Математик в поэзии

Ее учебник по теории вероятностей считается одним из лучших в мире, вот почему миллионы знают Елену Вентцель как ученого. Другие хранят в домашних библиотеках ее романы, повести и рассказы, подписанные псевдонимом И. Грекова. Поэт в математике и математик в поэзии, она всю жизнь боролась с антисемитизмом – написав роман «Свежо предание», помогая друзьям-евреям, в числе которых были Галич и Файнберг.

Ее способности к математике заметил ее отец, Сергей Федорович Долгинцев, преподававший эту точную науку в гимназии города Ревеле (ныне Таллинн). Всю жизнь Елена Вентцель считала отца выдающимся педагогом и полагала, что лишь в слабой мере унаследовала от него талант преподавателя. Уже с семи лет он занимался с ней высшей математикой, полагая, что она проще элементарной. Вместе с этим в доме постоянно поддерживался интерес к литературе и русскому слову. В семье все что-то писали, и первые литературные опыты Елены относятся еще к дошкольному возрасту. Интерес к математике и внутренняя тяга к литературе и определили ее будущее – «между математикой и литературой».

В 1913 году семья переехала в Петербург, где и прошли школьные годы Вентцель. После окончания школы она поступила на физико-математический факультет Петербургского государственного университета. К слову, на курсе из 280 студентов было всего пять девушек. В 1929 году она получила университетский диплом. Преподаватель Андрей Журавский, читавший ей теорию вероятностей, которая впоследствии и станет основным направлением ее работы, порекомендовал ее на работу в Артиллерийскую академию, к Дмитрию Вентцелю. А через несколько месяцев Журавский встречал у себя в гостях уже молодых супругов. Нужно отметить, что супруг Елены, являясь крупнейшим специалистом в теории артиллерийской стрельбы, общественно-политическую работу не жаловал. Это часто выливалось во всевозможные кляузы на него, но период репрессий семья Вентцель все же смогла пережить. Гонениям подвергались многие их знакомые, и в мемуарах Елены сказано: «Уже тогда ненавидела смертной ненавистью ту пародию на “социализм”, которую нам устроил Сталин».

В 1935 году в связи с назначением Дмитрия Вентцеля начальником кафедры авиационной баллистики в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского, семья переехала в Москву. Елена стала начальником вычислительного бюро артиллерийского факультета. И следующие 33 года ее жизнь была связана с этой академией. Начав ассистентом, после возвращения из эвакуации она перешла на должность старшего преподавателя. Через десять лет после защиты кандидатской стала доктором технических наук, а вскоре после защиты докторской была избрана профессором на кафедре воздушной стрельбы. Она автор множества научных работ, но наибольшую известность ей принесла ее «Теория вероятностей», до сих пор остающаяся непревзойденным руководством для инженеров и студентов.

«Думаю, популярность моих учебников и монографий связана с тем, что они написаны, так сказать, “пером романиста”», – говорила сама Вентцель. О том, что она пишет не только научные работы, первоначально знали лишь ближайшие родственники и самые верные друзья, уже в начале 60-х читавшие ее рассказы «Хозяева жизни», «Под фонарем», роман «Свежо предание». Весной 1961 года была написана повесть «За проходной». Прочитав ее, близкая подруга Вентцель Фрида Вигдорова (публицист и правозащитник) отнесла рукопись Твардовскому, который, оценив ее, резюмировал: «Автора нужно иметь в виду на будущее. У него есть перо». Повесть вышла через год, но уже в тот вечер, воодушевленная положительным отзывом Твардовского, Елена за семейным чаепитием придумывала себе псевдоним. Перебирались всевозможные варианты, связанные с именем Елена. Когда вспомнили о троянской Елене и предложили псевдоним «Елена Грекова», сама автор вдруг воскликнула: «Игрекова!» И многие потом пытались расшифровать имя неизвестной И. Грековой, не зная, что правильное его произношение именно «Игрекова» – от символа, обозначающего неизвестную величину «игрек», а точнее, «и греческое».

В 1963 году в «Новом мире» публикуется ее рассказ «Дамский мастер», а в 66-м и сборник рассказов «Под фонарем», затем и повесть «На испытаниях». В ней был изображен быт советской армии-победительницы в мирное время в весьма неприглядном виде. Это вызвало резкие нападки на автора со стороны не только литературных критиков, но и высшего военного руководства академии и страны. Последовали разбирательства на партсобраниях в академии и творческом объединении прозы Союза писателей. Несмотря на подавляющий перевес положительных оценок повести, И. Грекову перестали печатать. Как по цепочке, политруководство академии усиливало давление на Елену Вентцель перед очередным конкурсом на право занимать должность профессора. В итоге тайным голосованием она вновь была переизбрана 50 голосами «за» и одним «против». Однако даже один этот «против» привел к тому, что на следующий день после конкурса Вентцель подала заявление об увольнении, перейдя на кафедру вычислительной математики Московского института инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ).

