Голод и тётка

В 10 назвалась большевичкой, в 20 приютила Троцкого. А в 34 года умерла с голоду, урезав рацион до пайка нацистских лагерей. Симона Вейль могла говорить о страданиях, только испытав их на себе.

Эта женщина прожила короткую, но невероятно насыщенную жизнь: работала на заводах, участвовала в испанской войне, помогала Сопротивлению – и отказалась от привилегий ради солидарности с бедными. При том что сама она родилась в Париже в крайне состоятельной еврейской семье – и во многом благодаря этому получила блестящее образование: сначала в известнейшем лицее Генриха IV, позже – в Высшей нормальной школе, где сделала упор на философию.

Впрочем, вопросами о смысле жизни Симона начала задаваться, еще будучи совсем ребенком. Так, пока мир сотрясала Первая мировая, маленькая Симона отказывалась есть сахар и надевать носки – все потому, что эти «блага цивилизации» на тот момент были недоступны многим солдатам на фронте. Когда же ей стукнуло десять, она объявила себя «большевичкой». Погрузившись в мир марксистских идей, Симона присоединилась к рабочему движению: писала политические воззвания и участвовала в уличных демонстрациях. Вскоре она познакомилась с одним из основателей Французской коммунистической партии – Борисом Сувариным. До конца жизни тот был ее идейным наставником и ближайшим другом, с которым она делилась самыми сокровенными мыслями – чаще всего в письмах: только на бумаге, по ее собственным словам, могла быть предельно искренней.

Суварин родился в Российской империи и до переезда во Францию носил фамилию Лифшиц. К началу 20-х годов он стал членом Исполкома Коминтерна – и на несколько лет переехал в Москву. Там, встав на сторону Льва Троцкого в его противостоянии со Сталиным, Суварин был снят со всех постов в Коминтерне. Впрочем, вернувшись в Париж, Суварин идейно разошелся и с Троцким. В такую же оппозицию к уже опальному на тот момент в СССР Троцкому встала и Симона.

Когда тот приехал в гости к ее отцу, девушка обвинила его в убийстве двух тысяч матросов в Кронштадте: те были приговорены к расстрелу за участие в восстании 1921 года. Это было серьезное обвинение. Троцкий, в 1906 году называвший балтийских матросов «красой и гордостью русской революции», действительно впоследствии обвинял их в преследовании «сугубо меркантильных интересов». То же он пытался доказать и Симоне, добавив, что ее голова «полна реакционных предрассудков». Троцкий и Вейль спорили так, что было слышно на всю квартиру.

И тем не менее Вейль разделяла критику сталинизма со стороны Троцкого. В своих философских работах она тоже высказывалась против тоталитарных режимов и подчеркивала важность индивидуальной свободы и прав человека. В конце декабря 1933 года именно Вейль организовывала тайные встречи Троцкого с его сторонниками – причем проходили они на квартире отца Симоны. В этой же квартире тогда часто подолгу жили разные немецкие антифашисты, которым пришлось бежать из Германии после прихода там к власти нацистов. Со всеми ними Симона познакомилась во время своей короткой, но крайне познавательной поездки в Берлин в 1932 году.

Именно после поездки на родину марксизма Симона устроилась разнорабочей на автомобильный завод «Рено»: ей было важно донести все услышанное французскому пролетариату. Но Симона была девушкой хрупкой и болезненной – работа в заводском цеху давалась ей с большим трудом. Заработанных денег едва хватало на самое необходимое – а ради того, чтобы продолжать интеллектуальную работу, приходилось еще и жертвовать сном. «Мои душа и тело разбиты в кусочки. Соприкосновение с несчастьем убило мою юность, – писала 26-летняя философ после года работы на заводе. – До сих пор я не знала несчастья, кроме своего собственного, не казавшегося мне особенно значительным, и которое было несчастьем наполовину, поскольку имело биологический, а не социальный характер. Я знала, что в мире много несчастья, даже была им одержима, но никогда не жила среди него сколько-нибудь долго». Измотанная физически и эмоционально, Симона была вынуждена покинуть завод по настоянию своих родителей.

