Амедео Модильяни — аристократ с монмартра

Жизнь — это дар немногих многим, тех,

кто знает и умеет, тем, кто не знает и не умеет.

Амедео Модильяни

Старое кладбище Пэр-Лашез — одно из самых поэтических кладбищ мира — особенно летом. Проходя по гравию его аллей или по узеньким боковым дорожкам под сенью вековых деревьев, то и дело невольно останавливаешься перед каким-нибудь надгробием, иногда полускрытым густой листвой. Пройдя мимо помпезных памятников классицизма и романтизма — надгробий великих писателей, философов, артистов, художников, ученых прошлых веков — мрамор и гранит, символы движения и мощи на могилах героев французского сопротивления — мы вдруг оказываемся в уголке, вроде бы того же старого кладбища, но интонация этого места совершенно другая. Бесчисленные ряды низких каменных ящиков, чуть приподнятых посередине продольным ребром крышки; унылый, приземистый, безликий городок.

Одно из многочисленных надгробий имеет две памятных надписи. Первая звучит так:



Амедео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884. Умер в Париже 24 января 1920. Смерть настигла его на пороге славы.

Его называли "бездомным бродягой". Его неприкаянность бросалась в глаза. Одним она казалась атрибутом непутевого образа жизни, характерной чертой "богемы", другие видели тут чуть ли не веление рока, и, кажется, все сходилось на том, что эта вечная бездомность была для Модильяни благом, потому что развязывала ему крылья для творческих взлетов.

- Я сын и внук банкиров, — внушал Модильяни Гийому Аполлинеру, когда тот на какое-то время получил место конторщика в одном из парижских банков. — Если бы твои патроны попробовали применить на практике кое-какие теории и методы, которые я знаю, мы бы нажили миллионы!

- Философия — это по моей части. Она у меня в крови, — говорил он Ортису де Сарате и другим своим друзьям, имея в виду, что одним из его прямых предков по материнской линии был Барух Спиноза.

Амедео воспитывался в еврейской мелкобуржуазной, как тогда говорили, семье коммерсанта Фламинио Модильяни и Евгении Гарсен. Род Модильяни происходит из одноименной сельской местности к югу от Рима. Отец Амедео когда-то торговал углем и дровами, а теперь владел скромной маклеровской конторой и помимо того был как-то связан с эксплуатацией серебряных копей на Сардинии. Евгения Гарсен, мать Амедео, происходила из старинного испано-еврейского рода, в свое время перекочевавшего из Туниса в Марсель. Это была широко разветвленная семья средиземноморских коммерсантов, где из поколения в поколение переходил культ гуманитарного образования, тяга к литературе и искусству. Прадед Евгении был известен как толкователь священных книг. А прабабка ее была действительно урожденная Спиноза. Общим между двумя родами было то, что они оба счастливо избежали гетто, вели постоянную напряженную борьбу за существование, изредка кратковременно богатея и постоянно, все безнадежнее, разоряясь.

Амедео появился на свет как раз тогда, когда в дом его родителей явились чиновники забирать уже описанное за долги имущество. Для Евгении Гарсен это было чудовищной неожиданностью. Так как по итальянским законам имущество роженицы неприкосновенно. Перед самым приходом судейских домочадцы поспешно навалили на ее кровать все, что было самым ценным в доме. В общем, произошла сцена в стиле итальянских кинокомедий 50-60-х годов. Хотя на самом деле в событиях, которые потрясли дом Модильяни перед самым рождением Амедео, ничего смешного не было, и мать увидела в них дурное предзнаменование для новорожденного.

В дневнике матери двухлетний Дэдо получил свою первую характеристику: "немножко избалован, немножко капризен, но хорош собою, как ангелок". В 1895 году он перенес серьезную болезнь. Тогда в дневнике матери появилась следующая запись: "У Дэдо был очень сильный плеврит, и я еще не оправилась от ужасного страха за него. Характер этого ребенка, еще не достаточно сформировался, чтобы я смогла высказать о нем определенное мнение. Посмотрим еще, что разовьется из этого кокона. Может быть, художник?" — еще одна знаменательная фраза из уст наблюдательной и горячо любящей своего сына Евгении Гарсен.

В начале 1906 года среди молодых художников, литераторов, актеров, живших на Монмартре своеобразной колонией, появилась и сразу привлекла к себе внимание новая фигура. Это был Амедео Модильяни, только что приехавший из Италии и поселившийся на улице Коланкур, в маленьком сарае-мастерской посреди заросшего кустарником пустыря. Ему 22 года, он ослепительно красив, негромкий голос его казался горячим, походка — летящей, а весь облик — сильным и гармоничным.