Впрочем, давление на нее могло бы быть во много раз большим. Благо никто не знал, что еще в 1962 году она принесла в «Новый мир» свой роман «Свежо предание». Твардовский, годом ранее предпринявший попытку опубликовать роман Гроссмана «Жизнь и судьба» и видевший, как после этого КГБ извёл автора, запер ее рукопись в сейф. Он даже не пытался ее опубликовать. В стране дружбы народов затрагиваемая в романе тема государственного антисемитизма была неприкасаемой. Роман увидел свет только в 1995 году в США и лишь еще через два года – на родине.

После его прочтения многие задавались вопросом, как можно было принести его в редакцию в том далеком 1962-м. Ведь это был откровенный вызов, и Вентцель, отнюдь не наивная девочка, прекрасно понимала, чем грозила бы ей публикация романа. Романа, в котором, по словам одного из героев, «русские, в сущности, делятся только на две категории: антисемиты и погромщики… Антисемит – он идейный. Это человек страшный… А погромщик – тот попроще. Он человек добрый. Он евреям зла не желает, а вот увидит, что по переулку пух из перин летает, – и он туда… Антисемитизм всё время тлел в народе потихоньку, только ходу ему не давали. Теперь – дали. Ох, страшное дело, когда крикнут народу: ату его! Уже шепотом крикнули». В исходном авторском тексте есть предуведомление «Автор по национальности русский». Оно словно извинение за возможную неточность в понятии национального еврейского самосознания и оценки событий. Но сам роман показывает, что понимала она ситуацию лучше многих евреев, предпочитавших закрывать на правду глаза.

Сама же она не только не прислушивалась к антисемитским крикам и шепотам, но и всегда активно противостояла им. Во времена, когда евреям в науке не давали даже возможности защитить кандидатскую, зная о таланте одного из слушателей в академии им. Жуковского, она, по воспоминаниям коллег, «всё вверх дном перевернула и добилась-таки для него степени». А уж когда перешла в МИИТ, евреи-абитуриенты, которых не принимали в институт, и евреи-дипломники, которых не брали в аспирантуру, видели в ней единственную надежду. И она им помогала и с поступлением, и с аспирантурой, и с защитой. Она говорила: «Если бы мне надо было прятать от погромов моих друзей-евреев под кроватью, моя кровать поднялась бы до потолка!» И это была чистая правда.

Она признавала право евреев, которым ставили палки в колёса на каждом шагу, уезжать в Израиль или в любую другую страну, но переживала это каждый раз очень болезненно. Не менее болезненно дался ей и отъезд из страны Александра Галича, с которым она была в крепких дружеских отношениях. Вместе с ним они написали пьесу по её рассказу «За проходной». Пьеса называлась «Будни и праздники» и шла около полугода во МХАТе, пока в 1968 году Галича не «запретили». Когда Галича исключили из Союза писателей, Елена Сергеевна, будучи сама в опале, пыталась ходатайствовать за Галича перед секретарем Союза писателей генералом КГБ Ильиным. Она не участвовала непосредственно в диссидентском движении и никогда не подписывалась под общими петициями. Писала всегда только от своего имени. Она направила сама и письмо, когда началась травля А.И. Солженицына, с протестом против его исключения из Союза писателей. Когда один из ее учеников, Миша Файнберг, остался без работы после полученного отказа на выезд из СССР, она немедленно оформила его своим секретарем. Тем самым уберегла его от модного в те времена обвинения в тунеядстве, грозившего порой и реальным заключением. И описанный случай не был единичен. Это была уверенная жизненная позиция Елены Сергеевны – помощь знакомым, достойным и невиновным.

Она скончалась 15 апреля 2002 года. Сегодня ее книги, переведенные на разные языки мира, столь же быстро исчезают с полок, как и прежде. Ведь они правдивы и жизненны. Когда в очередном советском журнале ее рукопись просили подкорректировать, она просто «брала под мышку свое детище и уходила, даже с чувством облегчения – слава Б-гу, не придется резать, кромсать по живому. Конечно, если бы я жила на литературные гонорары, я была бы сговорчивее», как вспоминала Елена Сергеевна. И на склоне лет она благодарила судьбу, уберегшую ее от погружения только лишь в литературу. Ведь, по ее словам, «там, как и в любой гуманитарной науке того времени, необходимо было “лгать” в той или в другой форме. А нам, математикам, “жить не по лжи” давалось просто».