Любимый виртуоз Сталина

Он никогда не заискивал перед Сталиным, но всё равно стал его любимцем. Своё влияние на вождя пианист Эмиль Гилельс использовал, чтобы спасать других.

Начальный тур I Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей подходил к концу. И зрители, и члены жюри откровенно скучали. Основные претенденты на победу уже выступили, а нудные пассажи малоизвестных пианистов вызывали у публики только зевоту. И вдруг на сцену поднялся щуплый подросток с огненно-рыжей шевелюрой. На него никто и внимания поначалу не обратил, но едва он заиграл – и все затаили дыхание! После выступления зал взорвался овациями. Даже жюри аплодировало стоя – невероятная для музыкальных конкурсов картина. Подростка звали Эмиль Гилельс, и на тот момент ему было всего шестнадцать лет.

На конкурс Эмиль приехал из Одессы, где он и родился в 1916 году. Музыкальный дар в нём проснулся очень рано. Маленький Миля, как его называли в семье, уже в два года подходил к роялю и пытался подбирать мелодии. А в пять лет начал заниматься у одного из самых известных в то время одесских музыкальных педагогов – Якова Ткача. От него Гилельс и унаследовал традицию Шопена – ведь Ткач обучался у выдающегося пианиста Рауля Пюньо, а тот, в свою очередь, учился у Жоржа Матиаса – прямого ученика Шопена. Именно поэтому журналисты и музыкальные критики впоследствии нередко называли Гилельса «правнуком» Шопена.

Если первый учитель помог заложить техническую базу, то главную роль в становлении Гилельса-музыканта, несомненно, сыграла Берта Михайловна Рейнгбальд. С ней Эмиль начал заниматься в 13 лет и всю жизнь называл её своим педагогом номер один. Она, к слову, обнаружила, что юному гению не хватает ни музыкальной, ни общей эрудиции. И боялась, что из-за этого тот может вырасти в очень техничного, но совершенно безликого пианиста.

Берта Михайловна делала всё, чтобы не допустить этого: рекомендовала книги для чтения, знакомила с эрудированными людьми и видными музыкантами – в том числе представила великому пианисту Артуру Рубинштейну. Позже, уже обосновавшись за океаном, Рубинштейн скажет о Гилельсе: «Если он когда-нибудь приедет в США, то мне останется только собрать чемоданы и удалиться».

Берта Михайловна настояла, чтобы Миле в 1931 году разрешили выступить в Харькове на II Всеукраинском конкурсе пианистов: он не проходил туда по возрасту, ему ведь было только 15 лет. Но сыграв там вне конкурса, он по итогу получил персональную стипендию. А спустя два года состоялось то самое выступление на I Всесоюзном конкурсе, после которого Гилельс в одночасье стал знаменитым.

На заключительном концерте выступали лауреаты, а в зале присутствовал сам Сталин. Он пригласил Гилельса в ложу и начал говорить о его переезде в Москву и учебе в столичной консерватории как об уже решённом вопросе. Но, ко всеобщему удивлению, юный пианист стал «перечить» вождю народов: мол, в Одессе у него уже есть педагог, и он хочет сначала закончить тамошнюю консерваторию. У свидетелей этой беседы волосы встали дыбом, но Сталину импонировали смелость и искренность юноши. Он пригласил Эмиля посетить Кремль и благодушно «дал отсрочку».

Так что в столицу Гилельс приехал только в 1935 году – поступать в аспирантуру Московской консерватории. Такого ученика желали заполучить многие педагоги, и за молодого гения началась негласная борьба. Сам Эмиль вроде бы хотел учиться у выдающегося пианиста Константина Игумнова, однако «дорогу перешел» Генрих Нейгауз – тогдашний директор Московской консерватории. И забрал Гилельса в свой класс, где юноша провёл три очень непростых года.

Стиль преподавания Нейгауза разительно отличался от педагогической манеры Берты Михайловны. Если на уроках последней в центре внимания был ученик, то Нейгауз собирал всех аспирантов вместе и давал своего рода мастер-классы. К тому же в любимчиках у мастера ходил Святослав Рихтер. Нейгауз открыто заявлял, что для него Рихтер стоит особняком – а дальше списком идут все остальные. В такой обстановке Эмиль чувствовал себя некомфортно.

Но если Рихтер стал любимцем Нейгауза, то Гилельс оказался в фаворе у самого Сталина. Кульминацией стал Международный конкурс имени Эжена Изаи в Брюсселе в 1938 году. Советский Союз на нём представляли четверо пианистов, включая Гилельса и его близкого друга Якова Флиера. Требовалась только победа, чтобы показать Западу торжество советского искусства. В итоге Гилельс занял первое место, а Флиер – третье.

После этого Сталин, и без того выделявший Гилельса, начал оказывать ему подчеркнутое расположение. В том же 1938-м в Москве проходили чествования вернувшихся с Северного полюса папанинцев. На торжестве выступал и Гилельс, о чём он сохранил трогательные воспоминания: «Не успел я приблизиться к роялю, как товарищ Сталин, встав из-за стола, подошёл вплотную к эстраде и начал мне аплодировать. Затем, постучав о бокал ножом, он сам водворил тишину в зале».

