Восточная сказка Валентина Серова

Париж, 1910 год. Это стало ритуалом: поутру он надевал серый костюм, так шедший к его белокурым волосам и приятно розовому цвету лица, покупал розу и вместо сигары нес ее в руке или в зубах. Ну мог ли он показаться с розой во рту на петербургской или даже на московской улице? И в музеи он теперь ездил только на извозчике. Ведь отправляясь в музей, не надо растрачивать сил на ходьбу. Сначала он водил свою дочь по Лувру, останавливал ее у картин, которые считал лучшими, а потом отправляется работать — копировать персидские миниатюры. Художник Валентин Серов приехал в Париж со специальной целью. Ему нужно было выполнить две работы. Об одной знали все: занавес к балету "Шахерезада", и ради этой работы он изучал персидское искусство. О второй — лишь избранные... (Не подумайте, что только евреи).

Однако вначале немного истории.

Мать художника — Валентина Семеновна Серова, урожденная Бергман, жена композитора А. Н. Серова,- замечательная женщина, оставившая заметный след в истории русской культуры рубежа веков. Она была не только первым в России композитором-женщиной, но также и первой женщиной, занимавшейся музыкальной критикой. Уже в девятнадцатилетнем возрасте она стала публиковаться в периодической печати. Статьи ее часто появлялись в журнале "Музыка и театр", который в 1867 — 1868 годах совместно с ней издавал А. Н. Серов. В номерах этого журнала было опубликовано одиннадцать статей по различным вопросам музыки. И это при всем про том, что сама Валентина Семеновна всегда говорила, что воспитывалась в "антимузыкальной атмосфере".

А родилась она в 1846 году в Москве в ассимилированной еврейской семье. Отец ее Семен Яковлевич Бергман и мать Августина Карловна (урожденная Гудзон), уроженцы Гамбурга, имели небольшой магазин. Своим детям родители стремились дать образование, рассматривая это как свою "цель жизни". При поступлении в школу Валентина уже читала на трех языках. В шестилетнем возрасте девочка обнаружила музыкальные способности. В возрасте пятнадцати лет, после успешно выдержанного конкурса в Московском музыкальном обществе, она была послана в Петербургскую консерваторию. Надо было обладать неиссякаемой энергией и упорством, чтобы без достаточных средств, не имея в Петербурге знакомых, суметь продолжать там занятия музыкой.

Вскоре она познакомилась с Алексеем Николаевичем Серовым, к тому времени уже известным композитором и музыкальным критиком. "Бедная девушка с замечательным музыкальным талантом" — Такой запомнилась Серову его будущая жена. Более сорока лет спустя, касаясь причин, побудивших ее, семнадцатилетнюю девушку, на брак с уже немолодым А.Н. Серовым (ему тогда было сорок три года), Валентина Семеновна утверждала, что это было следствием их духовной близости: "...мы составляли с Серовым одну "душу", и эта связь нетелесная до сих пор связывает меня с ним; поэтому я в народе ставлю с энтузиазмом его "Рогнеду", "Вражью силу"; поэтому я слепла над корректурой "Юдифи"; поэтому я обивала пороги, чтоб приобрести средства на издание сочинений Серова".

А в 1865 году произошло событие еще больше связавшее и дополнившее яркую жизнь Валентины Семеновны и Александра Николаевича Серовых. С ночь с 6 на 7 января в их доме раздался крик младенца. Свершилось.... Это был маленький Серовчик. Имя ему дали в честь матери — Валентин. Дома его ласково звали Тошкой.

Когда мальчик чуть подрос, он стал рисовать лошадок. Живя в городе, из животных он видел только их. Маленький Тошка смотрел на них своими серыми выразительными глазками, так похожими не глаза отца. Руки у него были похожи на отцовские: маленькие, широкие, с короткими пальцами. Он уверенно держал ими карандаш и пытался нарисовать лошадку. Ему кажется, что у нарисованной лошадки мало ног, ведь они такие тоненькие: линия — нога. И он рисует пятую ногу, шестую, седьмую... Когда их набирается тринадцать, он останавливается: теперь, пожалуй, хватит.

Отец смеется над его рисунками.

В доме бывало много друзей-художников, маститых мастеров того времени. Скульптор Марк Антокольский часто сам приглашал Серовых к себе в мастерскую посмотреть и обсудить свои новые работы: горельеф "Нападение инквизиции на евреев, справляющих Пасху", скульптуру "Иван Грозный". Увидев рисуночек шестилетнего малыша, на котором была изображена клетка со львом, именно Антокольский обнаружил выдающееся дарование у ее Тошки и убедил его мать заняться развитием художественного дарования ребенка. Первым учителем Валентина Серова стал художник Кеппинг. Было это в Мюнхене. Уроки длились два года; посещение картинных галерей, ателье известных художников — все это наложило определенную печать на все его дальнейшее существование.

Позже решено было ехать в Москву. Валентина Семеновна истосковалась по артистической жизни. К тому же в Москве жил Репин, и Валентина Семеновна, теперь уже уверенная, что ее сын будет художником, хотела возобновить его занятия на более серьезном уровне. Среди мастеров главным и несомненным признаком таланта в художнике считается настойчивость. Илья Ефимович Репин приравнивал Валентина Серова именно к этой категории живописцев.

