Моцарт в русском детдоме

Одного зазря прессуют в полиции, другой бьёт морды сам. А старуха выходит замуж за Моцарта, чтобы усыновить ребёнка – ведь его родители улетели в космос. Так в абсурде Паперного сквозит русский мир.

Ещё в конце 80-х Алексей Паперный поставил спектакль «Твербуль», сразу ставший знаменитым. Это было совершенно в духе того переходного времени: стирались границы между всеми эпохами и реальностями. Первые зрители вспоминают, что выходили после спектакля на Тверской бульвар, и казалось, что театральная реальность шагнула на улицу вместе с ними.

И клубная деятельность Алексея Паперного тоже всегда была полна игры и драматургии. Например, его мать Ирина Паперная вспоминала в интервью Jewish.ru, как они с сыном создавали московский клуб «Китайский Лётчик Джао Да»: «…родилась новая атмосфера – со сценой, светом, неподражаемыми лампочками, абажурами из перевернутых кастрюлек и летными картами». Прототипом вымышленного лётчика Джао тогда стал вполне реальный бизнесмен Владимир Джао, инвестор клуба. Но кажется, что в этом культовом для москвичей месте нашло отражение все музыкальное и литературное творчество Алексея Паперного. Кстати, к открытию клуба он написал музыкальную сказку.

Китайский лётчик Джао Да появляется с первых же строк и в книге «Пьесы». «Однажды вечером Джао Да посадил самолет на крохотный аэродром возле города По, это во Франции, где-то в Провансе» – так начинается первое произведение. Впрочем, Джао Да оказывается второстепенным персонажем, ему предстоит выслушать удивительную «историю, как из русского летчика, служившего в Африке, вышел французский заправщик, живущий в мираже». И эта история окажется по итогу даже удивительнее, чем она обещает быть в начале.

В предисловии к книге писатель Дмитрий Быков пишет: «Такие пьесы принято числить по разряду абсурдистских, но у драматургии Паперного, кажется, другие корни – театр абсурда оставляет, как правило, впечатление тягостной алогичности бытия, тогда как у Паперного все находится в гармонии. Это такие сны с небольшими логическими сдвигами, но довольно счастливые в целом». С этим невозможно не согласиться. Абсурд Паперного – сказочный, веселый даже в самой своей глубокой печали. Поэтому вспоминаются, прежде всего, не родоначальники театра абсурда Сэмюэл Беккет и Эжен Ионеско, а наши современники: Сергей Ануфриев и Павел Пепперштейн с романом «Мифогенная любовь каст», а ещё больше – поэты-обэриуты, в особенности пьеса Александра Введенского «Ёлка у Ивановых».

В своих пьесах Алексей Паперный – натурфилософ. Его драматический мир поистине одухотворён, и проявляется это в первую очередь в трогательном и абсурдном единении человека с природой. Все здесь разговаривает: кошка пеняет любящему, но не слишком общительному хозяину, комарики оказываются сродни ангелам и обещают не кусать понимающего их язык милиционера, а мотыльки танцуют вокруг ожившей шляпы и тоже вступают с ней в диалог:

«Шляпа. Я не кусаюсь.
(Мотыльки подлетают ближе.)
Я действительно шляпа, довольно новая, недавно из магазина. А вы кто?

Мотыльки. Мы мотыльки.

Шляпа. А вы для чего? Зачем вы существуете?
(Мотыльки в замешательстве.)

Первый мотылек. Мы не существуем. Мы летаем.

Шляпа. И я летаю».

У Алексея Паперного летает всё. А ещё все происходящее постоянно перебивается песнями и стихами – и в итоге начинает напоминать индийский фильм.

Приходи сегодня
Вечером к реке.
Посидим на сходнях
Или в челноке.

Может, выпил водки
Сторож Автандил,
На цепочку лодки
Запереть забыл.

В небе полумесяц,
Яркая звезда,
Поплывем с тобою
Все равно куда.

Мне с тобою вместе
Все равно куда.
Без тебя мне тоже
Все равно куда.

Но мир, представленный в пьесах Паперного, отнюдь не утопичен. Это наш современный мир со всеми его неприглядными реалиями: агрессией, несложившимися жизнями, бесприютностью. Героев то прессуют в полиции – и не всегда незаслуженно, то эти герои – сами полицейские и сами кого-то прессуют. А вот кто-то не может получить роль в театре, а кто-то – устроить на работу мужа, но муж, кажется, не очень и огорчён. Странным образом вдруг этот мир перед нами – очень добрый, люди в нём двойственные, никто не безнадёжен. Любой преступник склонен к исправлению, а жестокий полицейский – к раскаянию.

В пьесе «Байрон», самом объёмном произведении книги, нет ни слова про Байрона. Там вполне современная старушка выходит замуж за Моцарта и вместе они усыновляют ребёнка, чьи отважные родители навсегда улетели в космос. Названный, но отсутствующий Байрон воплощает здесь идею романтизма, а вполне присутствующий Моцарт традиционно понимается как предтеча романтиков.

Ещё одна важная для пьесы и для всей книги фигура – художник Исаак Левитан, романтик ХХ века. Среди персонажей он не числится, но герои «Байрона» постоянно о нём говорят, причём говорят поначалу банальности: «Исаак Ильич Левитан, сын Эльяшива Лейба Левитана, родился 18 августа 1860 года в бедной еврейской семье в местечке Кибарты и умер 22 июля 1900 года в Москве в возрасте 40 лет. Он написал более 900 картин. Существует мнение, что картина “Над вечным покоем” – самая русская картина из всех когда-либо написанных…» Это героиня-экскурсовод то ли цитирует «Википедию», то ли выражает собственное мнение. Другой персонаж, впрочем, вроде как случайно находит более точные слова: «Я одного не могу понять. Почему картина, на которой изображен солнечный день, выглядит как картина, на которой изображены сумерки?» В этой двойственности, кажется, весь Алексей Паперный. Читаешь и видишь перед собой русскую картину еврейского художника: вот наши дни и точно вроде наши люди – все темно. Но когда вглядишься в эту темноту – как в мрак своей души, вдруг становится кристально понятно, что на самом деле там – Солнце.

Алексей Паперный. Пьесы. М., Культурная инициатива, 2021