Соловей из Йемена

Его песни звучали во всех израильских маршрутках – хотя снобы и называли их попсой. Певец Зоар Аргов пришел к славе с самого дна, сверкнул на всю страну – и быстро сгинул в пучине уголовных дел и наркотиков.

Зоар Оркаби, сын нищих йеменских евреев, всегда знал, что он великий певец. Его отец любил пропустить стаканчик в местном баре – после этого он стучал по коробкам и пел. Вокруг собирались люди. Одни ругались на шум, другие подпевали. Так, глядя на отца, запел и Зоар. «Мы в жизни никаких концертов не слыхали. Наша музыка – мусорные баки, коробки, стучишь по ним, чтоб тебя слышали. Восточные люди весёлые, они не прошли гетто, из них не варили мыло», – вспоминал брат Зоара.

Очень быстро выяснилось, что мальчик поет много лучше отца. Его чистый высокий голос полюбила вся округа. Зоара позвали спеть на чей-то день рождения, потом на бар-мицву – так во дворах соседей состоялась его первая гастроль. Тогда же он получил свое прозвище, под которым вскоре станет известен всему Израилю – Соловей.

Родители Зоара прибыли в Израиль, предположительно, в конце 40-х – после погромов в британской колонии Аден, ныне это южная часть Йемена. Тогда от рук арабских погромщиков погибли около 100 человек, еще 80 были ранены. Все это привело к массовому исходу евреев из Йемена. Накануне провозглашения государства в Израиле проживало, по разным оценкам, около 35 тысяч йеменских евреев. Еще около 50 тысяч прибыли в результате операции «Волшебный ковер», или «Орлиные крылья»: еврейские беженцы стекались в лагерь возле Адена, откуда их эвакуировали в Израиль самолетами. Среди них были и родители Зоара. Брат певца вспоминал позже, что причиной репатриации его семьи была даже не опасность, исходящая от арабов. Мать и отца повела в путь бедность и возможность заработков: они были дешевой рабочей силой.

Семья Оркаби поселилась в Ришон-ле-Ционе. Отец подметал улицы, мать сидела дома с десятью детьми. «Наш дом был непригоден для жилья. Это был нищий, тёмный дом. На всю жизнь у меня остался след от укуса крысы», – вспоминала сестра Зоара. По ее словам, семья обитала в жуткой тесноте. Спали «валетом», по двое-трое в одной кровати. Девочки ложились в комнате, мальчики – в коридоре.

Проблем добавлял и отец. Приходя из кабака домой, он превращался в монстра: придирался к любой мелочи, набрасывался с кулаками на жену и детей. «Мне было шесть, когда отец набросился на меня и выкусил из моего плеча кусок мяса», – рассказывал один из братьев певца. Мать обожала Зоара, тот обожал мать. Во время стычек с отцом он вставал на ее защиту и принимал на себя часть ударов.

В 13 лет Зоар бросил школу, работал маляром. В 14 его обвинили в краже и на полгода поместили под надзор полиции. Звучит не очень, но это было скорее правилом, чем исключением. Практически в каждой семье еврейской бедноты, бежавшей из Йемена, кто-то сидел или готовился сесть. Угнать машину, стянуть мелочь, поколотить человека – такова была ежедневная рутина йеменских мальчишек-мизрахим. Зоар рос буйным, часто раздражал людей своим нравом. Но когда он начинал петь, ему прощали всё.

Когда Зоару было 15, он познакомился с 16-летней Брахой. Встречались тайно: семья девушки была против их отношений. Мать запирала Браху, та вылезала в окно. Как только Брахе исполнилось 18, родители поставили ей ультиматум: или свадьба, или вон из дома. Так Зоар стал женатым мужчиной – через год у него родился сын. Накануне обрезания внука отец Зоара раздавал на улице приглашения на праздник. Не обошлось без выпивки. Домой его привезли на тележке, изо рта его шла пена. Оказалось, в алкоголь добавили «Экономику» – популярное в Израиле чистящее средство на основе хлора. Всю ночь отец кричал и звал жену, но она не подходила, боялась. В день брит-милы внука он скончался.

О самом Зоаре тем временем шла слава лучшего певца в округе. Кто-то из соседей знал некоего «Моше с радио» и рассказал ему об одаренном юноше. Человек с радио Моше Негед – именно он позже станет автором первых песен Зоара – так вспоминал их первую встречу: «Я послушал этого соловья и понял, что способности его безграничны». В 1977 году 22-летний Зоар впервые записался на студии. Это была «ашкеназская» музыка, привезенная в Израиль из Восточной Европы. Моше Негед хотел спрятать йеменское происхождение Зоара и даже фамилию сделал ему более «ашкеназской» – так Оркаби стал Арговым.

«Мы пытались быть на одной волне с Гиди Говом и Цвикой Пиком –завсегдатаями хит-парадов Израиля. Надеялись, что всё получится. Ведь, если не считать цвета кожи, которая у Зоара была намного темнее, петь он мог, как они», – вспоминал Моше Негед. Однако его стратегия провалилась. В голосе Аргова, как тот ни старался, то и дело проскальзывали гортанные звуки, так похожие на арабский язык. По словам Негеда, это делало певца «неформатом» для радио.