К чести Гилельса, он пользовался этим благоволением исключительно ради других. В частности, он пошёл на поклон к вождю, чтобы спасти своего нелюбимого, но великого учителя: Нейгауза во время войны арестовали и собирались расстрелять – ведь он был немцем. Сначала Сталин ответил на просьбу о помиловании грубым отказом. Однако Гилельс не сдался и повторил попытку. На этот раз Сталин внял и заменил расстрел принудительными работами.

Однако на этом Гилельс не остановился. Когда Нейгауза этапировали на Урал, он убедил свердловское партийное руководство, что выдающийся пианист принесет больше пользы региону в областной консерватории, а не на каменоломнях. Нейгауза сняли с поезда и отправили преподавать в Уральскую консерваторию.

А сам Гилельс собрался на фронт и вступил добровольцем в народное ополчение. Московские военкомы в суете не разобрались, кто перед ними стоит, и отправили его в учебку. Пианист успел там отличиться в стрельбе и даже стал лучшим в своём взводе. Но через две недели его хватились, и с самого верха пришёл приказ: «отправить в тыл». В итоге его эвакуировали в тот же Свердловск. Однако там ему не сиделось – он постоянно ездил выступать перед бойцами.

После победы Гилельса пригласили выступить перед руководителями держав-союзников на Потсдамской конференции. Репертуар подбирал лично Сталин, но чего конкретно он хотел, пришлось угадывать. К примеру, просил сыграть «того Шопена с переливами». И Гилельс наяривал на рояле одну вещь за другой, но вождь всё хмурился: «Не то». Пианиста уже бросило в холодный пот – Сталин дышал ему в затылок всё тяжелее, и Гилельс чувствовал, что «дело принимает дурной оборот». Как вдруг он вспомнил про Полонез ля-бемоль мажор, и оказалось, что именно его хотел утвердить вождь.

Такое высокое доверие со стороны руководства партии и правительства давало, конечно, Гилельсу определённые свободы. К примеру, его одним из первых советских музыкантов стали «выпускать» на зарубежные гастроли, в том числе и в капиталистические страны. Пианист объездил всю Европу и много раз побывал в США, где его концерты организовывал знаменитый Сол Юрок – импресарио ещё Шаляпина.

Гилельса всегда и везде встречали неизменными аплодисментами – за исключением концерта в 1968 году в Швеции. Он состоялся сразу после ввода в Прагу войск стран Варшавского договора. Пианист поднялся на сцену, но в зале раздался свист. Гилельс понимал, что освистывают не его, а весь Советский Союз в его лице. Но шум в зале не утихал, так что играть было невозможно. О «культуре отмены» тогда ещё не слышали, но это была она во всей силе и превратилась в итоге, как и сейчас, в отмену культуры: Гилельс был вынужден вежливо раскланяться и покинуть сцену.

Но иногда всесоюзному любимчику влетало и от советских властей. Так, будучи в 1958 году главой жюри I Международного конкурса имени Чайковского, Гилельс вместе с Дмитрием Шостаковичем настоял, чтобы победу присудили американцу Вану Клиберну. Ему простили эту «политическую ошибку», но предупредили: такое больше не должно повториться. Но на следующем конкурсе он всё равно отдал победу иностранцу – полюбившемуся публике британцу Джону Огдену, хотя тот и разделил её с советским пианистом Владимиром Ашкенази.

Но в 1970-м Гилельса неожиданно начало подводить здоровье, и от конкурсной деятельности он отошёл. Как и от преподавательской в Московской консерватории. Он, к слову, не любил, когда его величали профессором – хотя и воспитал целую плеяду известных пианистов, в том числе Марину Мдивани, Игоря Жукова и Феликса Готлиба – считал, что из-за гастролей слишком мало времени уделяет ученикам. Да и затем, с уже подорванным здоровьем, он продолжал как угорелый гастролировать, отдавая концертам все силы. Однако проблемы со здоровьем взяли свое: в 1981-м у пианиста случился инфаркт. Но едва оправившись от него, Гилельс снова взялся за старое: помчался в гастрольный тур по Югославии, Австрии и другим странам.

В конце сентября 1985 года, вернувшись с очередных гастролей, Гилельс лёг на плановое обследование в Центральную Кремлёвскую больницу. Думал чуток поправить здоровье и ехать в новое турне по миру. Но этим планам не суждено было сбыться: спустя две с небольшим недели, 14 октября, пианист умер от остановки сердца на фоне приступа диабета.

Некогда еще молодому Гилельсу великий Сергей Рахманинов завещал медаль, которую в своё время вручили ему самому. На ней был изображен профиль Антона Рубинштейна с надписью «Кто его заменит». Рахманинов считал, что его сможет заменить Гилельс – и в определенном смысле оказался прав. Но после смерти Гилельса медаль не обрела нового наследника – его самого никто не смог заменить.