Аллен Гинсберг

Голос и интонация речи Гинсберга продолжают звучать: его откровения о любви, о социальной несправедливости, образах, вызванных ЛСД, которые будоражили благополучную Америку пятидесятых годов. В лучших вещах Гинсберга не важно, о чем он говорит. Самое главное, как всегда в случае настоящего поэта, — это его собственный, безошибочно узнаваемый голос. Где и в каком культурном пространстве этот голос звучал? Когда-то имя Гинсберга связывали с особым художественным течением, известным под именем "битников". В первую очередь литературное движение, Бит впоследствии вобрал в себя иные новые формы выражения: ассамбляж, хэппенинги, независимое кино… Тогдашний популярный журнал критиковал их как "нигилистов сегодняшнего дня, для которых, совершенно очевидно, достаточно просто плыть по течению и все отрицать". Строго говоря, Гинсберг примыкал к битничеству только в первые годы своей поэтической деятельности, и имя его неразрывно связано с куда более широким кругом людей, тем и настроений, внесших новые краски в литературу ХХ века. Шокирующей поэзии провинциального еврейского юноши суждено было вскоре стать поэтической классикой целой эпохи.

Он родился 3 июня 1926 года в Ньюарке, Нью-Джерси. Умер 5 апреля 1997 года в Ист Вилледж, в Нью-Йорке.

Отец, Луис Гинсберг, был учителем в местной школе в Нью-Джерси, редко публиковавшимся поэтом традиционалистского толка и умеренным сторонником еврейского социалистического течения. Его жена, Наоми, эмигрантка из России, была убежденной коммунисткой. В достаточно еще молодом возрасте она умерла в сумасшедшем доме, вероятно, от шизофрении. Темперамент их второго сына, Ирвина Аллена был где-то посередине.

Детские годы застенчивого и сложного ребенка, прошедшие в Патерсоне, в Нью-Джерси, проходили под знаком причудливых и пугающих эпизодов, происходивших с матерью. Находясь под влиянием своих навязчивых идей, она чувствовала доверие только к Аллену, когда ей казалось, что вся остальная семья и весь мир в заговоре против нее. Пытаясь разобраться, что происходит вокруг него, чувствительный ребенок старался вникнуть и в свои собственные чувства и переживания.

Он открыл для себя поэзию Уолта Уитмена, еще когда заканчивал школу. Несмотря на интерес к поэзии, он последовал совету отца и начал планировать карьеру юриста по трудовым отношениям. Именно к этому он стремился, когда новичком начал семестр в Колумбийском университете. Однако там он попал в круг неординарных личностей, таких как студенты Люсьен Карр и Джек Керуак, а также их друзья Уильям Бэрроуз и Нил Кэссиди. Эти молодые философы с нестандартным поведением были одинаково увлечены измененными состояниями сознания, воображаемыми преступлениями, сексом и литературой. Гинсберг, наиболее молодой и невинный из них, помог им в развитии их литературных вкусов, в то время как они оказали ему помощь, повергнув в прах его книжную наивность.

Его новая компания вращалась вокруг Колумбийского университета, но друзья не очень-то вдохновляли его на занятия учебой, и вскоре он был исключен из университета за некие небольшие проступки. Он стал общаться с сомнительной публикой с Таймс Сквер — джанки, воришками, в основном знакомыми Бэрроуза, — а также начал экспериментировать с бензедрином и марихуаной, все время пребывая в уверенности, что он и его друзья трудятся в направлении постижения некоего нового, еще неясного поэтического видения, которое они с Керуаком назвали Новым Видением. Его увлекли отношения с Нилом Кэссиди; он навещал его в Денвере и Сан-Франциско, внося свой вклад в формирование того образа жизни, который вскоре вдохновил Керуака на странствия, которые описаны в романе "На дороге". Веселое безумие компании его друзей составило для Гинсберга символический контрапункт к реальному сумасшествию матери, чье состояние неуклонно ухудшалось. Вскоре она была госпитализирована и в конце концов подвергнута лоботомии.

Многие люди, столкнувшись с психическим заболеванием в семье, изживают эту проблему, становясь особенно, подчеркнуто здравомыслящими; Гинсберг выбрал противоположный путь. Зная, что сам по себе он совершенно нормален, он выбрал причудливость в качестве стиля жизни, как будто пытаясь нащупать ту грань, за которую ушла его мать. Летом 1948 года, в возрасте 26 лет, читая Уильяма Блейка в своей квартирке в Гарлеме, Аллен Гинсберг испытал потрясающее, поразительное видение, когда поэт Блейк явился ему самолично. Это был великий момент в его жизни, и он, смеясь, говорил своим друзьям и близким, что обрел Б-га.

Вся эта жизнь, полная безумств, обрушилась в миг, когда из-за уголовно наказуемых действий своих друзей (таких как Бэрроуз и Герберт Ханке) Гинсберг был арестован и ненадолго оказался в тюрьме. Гинсберг ступил на "правильный" путь: он отрекся от Бэрроуза, добровольно подвергся психоаналитическому лечению, и даже завязал роман с женщиной по имени Хелен Паркер. Ведя такой образ жизни, он нашел работу в области маркетинга. Сидя в офисе в Эмпайр Стейт Билдинг, он участвовал в налаживании рекламной кампании зубной пасты.

Эта фаза длилась недолго. Он встретил родственную душу, Карла Соломона, в приемной психиатрической больницы. Представился известному в Нью-Джерси поэту Уильяму Карлосу Уильямсу, чья эпическая визионерская поэма о городе Патерсоне очень впечатлила его. Получив рекомендательное письмо от Уильямса, Гинсберг отправился в Сан-Франциско и встретился с Кеннетом Рексротом, который был лидером яркого и свежего поэтического движения в этом городе. Гинсберг сразу примкнул к ним.

Когда Гинсберг принес стихи великому Карлосу Уильямсу, тот пришел от них в ужас. Но, поужасавшись, заинтересовался. А заинтересовавшись, посоветовал: слушайте ритм своего собственного голоса; все, что вы делаете, делайте интуитивно, на слух. Уильямс привил американской поэзии разговорный язык. Этот язык в полный голос зазвучал в поэзии Гинсберга.

Интереснейшее и своеобразное явление, американский свободный стих, vers libre, в нашу эпоху затасканное и засаленное случайными и проходными авторами, было рождено Уолтом Уитменом. Гинсберг интуитивно создал новую форму свободного стиха — свободный стих дыхания. Стих, в котором длина строки обусловлена длительностью "нормального" дыхания (или бормотания, крика). Если только "нормальное" — прилагательное, подходящее к фигуре Гинсберга. Однако послушайте его собственное чтение в записи. Это — звучание, естественное, как речь. Это и есть речь, полубезумная и интересная, часто не словами даже, а убедительностью интонации. Не важно, что говорится, если только это уж не совсем политический параноидальный бред о заговорах Си-би-эс — Эй-би-си — ЦРУ — КГБ и т. д. Менее важно, как говорить. Важно — кто говорит. Сам поэт заметил: "Ты не должен быть прав. Все, что нужно, — это быть искренним". В искренности его голоса сомневаться не приходится.