Еврей Уорхола

Он распродал Кандинского в Нью-Йорке, потом раскрутил Уорхола и Лихтенштейна. Современное искусство из рук галериста Лео Кастелли покупали легко – будь то картины или раскрашенные пивные банки.

«Дайте этому сукиному сыну две банки из-под пива и он сможет их продать!» – сказал в конце 1950-х Виллем де Кунинг об арт-дилере Лео Кастелли. Отзыв одного из лидеров абстрактного экспрессионизма решил проверить Джаспер Джонс – тогда еще мало кому известный художник. Джонс отлил в бронзе две пивные банки, раскрасил их под жестянки известного бренда и передал в галерею Кастелли. Долго ждать не пришлось: Лео Кастелли едва ли не в тот же день продал «предметы искусства» американским коллекционерам Роберту и Этель Скалл за 960 долларов. Спустя полвека авторский рисунок с изображением этой скульптуры выставят на аукционе Sotheby's по стартовой цене 1 500 000 долларов.

А вот банки супа «Кэмпбелл» Энди Уорхола Кастелли брать отказался – и тем самым помог работе стать культовой. Уорхол задумал ее в том числе как аргумент в споре об искусстве с другим американским творцом поп-арта – Роем Лихтенштейном. Уорхол злился, что его манеру постоянно сравнивают со стилем Лихтенштейна, и хотел максимально от него дистанцироваться. В феврале 1962 года Лео Кастелли устроил в галерее выставку Лихтенштейна, вызвавшую фурор. Когда месяц спустя к нему пришел Уорхол со своими «банками», Кастелли ответил: «Нет». Он успел побывать в мастерской Уорхола годом ранее и прекрасно видел его талант и «продажный» потенциал работ. Однако абсолютный слух подсказывал Кастелли, что на фоне сверхуспешных произведений Лихтенштейна «банки» Уорхола попросту никто не заметит.

Слух – отнюдь не метафора: сам Кастелли считал, что без него галерист едва ли добьется успеха. «У вас должен быть наметанный глаз, – объяснял он в интервью The New Yorker, – но одновременно и хороший слух. А иначе вы не сможете сделать правильный выбор. Вы должны слышать вещи, улавливать вибрации, оценивать реакцию. Вы замечаете только зарождающиеся движения и по ним пытаетесь выбрать лучших».

Благодаря своему слуху Лео Кастелли помог пробиться десяткам малоизвестных художников, чьи имена позднее стали произносить с придыханием. Помимо упомянутых Джонса, Лихтенштейна и Уорхола, это Роберт Раушенберг, Ричард Серра, Фрэнк Стелла и многие другие. Удивительное чутье в сочетании с деловой хваткой сделало Кастелли главной фигурой американского арт-бизнеса второй половины ХХ века. Да и мирового в целом.

Детство и юность Кастелли прошли в странах, которые прочно ассоциируются с искусством. Он появился на свет в 1907 году в Триесте в семье венгерского еврея Эрнеста Крауса, удачно женившегося на богатой итальянской еврейке Бьянке Кастелли. На тот момент Триест входил в состав Австро-Венгрии, но по итогам Первой мировой перешел к Италии. Семья взяла двойную фамилию Краус-Кастелли. Когда в 1934 году Муссолини объявил принудительную «итальянизацию» имен, первая часть «Краус» исчезла окончательно.

Подростком Кастелли увлекался спортом и литературой одновременно. «Я хотел быть человеком эпохи Возрождения, развитым и физически, и духовно», – вспоминал он. Тем не менее он решил строить карьеру не в искусстве, а в финансовой сфере. Получив диплом юриста, Кастелли в 25 лет уехал в Бухарест и устроился там в страховую компанию. Не теряя времени даром, он начал ухаживать за дочерью одного из богатейших румынских предпринимателей Михая Шапиры. Девушка не ответила взаимностью, но Лео не расстроился и переключился на ее младшую сестру Илеану. Та мечтала уехать из Румынии любым способом – и видела в замужестве именно эту возможность. Она согласилась. В 1933 году молодые люди сыграли свадьбу, а в 1935-м – перебрались в Париж.

Именно Илеана стала главной наставницей Лео в области искусства. Она росла в роскоши и получила прекрасное образование. В то время Лео до нее и близко не дотягивал – но очень стремился сократить разрыв. Это и подтолкнуло его к карьере арт-дилера: в 1939 году он открыл в Париже свою первую галерею. Денег дал тесть в надежде спасти брак дочери: он узнал, что в 1937 году супруги разъехались по разным квартирам – сразу после того, как подарили ему внучку. Однако разрыва отношений на самом деле не было – точнее, не было самих отношений. Лео и Илеана поженились по расчету и смогли стать друзьями, но не пылкими возлюбленными. Возможно, именно поэтому их брак продержался в итоге почти четверть века.

Первая галерея Лео Кастелли проработала ровно два месяца – и закрылась в сентябре 1939 года с началом войны. Лео как еврею грозила смертельная опасность теперь и во Франции. Помогли связи Илеаны – супругам удалось получить выездные визы и очень сложным маршрутом протяженностью в два года добраться в США.

