Еврейская царица Польши

Признаюсь, о том, что у польского короля Казимира Великого была любовница-еврейка по имени Эстерка, я узнал недавно, случайно оказавшись в Кракове. Через дорогу от нашей гостиницы находился квартал Казимеж, выстроенный, по словам местного гида, королем специально для евреев по просьбе его фаворитки. Всего несколько десятков метров – и мы оказались у «Дома Эстерки», куда – опять-таки, если верить пану гиду – Казимир Великий приезжал из своего расположенного неподалеку замка, чтобы очутиться в объятиях любимой женщины.

С тех пор образ Эстерки не давал мне покоя. Да и не только образ, но и само имя. Почему именно Эстерка, а не Эстер или Эсфирь, как звали ее библейскую тезку, чью судьбу эта женщина, в сущности, и повторила?! Может быть, именно так называл ее в минуты страсти сам великий Казимир? Или же так – чуть пренебрежительно, несмотря на все, что она для них сделала – к ней обращались ее соплеменники, не сумевшие простить ей «блуда» с неевреем, пусть даже и королем?!

Первые упоминания об Эстерке есть у польского священника, историка и дипломата Яна Длугоша, и именно его записки в той или иной степени лежат в основе всех последующих сочинений, касающихся этой удивительной женщины. Длугош утверждает, что у Казимира III Великого была любовница-еврейка Эстерка, дочь портного (и одновременно лекаря) из местечка Опочно. Любовная связь короля с Эстеркой началась в дни, когда Казимир был женат на своей второй супруге Адельгейде, и ради прекрасной еврейки он расстался со своей прежней фавориткой – чешкой Рокичанкой.

Согласно Длугошу, фаворитка-еврейка, перенявшая от отца многие тайны врачевания, родила королю четырех детей – двоих сыновей, Немира и Пелку, и двух дочерей, имена которых история не сохранила. Дочерей Казимир разрешил ей воспитать в еврейском духе, а вот сыновей сделал истовыми христианами и дал им затем огромные состояния. Длугош был убежден, что именно под влиянием Эстерки Казимир дал многие привилегии польским евреям, и расценивал эти его шаги как «оскорбление святой веры».

Но историки тут же напоминают, что Казимир Великий жил в 1310–1370 годах, а Ян Длугош – в 1415–1480 годах, потому нельзя исключать, что его рассказ – не более чем пересказ уже сложившейся к тому времени легенды. Казимир III, говорят они, и в самом деле был одним из самых великих польских королей. Он сумел установить мир со всеми соседями, значительно улучшил положение простого народа (за что заслужил прозвище «короля холопов»), содействовал просвещению, заложил основание древнейшего в Европе Краковского университета, провел целый ряд прогрессивных реформ и в числе прочего даровал вольности евреям, чем в немалой степени содействовал подъему польской экономики.

Казимир был явным юдофилом, утверждают эти историки. А потому не исключено, что для того чтобы как-то объяснить его симпатии к евреям, возможно, то ли в польской, то ли в еврейской среде и родилась легенда о еврейской фаворитке короля. На самом деле никаких убедительных исторических свидетельств ее существования опять-таки нет. Выдавая же вольности евреям, Казимир Великий руководствовался исключительно государственными интересами.

Но если и польская Эстерка – всего лишь легенда, то как объяснить, что и в Опочно, и в Радове, и в Казимеже Дольном, и в краковском квартале Казимеж вам и сегодня покажут место, где когда-то стоял выстроенный королем дворец для его еврейской возлюбленной? Наконец, куда деться от фольклора евреев Польши, утверждающего то же, что и Ян Длугош? Правда, все эти легенды расходятся в версиях о том, что случилось с Эстеркой в конце жизни. Согласно одним, король охладел к ней задолго до своей смерти, и последние годы она коротала в одиночестве. По другим, их любовь продолжалась до самой смерти короля, и Эстерка пережила своего венценосного любовника. Если верить третьим, она покончила с собой, получив известие о смерти Казимира.

По следам Яна Длугоша многие польские авторы из числа записных антисемитов объясняли дарование Казимиром евреям привилегий и вольностей именно «тлетворным влиянием распутной еврейки». Польский сатирик XVII века Опалянский уподоблял евреев бабочкам моли, которые, словно шубу, объедают польскую экономику, и тоже сетовал, что «все это из-за проклятой еврейки Эстерки». Пастор Флориан Ярошевич в выпущенном в 1762 году сочинении «Святая Матерь Польша» подхватывает это сравнение Опалянского и пишет, что «моль» смогла отложить яйца на теле Польши «только благодаря еврейке Эстерке, которая своим бесстыдством в блуде смогла завоевать сердце короля Казимира».

Обрабатывалась история Эстерки и в польской литературе. В 1818 году в Варшаве вышел роман Александра Брониковского, который так и назывался – «Казимир Великий и Эстерка». Брониковский не скрывал своей неприязни к евреям, и одним из главных героев романа является еврей, втершийся в окружение короля Казимира, одержимый жаждой денег и власти и вдобавок еще и немного колдун. Думая о том, как стать самым влиятельным человеком при дворе, этот новый Мордехай решает сделать все, чтобы библейская история о царице Эстер повторилась в Польше, «подложив» под короля свою внучку Эстер. Ради реализации этого плана он подсыпает яду фаворитке короля Рокичанке. История с отравлением открывается, но когда Казимир видит Эстерку, то (возможно, под воздействием магии) оказывается настолько очарован ее красотой, что дарует отравителю жизнь в обмен на любезное предложение переспать с его внучкой. Таким образом, по версии Брониковского, в основе любви Казимира к Эстерке лежали колдовство, подлость и похоть, и сама эта любовь не может не вызывать ничего, кроме омерзения.