Неудача не остановила Зоара. Вместе с барабанщиком Йоаром Матари он собрал группу. И упросил хозяина тель-авивского клуба «Абарваз», то есть «Утка», пустить их на сцену «всего один раз». Тот согласился с условием, что музыканты уберут за посетителями стулья. В тот вечер, как вспоминали очевидцы, публика сошла с ума: люди танцевали на столах и плакали, услышав Зоара. Дальше певцу не нужно было уже никого ни о чем просить – он стал звездой. «Его обожали. Зацеловывали так, что все рубашки были красны от помады. Это бесило», – вспоминала жена певца.

Со времени концерта в «Утке» не прошло и года, как Зоар Аргов впервые предстал перед судом. Его обвинили в изнасиловании одной из фанаток. Говорили, что та пришла на выступление с барабанщиком, а после уехала на такси уже с Зоаром. На суде девушка говорила, что дома певец неожиданно навалился на нее – она отбивалась, но это не помогло. Аргов утверждал обратное: якобы девушка давала себя целовать, он на руках нес ее в спальню. Но тут же бесцеремонно добавлял, что «нету таких девушек, которые отказывают, есть мужчины, которые не смогли их уболтать». Это решило дело. Если раньше судья сомневался, то подобные реплики окончательно убедили его в виновности Аргова. Певец получил год тюрьмы. Этого времени хватило, чтобы распался его собственный брак с Брахой. Развелись, по словам Аргова, без драм.

Выйдя на свободу, певец стал выступать в тель-авивском кафе «Ной» – культурном ковчеге для репатриантов из арабских стран. Здесь Зоар познакомился с актёром и музыкантом Хофни Коэном. Коэн был очарован Арговым и решил «продвигать этого парня в бриллиантине, джинсах, с подвесными ключами и жемчужной глоткой». Вместе они выступали по всей стране.

В 1980 году Зоар Аргов наконец записал дебютный альбом «Элеанор». Это был «взрыв». На центральном автовокзале Тель-Авива кассеты Аргова разлетались как горячие пирожки. Но хотя его песни теперь и звучали буквально из каждого окна, путь на радио и телевидение для Аргова по-прежнему был закрыт. На страже общественного вкуса стояли музыкальные редакторы: они считали музыку в стиле «мизрахи», которую тот исполнял, пошлой и примитивной. «Мы думали, что все это – лишь низкопробный фольклор», – признавался позже Това Клингер, судья передачи «Голос Израиля».

И тут на помощь певцу пришёл фестиваль «Дрор» в Иерусалиме. Зоар Аргов очень хотел попасть туда. Но с чем? Он обратился к известному «взломщику фестивалей» – композитору Авиху Медине, и тот предложил Аргову песню «Цветок в моём саду». Зоару песня решительно не понравилась, но Медина убедил его выступать с «Цветком» – в итоге выступление Аргова признали лучшим на фестивале. Его транслировали в прямом эфире первого телеканала Израиля, и после этого во всей стране, кажется, не осталось никого, кто не слышал этой песни и не знал о йеменском Соловье. Новый альбом певца «В настоящее время», куда вошёл и «Цветок», продали тиражом 350 тысяч экземпляров. Издание «Едиот Ахронот» назвало его «самым важным альбомом в израильской музыке 80-х».

Потом были гастроли в США, Франции, новые успешные альбомы и… наркотики. В октябре 1983 года певец прошёл курс лечения в Эйлате. Две недели ему удалось продержаться, но последовали новые поездки, а с ними и срыв. Коммерческий успех очередного альбома «Море слез» не мог остановить стремительное падение Зоара: ему начал изменять голос, он мог сорвать концерт, не явиться в студию, неожиданно пропасть на несколько дней. Студии начали расторгать контракты. Выступление на очередном фестивале «Дрор» принесло певцу только восьмое место из 12. В 1986 году вышел альбом «Быть человеком», но выступать Зоар Аргов больше не мог. Певческий голос навсегда покинул Соловья.

В январе 1987 года в прямом эфире первого канала Аргов открыто говорил о своей наркозависимости: «Крэк – это смерть. Сначала чувствуешь себя сыном бога, потом ты живой труп. Вон мать моя. Я сказал ей: дай мне своё ожерелье, я куплю дозу». Его мать была в зале. Казалось, она совсем не понимает, куда делся ее дорогой Зоар, и кто этот измождённый, глубоко больной человек, на которого смотрят телекамеры.

«Он всем надоел и сам устал от всего. Не хотел петь, не хотел пить, не хотел трахаться – а только ширнуться и умереть», – вспоминал позже сын Зоара. В июле 1987 года на станции скорой помощи в Ришон-ле-Ционе Аргов с братом устроили дебош, требуя выдать им наркотические препараты. При задержании певец умудрился стащить в дежурке пистолет и убежать. Его поймали, поместили в камеру – выпускали домой только на шаббат. За три недели до освобождения Зоара допросили по поводу обвинений в еще одном изнасиловании. Одна из его подруг утверждала, что певец привел ее в дом к своей матери – и там склонил к близости. Все это время в камере Зоара мучила ломка. Он бесконечно кричал, умолял дать ему наркотики, один раз пытался удавиться куском одеяла. Охрана давала ему успокоительные, но это не помогало. Чтобы избежать новых попыток суицида, на певца надели наручники.

Сестра Зоара Аргова была последней, кто видел его живым. Она вспоминала: во время ее визита Зоар выглядел очень слабым – он говорил, что устал и хочет спать. Наручники сняли. Той же ночью Соловей из Йемена – человек, которого называли «лучшим голосом страны», повесился на простыне. Ему было 32 года.