Тесть купил Лео и Илеане дом в Нью-Йорке, но Кастелли жил там недолго. В 1942 году он узнал, что его родители погибли в Будапеште от рук нацистов. Не спасло даже то, что его отец еще до войны вступил в итальянскую Национальную фашистскую партию. Это помогло избежать гонений со стороны Муссолини, но не защитило от гитлеровцев. После такого известия Лео не смог оставаться в стороне и ушел добровольцем на фронт. Он служил в разведке и в 1945 году благополучно вернулся в США.

У Михая Шапиры бизнес был и в Новом Свете – Лео начал работать на его швейной фабрике. В течение 10 лет Кастелли, подобно Фигаро, крутился и тут, и там – совмещал скучное управление фабрикой с попытками вести галерейный бизнес. Мало-помалу он завоевывал авторитет в художественных кругах. Кастелли уже не выглядел «дилетантом-денди» при подкованной Илеане, как это было в Париже. В 1949 году он устроил выставку-продажу Кандинского в Нью-Йорке, и этот опыт стал для него суровой закалкой. Около двух лет он вел тяжелое общение с вдовой художника – та постоянно придиралась и считала, что ее пытаются обмануть. Кастелли стоически вынес испытание, но после него зарекся иметь дело с мастерами прошлого. Он шутил, что с живыми художниками договориться гораздо проще, поскольку не приходится общаться со сварливой вдовой.

Собственную галерею в Нью-Йорке Кастелли открыл только в 1957 году. В то время в США ценили европейское искусство, а американское считали в лучшем случае удачным подражанием. Кастелли сделал хитрый ход – выставлял американских авторов вперемешку с европейскими. Публика шла, привлеченная последними, а попутно обращала внимание на первых. Уже в январе 1958 года Кастелли устроил первую персональную выставку Джаспера Джонса. Журналисты писали, что она «поразила мир искусства, как метеор». На открытие экспозиции приехал директор нью-йоркского Музея современного искусства Альфред Барр. Он провел там несколько часов и купил для музея сразу четыре работы.

Но когда мэтр абстрактного экспрессионизма Виллем де Кунинг предложил Кастелли устроить его выставку, галерист отказал. Кастелли считал работы де Кунинга вчерашним днем в живописи, а ему хотелось показывать завтрашний. Де Кунинг, чью славу постепенно затмевали новые имена, не мог простить ему отказа до конца своих дней. В 1966 году в одном из интервью Кастелли с юмором, но довольно жестко выскажется об этой обиде: «Некоторые неуспешные абстрактные экспрессионисты выдвигают обвинения, что я их убил и похоронил. Но на самом деле они уже были мертвы. Я просто помог убрать тела».

Кастелли построил работу с художниками по принципиально новой схеме. Её так и назвали – «модель Лео Кастелли». Раньше галереи просто брали произведения у художников, продавали их, а прибыль делили в оговоренной пропорции – обычно 50/50. Кастелли же начал выплачивать художникам стипендии. Даже если в данный момент работы не продавались, авторы все равно получали определенную ежемесячную сумму. Это позволяло талантливым, но пока еще не раскрученным мастерам посвящать все свое время работе, не заботясь о хлебе насущном.

Ричард Серра, уже будучи всемирно известным, с благодарностью вспоминал о Кастелли и его революционной модели, вызвавшей бурные споры. В 1967 году галерист заключил с ним соглашение: он платит художнику стипендию в течение трех лет, но не ждет ничего взамен. «Это было похоже на получение гранта от Рокфеллера», – говорил Серра. «Я просто позволяю художнику делать все, что он хочет, – объяснял Кастелли свой подход. – Продажа картин для меня – дело второстепенное. Конечно, я должен их продавать, чтобы содержать галерею. Однако я готов испытывать финансовые трудности – лишь бы я мог выставлять работы, которые мне нравятся».

Кастелли слегка хитрил: при кажущемся альтруизме схема заточена именно под коммерческий успех. Она позволяла завязывать долгосрочные отношения с художниками. В результате те оставались со «своим» дилером не только у подножья, но и на пике славы – когда их картины стоили уже очень дорого. Правда, чтобы схема работала, требовалось упомянутое чутье – и у Кастелли оно было. Он даже казался окружающим профессиональным охотником на таланты. «Лео вбегал ко мне и восклицал: “Мы должны открыть гения! Мы не открывали гениев уже целых две недели!”», – делился помощник Кастелли и директор его галереи Иван Карп.

«Открывать гениев» ему помогала и Илеана – в 1959 году они все-таки развелись, но сохранили дружеские и партнерские отношения. В частности, именно она убедила Лео поддержать Раушенберга, хотя сам галерист сначала колебался. Оба оказались по-своему правы. Первая выставка Раушенберга у Кастелли провалилась – были проданы только две работы, причем одну из них купил сам дилер. Однако успех к художнику все же пришел, только позднее, а в 1964 году он и вовсе получил неслыханное для американского искусства признание. Художнику присудили главный приз Венецианской биеннале – до Раушенберга эта награда уходила в США лишь дважды.

Только смерть заставила Кастелли отойти от дел: он скончался в 1999 году во сне от остановки сердца. Но галерея с его кончиной не закрылась. Эстафету переняла третья жена арт-дилера Барбара Кастелли, работавшая на пару с мужем в его последние годы. Она возглавляет галерею, откуда американское искусство шагнуло в мир, и по сей день.