В общении с любым человеком он был аристократически вежлив, прост и благожелателен, сразу располагал к себе душевной отзывчивостью. Одни говорили тогда, что Модильяни — начинающий скульптор, другие — что он живописец. И то и другое было правдой.



У Модильяни всегда была какая-то обостренная чуткость к чужому страданию, а главное — ко всякой духовной настоящести и глубине. Первым человеком, который познакомил Модильяни с Монмартром, был Утрилло. Ф. Карко вспоминает, как некий папаша Сулье, торговавший картинами по дешевке, каждое утро поджидал Утрилло, спускавшегося с Монмартра писать Нотр-Дам, чтобы всучить ему кусок картона, тюбик белил, 2-3 тюбика еще каких-нибудь красок скипидар, прибавляя всегда одну и ту же фразу: "Этого, мой милый, тебе вполне хватит, чтобы сделать шедевр".

Многих удивляло: что может быть общего между воспитанным молодым человеком в модном полосатом пальто и этим "городским сумасшедшим"? Но всего через месяц-полтора этот разительный контраст почти исчез. В Амадео все сильнее сказывалось что-то лихорадочно напряженное, какая-то глубокая растерянность мелькала в его взгляде и улыбке. Модильяни приехал в Париж, надеясь только на собственные силы. Мать смогла ему дать с собой очень небольшую сумму — на первое время. Заработок скульптурой пришлось бросить — открылся туберкулез. Писал он много, но его живописью не заинтересовался ни один маршан.

Художник Ансельмо Буччи зимой 1906-07 года видел в одной из парижских витрин три небольших холста Модильяни. Ему врезались в память эти бескровные, почти одноцветные, землисто-зеленоватые женские лица. Они исчезли бесследно и по столь краткому описанию сопоставлять их с чем-либо, было нелепо. Но, глядя на знаменитую "Еврейку" Модильяни, одну из немногих его картин, дошедших до нас из раннего монмартрского периода его творчества (1908г.), вспоминаешь то же состояние в картинах Пикассо его "голубого" и "розового" периода. В 1908 году Модильяни выставил в "Салоне независимых" пять своих живописных произведений. Среди них были и "Еврейка", которой он сам, как рассказывают, придавал большое значение (редкий случай в его самооценке).

Перед самой войной Модильяни поселился, в так называемом "Улье" — это было наиболее постоянное местожительство многих художников — "мопарнасцев". В 1910-е годы здесь более или менее продолжительно жили Леже, Сутин, Шагал, Цадкин и многие другие. Модильяни легко сошелся в "Улье" и с Шагалом, и с Леже, да и со всей коммуной. Но как-то сразу ближе всех для него стал Сутин, который сюда бежал от преследования царской России, обрушившейся на местечко Смиловичи, где он родился в многодетной еврейской семье портного.

В июле 1917 года Модильяни познакомился с Жанной Эбютерн, которая вскоре стала его женой. Она была готова разделить все тяготы жизни Амедео, знала, что нужна ему, и потому пошла за ним безоглядно.

1919 год. Наступила роковая зима. В это время Модильяни стал уже пугающе слаб, но лечиться отказывался наотрез. Работать он уже не мог. Отчаяние его достигло предела — почти до безумия. К себе он почти никого не пускал, но сам часто выходил из дому, бродил по улицам, говорил, что теперь, в зимнее время, воздух обычно почти пустой. С 1 ноября по 12 декабря в "Осеннем салоне" были выставлены четыре его картины. Продать их не удалось. И в печати они не имели никакого отклика. Прогрессируя, болезнь вызывала теперь иногда пароксизмы ярости, даже по отношению к Жанне.

И вот его последняя ночь на парижских улицах, ночь оказавшаяся роковой. В тот вечер он был шумен и почти опасен. Он был в компании художников, все уже начинали расходиться. Ночь была холодная, бурная, ветреная. Ледяной ветер раздувал его синюю куртку.

На другой день он почувствовал себя совсем плохо и вскоре слег. Жанна сидела у его постели. В комнате было ужасно холодно. На мольберте просыхала последняя картина — портрет композитора Марио Варвольи.

24 января в 8 часов 50 минут вечера он скончался в больнице "Шаритэ" — богадельне для бедных и бездомных. В больницу Жанна пришла в сопровождении своих друзей и отца, который не проронил ни единого слова.

Дома она не плакала, но все время молчала. На следующее утро ее нашли мертвой.

Через год, по настоянию семьи Модильяни, их соединили под одной могильной плитой. Вторая надпись на ней гласила:

Жанна Эбютерн. Родилась в Париже в апреле 1898 года. Умерла в Париже 25 января 1920. Верная спутница Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним.

Материал подготовил

Наталья Перминова