Братья Стругацкие. Приказано жить

Их книги были открытием в 60-е, глотком свободы и отдушиной в застойные 70–80-е, пророчеством в 90-е. Они предсказали Википедию, Скайп и возращение тоталитарного, деспотичного режима. Но дали и надежду. Сегодня, когда старшему из них, Аркадию, исполнилось бы 90 лет, мы попросили тех, кто знал их лично, вспомнить самые удивительные моменты из жизни легендарных братьев.

Так сложилось, что однажды зимой 1999 года, на рубеже веков, я пришла в гости к Борису Натановичу в сталинский дом на улице Мира взять у него интервью для газеты, где тогда работала. Хорошо помню эту уютную квартиру, полную книг. Хозяин в очках с сильными диоптриями разговаривал со мной уважительно и подробно, хотя за свою жизнь ответил на миллион вопросов и дал огромное количество интервью. Он был настоящим питерским интеллигентом, блокадником, его взгляды прошли серьезную эволюцию, и я застала Бориса Натановича убежденным демократом. Они с братом жили в разных городах (Аркадий – в Москве, Борис – в Петербурге) и в последние годы совместной работы встречались обычно в домах творчества, где и писали свои повести и романы. Существует миф, что эти встречи проходили в Бологом, в трактире, но это всего лишь миф.

После того как старший брат умер в 1991 году, Борис Натанович, по собственным его словам, «потерял половину себя». Писал немного и ничего под своим именем не издал, но очень много занимался с молодежью: в Петербурге царил «культ Стругацких» и издавался специальный журнал, где печатались под руководством Бориса молодые фантасты. Его очень волновала политика, и до самых последних дней он дружил, встречался и разговаривал с моим коллегой, известным в Петербурге журналистом и депутатом Борисом Вишневским. Именно ему мы обязаны «площадью Стругацких» – так теперь называется площадь рядом с домом писателя. Недавно мы попытались с Вишневским вместе вспомнить самое удивительное, что было в жизни и судьбах легендарных братьев.

…На северо-востоке Украины простая, неграмотная девушка влюбилась и вышла замуж за сына адвоката Натана Стругацкого – искусствоведа, прошедшего революцию и Гражданскую войну политработником у Фрунзе. Девушка была проклята родней за то, что вышла замуж за еврея, однако эта пара прожила в любви и согласии до самого 1942 года, когда Натан Стругацкий погиб при попытке выбраться из блокадного Ленинграда. Во время блокады семья разделилась. Мать и маленький Борис остались в Ленинграде, и как ни мучительны были последующие месяцы блокады, это всё же спасло их. На «Дороге жизни» грузовик, на котором ехали отец и Аркадий, провалился под лед в воронку от бомбы. Отец погиб, а Аркадий выжил. Его, 16-летнего дистрофика, довезли до Вологды, слегка подкормили и отправили в Чкаловскую область (ныне Оренбургская). Там он оправился окончательно и в 43-м был призван в армию. По рассказам Бориса, Аркадий мог погибнуть несколько раз в своей жизни. Но что-то спасало. Не погиб во время блокады, не провалился под лед, не попал на Курскую дугу (а должен был уйти туда летом 43-го и сгинуть вместе со всем своим курсом). Но вместо этого был отправлен учиться на японское отделение восточного факультета Военного института иностранных языков. Кстати, один из мифов – о том, что Аркадий на самом деле был инопланетянином – с удовольствием повторяли журналисты, когда в присутствии писателя у них переставали работать диктофоны и камеры.

Демобилизовался Аркадий в июне 55-го и сначала поселился у мамы в Ленинграде, где крепко и навсегда сдружился с братом. До этого братья встречались от случая к случаю, но вдруг Аркадий обнаружил не юнца, заглядывающего старшему брату в рот, а современного молодого ученого, эрудита и спортсмена. Борис мечтал о ядерной физике, но национальность не давала возможности поступить на избранный факультет, поэтому он закончил механико-математический факультет Ленинградского университета по специальности «звездный астроном», был приглашен аспирантом в Пулковскую обсерваторию и работал там над проблемой происхождения двойных и кратных звезд.