Тем не менее этот «рабочий» опыт послужил основой для одной из ее центральных философских идей – что отчужденный труд разобщил тело и душу, лишив первое смысла, а вторую – иного способа выжить на земле. Вслед за Марксом Симона пишет, что сформировавшийся трудовой распорядок превращает тело в автомат, и это вводит человека в животное состояние. При этом сам физический труд Симона в буквальном смысле обожествляет. «Легко определить то место, которое должен занимать физический труд в правильно устроенной общественной жизни. Он должен находиться в ее духовном центре», – писала Вейль, уподобляя труд и смерти, и причащению. И рассматривая согласие на физический труд как самую совершенную форму добродетели послушания.

Варясь в этих своих философских мыслях, Симона предпринимает еще одну попытку ежедневного тяжелого физического труда – она едет жить на ферму, где помогает крестьянской чете Бельвиль. И уже через месяц вновь расписывается в своем бессилии. «Я должна принять окончательное решение в отношении себя самой, – пишет Симона в письме Суварину. – И у меня есть два пути. Первый означает продолжать насилие над собой, чтобы выполнять работу, которая мне не по силам, хотя она и легче того бремени, которое выпадает любому другому человеку. Тогда я умру – не думаю, чтобы этот момент был слишком далек…» Погрузившись в эти размышления, которые окажутся пророческими, Симона так и не рассказала, в чем заключается второй вариант. Однако вскоре она покинула ферму – и отправилась в Испанию, чтобы участвовать в бушующей там гражданской войне рядовым Колонны Дуррути.

Она восхищается Дуррути, тем воздействием, которое его речи оказывают на арагонских крестьян. Сама Симона работала в медицинских группах, оказывая помощь раненым солдатам. Но этого ей было мало. В какой-то момент она посетила Хулиана Горкина, руководителя Рабочей партии марксистского единства. Симона вызвалась внедриться во франкистскую зону, чтобы узнать о судьбе пропавшего Хоакина Маурина – мужа сестры Суварина. Как пишет историк Шарль Жакье, «этот шаг демонстрировал склонность Симоны Вейль подвергать себя ненужной опасности, и в то же время ее интерес ко всему, что касалось личности Суварина и его близких».

Разочарование в войне не заставило долго ждать: став свидетельницей убийства сельского священника анархистами ее отряда, Симона вернулась в Париж. И написала свою «Илиаду, или Поэму о силе», где глубоко анализировала власть и насилие в контексте войны. В итоге Симона приходит к мысли, что сила ослепляет и жертву, и угнетателя. Что важно осознавать силу, но не поддаваться ей.

Вскоре началась Втора мировая война – и вся семья Вейль перебралась в более спокойный Марсель. Там Симона тут же стала активной участницей французского Сопротивления. В 1942 году Вейлям удалось с большим трудом уехать из Франции в США. Но несмотря на то, что там же в этот момент оказался и Борис Суварин, Симона рвалась обратно в Европу. «Немедленная смерть в страшных мучениях была бы для меня менее ужасной, чем длительное пребывание в Америке, учитывая, в каком состоянии находится Европа», – объясняла она Суварину. Ему же она сетовала, что никто не оценил ее идею создания отряда сестер милосердия, действующих на передовой – план сочли безумным и президент США Франклин Рузвельт, и лидер французского Сопротивления Шарль де Голль. В итоге Симона уехала из США в Лондон – вести радиопередачи для «Свободной Франции» де Голля.

В Великобритании Симона закончила свой самый объемный философский труд – книгу «Укоренение». В ней Вейль рассуждает, как важно человеку быть укоренённым в культуре, сообществе и истории. Отчуждение – такое, как в современном обществе, где люди теряют связь с традицией и природой – делает, по мнению Вейль, жизнь пустой и бессмысленной. Такой же пустой Симона считает и свою жизнь – особенно после того, как ей не удается попасть в оккупированную Францию для участия в партизанском движении. Именно тогда в знак сочувствия к узникам нацизма она втайне стала ограничивать свой рацион до размеров пайка в гитлеровских концлагерях. В ответ на расспросы тех, кто замечал ее странное поведение, она лишь говорила, что некоторые продукты вызывают у неё проблемы с желудком. Иногда отвечала: «Пусть лучше эти продукты достанутся детям». «Разве я могу есть досыта, зная, что происходит на моей родине? – писала она Суварину. – А как питаются французские военнопленные в немецких лагерях?»

От недоедания и переутомления у Симоны обострился туберкулез – и развилась сердечная недостаточность. 24 августа 1943 года мыслительница, которой на тот момент было 34 года, умерла.