Война по нотам

В начале учился у Римского-Корсакова, в конце – писал техно под шум падающих ракет. Как в тысячах симфоний Абеля Эрлиха смешались Холокост и русский Гоголь.

Тысячи произведений Абеля Эрлиха – да, о его плодовитости ходят притчи во языцех! – это не просто талантливые мелодии, приятные на слух. Это вписанная в ноты история жизни – еврейского народа и самого композитора. Судьба бросала Эрлиха из страны в страну, но, возможно, именно эти скитания наполнили его творчество глубиной и мощью.

«Что повлияло на меня? Да все! – рассуждал композитор. – Сначала классическая музыка, которую я слушал в Германии вплоть до своих 18 лет. Я толком в той стране ничему не научился – ну, разве что на скрипке играть. Но классики наслушался там вдоволь. Ну, а затем на меня очень сильно повлияла восточная музыка. И началось это не в Израиле, а в Югославии, где я провел четыре года. И продолжилось в Албании, где я был всего два месяца, но многое запомнил. В Тиране я пошел к лучшей в городе певице – и попросил ее спеть для меня. То, что я услышал, перевернуло меня. Это была прекрасная лирическая музыка – гораздо красивее арабской, с использованием микротонов и много чего еще».

В этом отрывке – всё детство и юность Эрлиха. Родился он в Восточной Пруссии, в городе Кранц – сейчас это российский Зеленоградск. Детство его прошло в Тильзите – нынешнем Советске. В семье говорили только на немецком – о том, что он еврей, мальчик узнал перед походом в школу, в шесть лет. И это при том, что раввином еврейской общины в Тильзите был его дед – Авраам Бен-Аарон Бен-Цион Эрлих. Просто дед ушел на пенсию за три года до рождения Абеля. Передавать внуку свою философию, основанную на принципах «Дерех Эрец» – добропорядочности в повседневной жизни, дед начал, когда тот уже немного подрос.

Получив аттестат зрелости, 18-летний Абель решил отправиться к дяде в Загреб: к власти в Германии пришел Гитлер, и ничего хорошего от этого никто не ждал. В Загребе юноша поступил в местную Музыкальную академию. «Обучение было очень простым, очень традиционным, – вспоминал композитор. – Гармония, контрапункт, все очень сухо. Но я и этому был рад». Закончить обучение Эрлиху не удалось: в 1938 году его отчислили вместе с другими евреями. «Меня вышвырнули из Югославии как немецкого еврея, – рассказывал Абель. – Премьер-министром тогда был Милан Стоядинович. Так вот, Гитлер прямо сказал ему: “Вышвырните всех немецких евреев”. И тот все так и сделал. В январе 1939 года я приехал в Албанию – и два месяца ждал здесь своего разрешения на въезд в Палестину».

Добравшись до Святой земли, Эрлих обосновался в Иерусалиме и, получив стипендию на обучение в местной консерватории, которая позже станет Академией музыки и танца имени Рубина, стал учеником Соломона Розовского. «Это был очень старомодный человек, ученик Римского-Корсакова и Танеева, – вспоминал Эрлих. – Он передавал мне все, чему те его научили, почти в неизменном виде». Их дороги разошлись в 1944-м – Эрлих сбежал от классики и с головой ушел в изучение «неевропейской» музыки: индийской, африканской, арабской.

Тогда же он начал понемногу преподавать – и тут же получил запрос на курс «израильской музыки». По словам композитора, он долго пытался всех убедить, что израильской музыки не существует. «Так давайте научим ей, чтобы через 20 лет она у нас была!» – попросил Эрлиха организатор курсов, композитор Изхар Ярон. Молодой Эрлих вызов принял – и начал с разбора «Тезауруса восточных мелодий на иврите» от Авраама Идельсона – композитора, сочинившего «Хаву нагилу». «В том музыкальном “словаре” было очень много интересных старых мелодий из израильских общин – вот их я и преподавал, – рассказывал Эрлих. – Ну, а на это уже накладывал все, что узнал о ближневосточной и дальневосточной музыке. Я преподавал разные ритмические рисунки, мультиритмы, цвета. И принцип макама – это особое развертывание музыкального ряда в иранской, скажем, музыке, турецкой и другой».

Впоследствии об Эрлихе как педагоге – почти полвека он преподавал в консерваториях Иерусалима и Тель-Авива – тоже слагали легенды. Кто-то из его учеников – например, композитор Юваль Шакед, вообще неоднократно говорил, что «Эрлиха-композитора нам еще во многом лишь предстоит открыть», тогда как «о мощи его влияния как великого педагога мы можем судить уже сейчас». «Как человек, которого обстоятельства довольно рано заставили стать самостоятельным, Эрлих учил нас неизбежности движения вперед, поиска собственного “я”, – писал Шакед. – У него была исключительная способность поощрять, искренне желать чужого личного блага; он принимал участие, но не вмешивался. И уважал каждое художественное проявление своих учеников – даже такое, какое ему самому было не по душе».

«Главное, чему научил нас Эрлих – это независимость, – говорит известная сегодня во всем мире израильтянка Хая Черновин. – В то время студенты-композиторы часто были просто учениками, но Эрлих учил нас быть личностями. Ему не нужно было, чтобы мы ему подражали». По ее словам, профессор был «эксцентричным и полным жизни»: «И чувство юмора его было возмутительным. В самом лучшем смысле этого слова!»

