Домино Рояль

Друг Толстого, напарник Ботвинника и «дядя» Сахарова – музыкант Александр Гольденвейзер всю жизнь либо дружил с гениями, либо их воспитывал. За полвека в Московской консерватории он взрастил более 200 пианистов-виртуозов.

Он сложился как музыкант задолго до 1917 года – и впитал в себя вековые традиции классической музыкальной школы царской России. Вот почему после революции он не особо обращал внимание на всевозможные указания властей, какой должна быть музыка. Что играть, Гольденвейзер решал всегда сам – без оглядки на обвинения в «формализме». Мало того, при случае он мог бойко объяснить и Жданову, за что любит так называемых композиторов-«формалистов» и почему всегда будет исполнять их на сцене с особой гордостью.

Удивительно, но все это сходило ему с рук. Тот же Жданов во время таких разговоров глубокомысленно и покорно кивал в ответ на четкие доводы Гольденвейзера. Не зря фамилия музыканта переводится с немецкого как «золотая мудрость». Наверняка за эту же мудрость выбрал его в друзья – и неизменного партнера по шахматам – писатель Лев Толстой. Правда, окружающие были уверены, что Толстой любит музыку Гольденвейзера. Но, скорее всего, это не так. Вот какие записи можно найти в дневниках Толстого: «Вчера у меня был Гольденвейзер. Играл мне опять Бетховена. Какая тоска! Не знаешь, куда и бежать!» Возможно, писатель, конечно, был не в духе, но, например, вот что он писал напрямую музыканту незадолго до своей смерти в 1910-м: «Милый Александр Борисович, меня с вами связывает нечто более важное, чем музыка, оттого-то я и дорожу общением с вами».

Они познакомились в 1896-м. Гольденвейзеру едва тогда исполнилось 20 лет – он только-только закончил Московскую консерваторию по классу фортепиано у Павла Пабста. После он еще много учился – композиции у Антона Аренского, контрапункту у Сергея Танеева. Но потихоньку стал преподавать и сам. Узнав про молодого талантливого преподавателя, известная московская певица Мария Климентова-Муромцева предложила ему аккомпанировать ей в доме Толстого в Хамовническом переулке. Шанс увидеть мыслителя Толстого выдавался не каждому, так что Гольденвейзер тут же согласился. И сыграл. Но настолько, по его же словам, плохо, что от похвалы Толстого ему было даже стыдно.

Толстой завязал было с ним разговор о музыке, но смущенный юноша не мог вымолвить и слова. «В тот день я уходил из дома Толстого со смутным чувством счастья, что увидал автора “Войны и мира” и говорил с ним, но с горькой обидой за себя», – писал Гольденвейзер. Аккомпанировать в дом Толстого его потом приглашали еще не раз, но Александр Борисович, вспоминая свой провал, всегда учтиво отказывался. Пока однажды не получил приглашение от самого Толстого.

В тот раз он взял себя в руки. Игра за роялем сменилась партией в шахматы, за которой разговоры о музыке плавно перетекли в беседу о литературе, живописи, общественной жизни и мировых событиях. Какую бы из тем ни затрагивал Толстой, в лице Гольденвейзера он находил интереснейшего собеседника. Так и завязалась их дружба, воспоминания о которой воплотились в книге Гольденвейзера «Вблизи Толстого. Записки за 15 лет».

«Постепенно я стал близким к нему человеком вплоть до самой его смерти. Влияние этой близости на всю мою жизнь было громадно, – писал Гольденвейзер. – Возможность общения с Львом Николаевичем – великое счастье. Как многое было бы во мне иначе, если бы не было этого счастья». В книге, кстати, впервые были опубликованы многие высказывания Толстого, которые Гольденвейзер бережно записывал все эти годы. Музыкант был и одним из трех лиц, подписавших знаменитое завещание Толстого и лично оповестивших родных о его кончине.

Интересно, что к дружбе с Толстым вскоре присоединилась и вся семья Гольденвейзера. Так, дядя музыканта, известный юрист Александр Гольденвейзер, написал правовое исследование по роману «Воскресение». Он по шагам разобрал с точки зрения закона и права описанный в романе судебный процесс над Катюшей Масловой. Книга была снабжена предисловием Льва Толстого и переведена на многие языки.

Отец музыканта тоже был адвокатом из Кишинева. Это он, кстати, научил Александра, своего младшего из четырех сыновей, игре в шахматы. В итоге Александр Борисович с шахматами не расставался никогда – был участником многих турниров, играл с Ласкером, Капабланкой и Рубинштейном, дружил и болел за Ботвинника.

За свою жизнь Гольденвейзер вообще пообщался со многими великими людьми – Сергеем Рахманиновым, Александром Скрябиным, Николаем Метнером и Александром Гёдике. Он многое от них впитал. А потом стал передавать то, что узнал, дальше. Более полувека Гольденвейзер преподавал в Московской консерватории, выучив 200 фортепианных исполнителей, среди которых были такие виртуозы, как Самуил Фейнберг, Лазарь Берман, Давид Каплан и многие-многие другие. Занимая в разные годы должности помощника, заместителя и дважды – директора консерватории, Гольденвейзер стал инициатором открытия при консерватории классов для одаренных детей. На их базе позже была создана и знаменитая Центральная музыкальная школа (ЦМШ).

У Гольденвейзера не было своих детей – их ему заменили ученики. Пианиста Григория Гинзбурга вообще напрямую называют приемным сыном Гольденвейзера. Александр Борисович его не усыновлял официально, но после смерти отца Григория, когда семья мальчика оказалась в тяжелом положении, Гольденвейзер взял Гришу жить в свой дом, обучая и полностью обеспечивая. Точно так же вместе с женой они взяли на себя заботу о дочери их внезапно умершей горничной: воспитали девочку, дали ей образование.

Был у Гольденвейзера еще один неродной, но все же «племянник» –знаменитый ученый и правозащитник Андрей Сахаров. Гольденвейзер очень близко дружил с его отцом. И сыграл значительную роль в воспитании Андрея, с ранних лет обсуждая с ним все социальные потрясения.

Александр Борисович умер в 1961 году. В доме на Тверской, 17 находится музей его имени – он, кстати, был открыт еще при жизни музыканта.