В январе 1898 года судьба сводит Серова с выдающимся деятелем русского искусства, в будущем инициатором издания журнала "Мир искусства" и его редактором, Сергеем Павловичем Дягилевым. Тогда у Дягилева возникла выставок идея организовать большую выставки, в которой бы участвовали русские и финские художники. Для ее организации были привлечены художники-москвичи, которые собрались в мастерской у Елены Дмитриевны Поленовой: Серов, Коровин, Левитан, Нестеров и другие. Этой идее предшествовала создание журнала кружка художников, "президентом" которого был избран Бенуа, а "спикером" — Левушка Розенберг, впоследствии прославившийся в мировой истории искусств под именем Льва Бакста, сменив еврейскую фамилию своего отца на французскую фамилию деда.

"Мирискуссники" объездили полсвета. Впечатления, полученные в этих поездках, давали пищу новым творческим замыслам и поиску стиля. В поиске собственного стиля находился и Серов. В Париже он пристально присматривался к современным ему художникам. Они все дальше и дальше шли в своем бунте против постылого академизма и, словно двигаясь не то по спирали, не то по какому-то заколдованному кругу, пришли к греческой архаике и двинулись в глубь веков. Гоген своими методами гениально передавал первобытность таитян, Сезанн пошел еще дальше. Серов сначала не понял Сезанна, восхищался лишь одной его вещью — "Пьеро и Арлекин", но вскоре признал окончательно. Потом — Матисс. Поняв искусство Матисса, Серов сразу же начинает осваивать его и, верный своей манере, делает экспериментальный портрет, где уроки Матисса вылились в возможной для Серова чистой форме. Для начала это был портрет Ивана Абрамовича Морозова — коллекционера произведений нового западного искусства. Но, конечно, Серов не дошел до крайности Матисса. Он использовал его приемы весьма умеренно, и не перешел за грань реализма.



Театр и артистическая среда были близки ему с молодых лет. Его кисть запечатлела многих выдающихся театральных деятелей, с которыми он работал и был дружен. Это целая портретная галерея: Таманьо, Мазини, ван Зандт, Шаляпин, Федотова, Ермолова, Станиславский, Качалов, Дягилев, Анна Павлова, Карсавина и др. Близкие друзья — художники Бенуа, Бакст, Коровин — были буквально одержимы театром. Так же, как и у родителей, любовь к театру прошла через всю его жизнь.

И вот тут самое время вернуться к загадке, упомянутой вначале статьи.

1909 год оказался связан с увлечением балетом "русских сезонов", устроенных в Париже Дягилевым. А в следующем году, благодаря дружбе с русским балетом Серов написал декорации к балету "Шахерезада" и самую, пожалуй, известную и скандальную для того времени картину, вызвавшую негодование с одной стороны и восхищение с другой — портрет Иды Рубинштейн.

Ида Львовна Рубинштейн родилась в Петербурге в очень богатой еврейской семье. Это и давало зачастую повод злым языкам завистников приписывать успех балерины ее значительным средствам. С другой стороны, невероятная театральная карьера Иды Рубинштейн приписывалась многими современниками ее оригинальной внешности: "... лицо Иды Рубинштейн было такой безусловной, изумляющей красоты, что кругом все лица вмиг становились кривыми, мясными, расплывшимися".

Балерина поразила Серова. Весь театральный Париж был покорен артисткой. Серов говорил, объясняя, почему он загорелся желанием написать ее портрет: "Не каждый день бывают такие находки. Ведь это такое создание... Ну что перед ней наши барыни? Да и глядит-то она куда? — в Египет!" Условным искусствам балета она сумела передать подлинный, живой Восток и неподдельную древность. Она напомнила ему древние барельефы. Однако то, что сделала Рубинштейн, оказалось вполне современным, та как слияние современности с древностью было свойственно искусству того времени. Это же занимало в те годы Серова, создававшего бесчисленные варианты "Европы" и "Навзикаи".

Вот, как И.Е. Репин, описывает свою последнюю встречу с В.А. Серовым: "Вижу — навстречу приближается знакомая коренастая, меланхолически покачиваясь, небольшая фигура, вся в сером — сам Серов. Он держал в зубах большую розу, прекрасного темно-розового цвета, и сам был розовый, холеный, в хорошем настроении". Тогда он и представил на строгий суд своему учителю "Иду". Репин отозвался о ней так: "Все стоял передо мной этот слабый холст большого художника. Что это? Гальванизированный труп? Какой жесткий рисунок: сухой, безжизненный, неестественный; какая скверная линия спины до встречи с кушеткой; вытянутая рука, страдающая... Что это с Серовым? Да эти складки, вроде примитивного рисунка елочки — декадентов... Матисса... Неужели и Серов подражает Матиссу?!"

Художник Милорадович, знавший Серова по Училищу живописи, ваяния и зодчества, писал в своих воспоминаниях: "До Серова многие художники изображали танцовщиц (Дега, Каульбах и др.) В красивых движениях и изящных костюмах. Серов же Иду Рубинштейн написал сидящей в спокойной позе. Хорошо зная анатомию, он желал анатомически верно и правдиво передать характер телосложения знаменитой натурщицы и вполне достиг этого. Серов это произведение свое (злое) признавал очень удачным и был им доволен". Сам Серов, отличавшейся большой сдержанностью, когда речь шла о его собственных работах, давал этому портрету высокую оценку.

Страсти вокруг портрета Иды Рубинштейн не утихали и после смерти художника. Известный меценат Савва Мамонтов проникновенно писал: "Первым за зиму крупным художественным событием явилась для Москвы выставка "Мира искусства". На ней среди петербургских корифеев спел свою лебединую песню нежданно ушедший из жизни В.А. Серов, и спел так мощно и ярко, как это удается только гениям. Своим историческим Портретом танцовщицы Иды Рубинштейн Серов сумел примирить непримиримое: вольную манеру буйных модернистов французского пошиба с простой, здоровой красотой и законченностью формы".

Материал подготовила

Наталья Перминова