В 1953 году Эрлих написал свой «Ба-шарав», что в переводе значит «В зной». Сначала это было соло для скрипки, позже появилось переложение для скрипки и струнного оркестра. В 1966 году сочинение стало симфонией, произведением для оркестра. «Ба-шарав» прославил Эрлиха. Это восточное рондо с вариациями в персидском, арабском и турецком стилях – в соответствии с периодами владычества разных империй над Святой землей. И оно навсегда вписало имя композитора в историю музыки. Но, к сожалению, часто «Ба-шарав» – это единственное, что большинство людей может вспомнить об Эрлихе.

«Да, я немного пострадал от этого, меня десятилетиями называли “композитором «Ба-шарава»”, – вспоминал Эрлих перед смертью. – Да и до сих пор называют. Еще и все уверены, что я написал его от большой любви к восточной музыке. А вообще-то, я написал его со страху. Мотив был для меня враждебным. Я точно помню, как и где я начал это сочинять. Это был старый, грязный арабский отель в Акко. Всю ночь по радио – я думаю, из Египта – был один мотив. Динамичный. И очень враждебный. Он-то и стал начальным мотивом “Ба-шарава”. Но я использовал в той композиции не только Восток. Но и Запад. И в качестве Запада я взял мотив, который придумала моя дочь, когда ей было года четыре. Она распевала старую сказку братьев Гримм про трех медведей. Сама придумав мотив. Просто смотрела на картинки, но так как читать не умела, придумывала историю сама. Про папу-медведя, маму-медведицу, маленького медвежонка. И все это нараспев».

Враждебный мотив из Египта, 1953 год. Еще сильны были отголоски Войны за независимость, когда Израиль отбивал наступления, в том числе и египетской армии, и уже сгущались новые тучи, которые в 1956 году приведут к Суэцкому кризису – и операции «Кадеш» на Синайском полуострове. Эрлих до конца своих дней будет остро реагировать на все события, происходящие в обществе – и проживать их, сочиняя новую мощную музыку. Так, в 1961–1962 годах Эрлих – как и почти все евреи – безотрывно следил за судебным процессом над нацистским военным преступником Адольфом Эйхманом, одним из «архитекторов Холокоста». В итоге в 1962 году на материале свидетельских показаний был написан «Эдут», то есть «Свидетельство» – сильное сочинение для двух флейт.

В 1981 году – под впечатлением от разработки ядерного оружия в Ираке и в предчувствии боевых действий в Ливане – Эрлих пишет кантату «Тоска по миру». Еще через десять лет, во время войны в Персидском заливе, Эрлих объяснит влияние международных событий на свое творчество: «Я сочиняю в два раза больше, чем в мирное время. Музыка льется из меня, и я существую в двух мирах – в раю сочинительства и в аду почти нормальной повседневной рутины и ночей, в которых можно стать “просто жертвой”». (Израиль в войне не участвовал, но его все равно бомбили. – Прим. редакции.)

Эрлих никогда не боялся экспериментировать – писал произведения для саксофона и электрогитары, сочинял музыкальные увертюры к художественным полотнам, писал «симфонии» для «оркестров» из издающих разные шумы приборов. Но все-таки чаще всего Эрлих обращался к вечному. Прежде всего, к Священному Писанию – не счесть его произведений на библейскую тему и музыки, которую он писал под конкретные молитвы на Песах или Йом Кипур. Большую роль в его творчестве занимала и классическая литература – композитор писал музыку к сонетам Шекспира и стихотворениям Эльзы Ласкер-Шулер, сочинил кантату «Ибн Габирол», вдохновлённый трудами этого великого еврейского поэта и мыслителя XI века. А еще поработал с русской классикой – в опере на основе поэмы Гоголя «Мертвые души». Там Эрлих, создавая атмосферу абсурда и трагикомедии, много экспериментировал с формой и звуком.

Кстати, в постсоветской России композитор часто бывал. На премьерах своих произведений в Москве и Санкт-Петербурге. А еще – во время своего большого путешествия в город детства Тильзит, который к тому моменту уже давно назывался Советском. Эта поездка стала для него мощным эмоциональным потрясением. Под её влиянием он создал струнный квартет «Путешествие в Тильзит», в котором отразил всю гамму эмоций – от радости узнавания знакомых мест до боли осознания, что время безвозвратно изменило всё.

В Израиле музыка Эрлиха исполнялась нечасто. «Я не слишком-то избалован заказами», – честно признавался композитор. И тем не менее в 1990 году Эрлих получил Премию премьер-министра Израиля, а в 1997 году – Государственную премию Израиля, высшую награду страны за достижения в искусстве.

Абель Эрлих умер в 2003 году в Тель-Авиве, оставив после себя более 3000 произведений, в которых нашли место и старинные еврейские мотивы, и новомодная электронная музыка. «Я говорил сам с собой на пятидесяти языках, – признался однажды Эрлих в доверительном, искреннем письме. – Я не был просто шизофреником. Я был мультишизофреником – и это сделало меня гармоничным, тихим существом, всегда начеку, своим собственным сторожевым псом».