Выяснилось, что Бориса давно уже тянет писать, а Аркадий начал писать еще до войны. Жена Аркадия так долго подтрунивала над этим их общим стремлением писать, что в итоге братья написали первую совместную повесть на спор. Это было научно-фантастическое произведение «Страна багровых туч», вышедшая в издательстве «Детская литература» в 1959 году.

На этом, собственно, и заканчивается событийная часть биографии Стругацких, и начинаются книги, которые появлялись на фоне грандиозных катаклизмов, происходивших в стране: от оттепели – к брежневской удушающей атмосфере цензурного беспредела, событиям в Чехословакии, Чернобылю, перестройке и всем 90-м с их свободой и несбывшимися мечтами.

От Википедии до Скайпа

Их книги, строки из которых стали для многих своеобразными паролями, по которым определяли «своих», начали появляться в годы оттепели, но даже для оттепели были удивительно смелыми. Веря поначалу в светлое коммунистическое «завтра», Стругацкие тем не менее отчетливо видели настоящее и предвидели то, что может ожидать общество в будущем. Вот об этом их «видении будущего» и есть смысл поговорить особо.

Стругацкие в интервью не любили давать предсказания. Однако предсказано ими очень и очень много, и не только на уровне «подводной лодки» Жюля Верна, хотя и в этой области было много открытий. Ну, например, в знаменитой иронической и веселой повести «Понедельник начинается в субботу» (1965) Стругацкие описали Большой Всепланетный Информаторий, который является ничем иным, как прототипом современной Википедии. В романе «Пикник на обочине» (1972), ставшем прототипом знаменитого фильма Тарковского, явно есть пророческие картины Чернобыльской зоны отчуждения. Хотя книга очень сильно отличается от фильма, в ней писатели не просто рассказывают историю Сталкера, пробирающегося в Зону, а ставят вопросы гораздо более важные. Рядом с нами существует нечто непостижимое. И люди используют это неизведанное нечто для убийств или развлечений, ведь чудесами Зоны, прежде всего, интересуются именно военные и представители индустрии развлечений.

В «Гадких лебедях» (1967) появляются странные дети-вундеркинды – чуждые, отрешенные, слишком умные. «Дети индиго», сказали бы мы сейчас. Люди из будущего учат этих детей, чтобы не допустить страшного будущего человечества. В романе «Жук в муравейнике» (1979) авторы придумывают то, что мы сегодня называем «скайпом»: «В самый разгар этой дискуссии, в 19.33, закурлыкал видеофон. Андрей, сидевший ближе всех к аппарату, ткнул пальцем в клавишу. Экран осветился, но изображения на нем не было... Потом появилось лицо – узкое, с глубокими складками от крыльев носа к подбородку». И, конечно, «Хищные вещи века» (1964), где предсказаны блютуз («серьга-приемник»), пейнтбол («ляпник»), экстремальные виды спорта (приключения в заброшенных шахтах метро у «рыбарей»).

Невозможно перечислить все открытия-предсказания, сделанные писателями в многочисленных романах, повестях и рассказах, переведенных на 42 языка в 33 странах мира. Но Стругацкие, конечно, знамениты не этим. А тем, что в будущем они увидели нечто, невидимое их современникам. Они предсказали многие социально-политические процессы, задали философские вопросы, во многом опередившие время. В этом они видели свою миссию. «Есть такое замечательное правило, – сказал мне в той беседе на улице Мира Борис Стругацкий, – если человечество осознает опасность угрозы, катастрофы не происходит».

