деревни Святой Маргариты. За работой ему стало плохо, благо рядом оказались крестьяне, которые отнесли больного в ближайшее рыбацкое кафе. Но доктор приехать не успел.

Рене Гимпель ужасно горевал о потере, называл Минчина «безвременно погибшим гением». Французский критик Жиль Аронсон в последнем пейзаже художника «Холм с красными цветами» увидел красным всё: цветы, и небо, «и абсолютно прямые, словно молящиеся кипарисы». А вообще, герои картин Абрахама Минчина были очень похожи на него самого: бесприютные бродяги, арлекины, поэты, искатели. Безутешно замершие в свете солнца или свечей.