Проходит еще десять лет – и польский прозаик и драматург Феликс Бернатович выпускает в свет свой роман «Належь», в котором Эстерка предстает уже в качестве положительной героини, чем-то напоминающей Ревекку из «Айвенго» Вальтера Скотта. В романе Эстерка является дочерью богатого торговца из Опочно, знатока Торы и вдобавок сведущего в медицине. Отец девушки умирает, но до этого она успевает выучиться у него многим секретам врачевания. Будучи куда более образованной и возвышенной натурой, чем евреи ее местечка, Эстерка не может найти себе место в их среде, а когда ее решают выдать замуж, бежит из-под венца от нелюбимого жениха. Но тут в ее доме появляется раненый Казимир. Девушка приступает к его лечению, и пока король поправляется, между ними вспыхивает роман. Так, по версии Бернатовича, Эстерка становится на какое-то время самой влиятельной женщиной Польши и пользуется этим влиянием, чтобы улучшить положение своих соплеменников и заодно защищает их от кровавого навета. Многие богатые евреи в это время ищут ее милости и с ее помощью добиваются удовлетворения своих просьб. Но со временем король охладевает к своей новой пассии, и отвергнутая фаворитка оказывается на улице. Увы, она по-прежнему чужая для евреев, и те, кому Эстерка недавно покровительствовала, со скрежетом зубовным соглашаются предоставить ей на короткое время кров, так что она вынуждена скитаться от дома к дому.

Любопытно, что в том же году в России выходит и повесть Фаддея Булгарина «Эстерка», и по сюжету, и по основной идее удивительно напоминающая роман Бернатовича. Подозрение в плагиате выглядит безосновательным: оба произведения вышли в свет почти одновременно. Возможно, опять-таки сказалось влияние «Айвенго», первый перевод которого на русский вышел в 1823 году. Будучи поляком, Фаддей Венедиктович, безусловно, был знаком с историей Эстерки, которая в его интерпретации противостоит своему отцу – фанатичному иудею и тянется к «свету христианства». Рассуждения Михаила Вайскопфа о том, что в образе Эстерки Булгарин видел едва ли не Богоматерь, а в ее конфликте с отцом – противостояние иудаизма и христианской церкви, безусловно, оригинальны, но вряд ли выдерживают проверку бритвой Оккама. А вот что и в самом деле интересно, так это то, что свою «Эстерку» Булгарин посвятил Пушкину – то ли из желания завоевать его дружбу, то ли с каким-то тайным намеком.

Вновь мы встречаемся с образом Эстерки в романе другого крупного польского писателя Юзефа Игнацы Крашевского «Король холопов». Это действительно выдающееся произведение, в котором Казимир выписан не только как гуманист и великий государственный деятель, но и как человек, которому не чужды слабости и который способен на большое искреннее чувство. Его любовь к Эстерке движима отнюдь не только и не столько плотской страстью. Юная еврейка предстает в романе как одна из самых образованных и умных женщин своего времени, и Казимир находит в ней не только любовницу, но и верную соратницу в своих преобразованиях страны. Роман начинается в те дни, когда в Польше бушует чума, и Казимир встает на защиту евреев, которых поляки обвиняют в том, что те разносят болезнь. Среди тех, кого он спасает, оказывается и еврейская семья, и король невольно обращает внимание на красоту маленькой еврейской девочки. Спустя несколько лет, решив отдохнуть во время охоты в Опочно, Казимир оказывается в гостях у этой семьи, но девочка к этому времени превратилась в прекрасную девушку, и новая встреча становится для обоих бесценным подарком судьбы. Против их любви восстают все – как евреи, так и поляки. Евреи видят в поведении Эстерки предательство, они не могут понять, как еврейка может полюбить нееврея. Но и Казимир наталкивается на яростное осуждение своего окружения и духовенства, видящих в поведении короля богохульство. Однако вопреки всему любовь побеждает, и король счастлив оттого, что рядом с ним женщина, равная ему по уму и по духу, единственная, кто способна его по-настоящему понять. Эстерка, в свою очередь, беззаветно предана любимому, и когда ей сообщают о смерти Казимира, жизнь для нее теряет всякий смысл, и это обуславливает трагический финал романа.

Безусловно, правы те критики, которые видят в этом романе и образе «идеальной еврейки» отражение тех перемен, которые произошли в сознании польской интеллигенции (особенно после польского восстания 1863 года) по отношению к евреям. При этом, принимая евреев-интеллигентов, отдавая им должное за их вклад в развитие культуры и других областей жизни страны, польская интеллигенция по-прежнему брезгливо относилась к большинству евреев, видя в них, прежде всего, наживающихся на простых поляках «торгашей» – и это тоже отчетливо чувствуется в романе, когда Крашевский рисует взаимоотношения Эстерки с соплеменниками.