Рабы паханов и фюреров

В 1965 году в повести «Хищные вещи века» Стругацкие напишут о мире потребления, где изобретены не только новые наркотики, но и новый подход к управлению людьми. Они пишут о волновой психотехнике, воздействующей на разум сограждан. Вот как описывает это явление некий «философ» в газете вымышленного города, где, казалось бы, все проблемы решены: «Мы знаем: наступит час, и невидимое излучение грезогенератора, который я вместе с публикой склонен называть именем “Дрожка”, исцелит нас, исполнит оптимизма, вернет нам радостное ощущение бытия». Не так ли можно описать сегодня воздействие государственной пропагандистской машины, современную борьбу телевизора за души граждан?

Там же они предостерегают человечество от нового фашизма: «Ветерок перебирает листы “Истории фашизма” под ногами... Не успели вдоволь повосхищаться безоблачными горизонтами, как из тех же грязных подворотен истории полезли недобитки с короткоствольными автоматами и самодельными квантовыми пистолетами, гангстеры, гангстерские шайки, гангстерские корпорации, гангстерские империи...» Пишут они и о тех, кто противостоит этому движущемуся к распаду миру, ­– об интеллектуалах – истинных патриотах: «Интели не гангстеры, это отчаявшиеся люди, патриоты... У них одна задача – расшевелить это болото. Любыми средствами. Дать этому городу хоть какую-нибудь цель, заставить его оторваться от корыта... Они жертвуют собой, понимаете? Они вызывают огонь на себя…» Но, конечно, самую жесткую и мрачную картину тоталитарного то ли прошлого, то ли будущего рисуют браться в романе «Трудно быть богом», где средневековый мир так похож на современные диктаторские режимы, где всё живое подавлено, наука убита, литература задушена. Авторы знают, чем это может закончиться. «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные». В этом мире всё построено на «основных установлениях нового государства. Установления просты, и их всего три: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми!» Здесь властитель – невзрачен и не умен, однако дело свое знает. «Грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!» Потому что «Умные нам не надобны. Надобны верные».

Показывая весь физиологический ужас, вонь, мрак этого средневекового мира, режиссер Алексей Герман, снимавший свой фильм по роману не одно десятилетие, тем не менее не задается вопросом Стругацких «как бы спасти такое человечество?». Он явно сомневается в том, что эта задача в принципе выполнима. Братья же всегда были умными оптимистами, их веру в людей трудно было поколебать. Они настрадались от цензуры, они, сжав зубы, корежили свои повести и романы, внося в некоторые из них бессчетное количество поправок, так что потом рукописи приходилось возвращать первозданный вид. Но они верили в прогресс – и научно-технический, и моральный. Верили, но предостерегали.

Таким предостережением стало последнее их совместное произведение – пьеса «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах». В этой пьесе евреи, а также «богачи», «распутники» и прочие группы сограждан получают повестки явиться утром с вещами в пункт сбора. И с ужасом собираются идти… В театрах пытались менять название, однако писатели оставались непреклонны, они считали, что название – это мостик между страшным прошлым и нисколько не менее страшным виртуальным будущим. («Жиды города Киева!»– так начинались в оккупированном Киеве 1942 года обращения немецко-фашистского командования к местным евреям– приказы, где требовалось, собрав золото и драгоценности, идти на смерть.) Пьесе предшествовал говорящий эпиграф из Акутагавы: «Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами».

Однажды в самые глухие годы застоя Аркадий Натанович выступал в небольшом городке, где его спросили из зала, правда ли, что на Западе вышла запрещенная к изданию в СССР повесть «Гадкие лебеди». «Да, правда, – ответил писатель. И подошел к краю сцены: – Вот тут у меня есть несколько экземпляров, могу дать почитать». Но публика, отпрянув от сцены, моментально стала просачиваться из зала наружу. В последние годы жизни Борис тоже смотрел на ситуацию со всё меньшим оптимизмом, ему не нравились процессы, происходящие в России. Его не стало 19 ноября 2012 года.